Северокорейские рабочие в России — трудовые мигранты или рабы? Объясняет кореевед Андрей Ланьков: Carnegie.ru
США, обеспокоенные ядерной программой Пхеньяна, имеют все основания стремиться финансово удушить Северную Корею. Но попытки называть корейскую трудовую миграцию «рабством» и изображать борьбу с ней как заботу о северокорейских гражданах не имеют никакого отношения к реальности. В рамках совместного проекта Московского центра Карнеги кореевед Андрей Ланьков рассказывает о новом докладе Госдепартамента США по поводу торговли людьми — и объясняет, в чем он ошибается касательно северокорейцев в России.
Госдепартамент США опубликовал очередной доклад, посвященный проблеме торговли людьми (human trafficking), и там обнаружились неожиданные претензии к России. В докладе сообщается, что на территории России находятся «трудовые лагеря», в которых содержатся северокорейские рабочие.
Сама формулировка — «трудовые лагеря» — вызывает в воображении страшные картины, заставляя вспоминать о Колыме 1937 года. Вдобавок в докладе Госдепартамента говорится о том, что десятки тысяч северокорейских рабочих подневольно трудятся по 20 часов в сутки за скудный паек. Вывод делается вполне однозначный: Россия, как и ряд других стран, где находятся северокорейские рабочие, использует подневольный труд и должна немедленно отказаться от этой порочной практики.
Я занимаюсь Северной Кореей уже более трех десятилетий, и за это время мне не раз доводилось беседовать с теми гражданами КНДР, которые работали — или сейчас работают — за границей. В том числе с теми, кто из лагерей бежал и потом перебрался в третьи страны. Поэтому, ознакомившись с докладом Госдепартамента, я не могу удержаться, чтобы не задать один простой вопрос: а как именно рабочие оказываются в этих лагерях, на каком основании этих якобы рабов XXI века отбирают для отправки в «трудовые лагеря»?
Ответ может удивить многих. Формально на работу в Россию, Китай и Ближний Восток власти КНДР направляют квалифицированных рабочих, которые вдобавок отличаются идейно-политической устойчивостью. Но на практике важнейшим критерием отбора уже давно является способность кандидата заплатить взятку местному начальству, причем речь идет о весьма внушительной — по северокорейским меркам — сумме.
Мне как-то не приходилось слышать, чтобы африканцы в XVII веке платили работорговцам за право подняться на борт судна, увозящего их трудиться на сахарных плантациях Карибских островов. Не попадалось историй и о том, чтобы чернокожие рабы, вернувшись после нескольких лет работы на этих плантациях, оставляли часть заработанного там для того, чтобы по прошествии нескольких лет вновь заплатить за право подняться на борт уходящего в Америку корабля.
Сам по себе факт, что за возможность поработать в этих «трудовых лагерях» в Северной Корее нужно платить немалые деньги, показывает: какими бы тяжелыми ни были там условия труда, рабским этот труд считать не приходится.
Для подавляющего большинства северокорейцев работа за границей означает возможность радикально улучшить имущественное и социальное положение — и свое собственное, и своей семьи. Более того, для многих из них это вообще единственный шанс на социальную мобильность.
Традиции лесорубов
История северокорейских рабочих в России/СССР началась еще до формального провозглашения КНДР. Первые группы рабочих были завербованы для работы на рыбных промыслах и лесозаготовках Дальнего Востока в 1946 году, когда северная часть Корейского полуострова находилась под прямым управлением Советской армии. Речь идет о весьма масштабной миграции: за период 1946–1949 годов на работу в СССР прибыло 26 тысяч человек. Многие из них по истечении срока контракта постарались не возвращаться домой. Некоторым это удалось — они благополучно влились в сахалинскую корейскую общину.
Однако по-настоящему история трудовой миграции началась после того, как в 1966 году на закрытой встрече Ким Ир Сена и Леонида Брежнева во Владивостоке было принято решение регулярно отправлять в СССР северокорейских рабочих. Проект этот благополучно пережил распад Союза, голод в КНДР, неоднократную смену высшего руководства и частые изменения политического курса обеих стран. Он продолжает функционировать и сейчас.
В этом нет ничего удивительного: большинство проектов советско-северокорейского (а потом и российско-северокорейского) сотрудничества были экономически малоцелесообразными, осуществлялись исключительно по политическим соображениям и в силу этого оказались нежизнеспособными. Но к поставкам рабочей силы это не относится: с самого начала речь шла об экономически оправданном и взаимовыгодном проекте. От него выигрывала и российско-советская сторона, получавшая дешевую и дисциплинированную рабочую силу, и Северная Корея, которая могла зарабатывать валюту, и сами северокорейские рабочие.
В 1970–1990-х годах количество северокорейских рабочих, находящихся в каждый конкретный период на территории СССР, колебалось между 15 и 20 тысячами человек. В основном они были заняты на лесозаготовках в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке.
Поначалу, как вспоминают северокорейцы старшего поколения, мысль о поездке зимой в сибирскую тайгу особого энтузиазма не вызывала, и рабочих действительно приходилось направлять туда в принудительном порядке. Но не прошло и нескольких лет, как ситуация радикальным образом изменилась: жители КНДР обнаружили, что их соседи, отработав в Сибири положенные два года, возвращались в родные места настоящими богачами — конечно, по скромным меркам тогдашней Северной Кореи. Корейцы старшего поколения до сих пор с удивлением вспоминают, как на улицах их городков в 1970-е вдруг стали появляться парни на собственных мотоциклах — ИЖ и «Явы» были привезены их владельцами из СССР.
Платили рабочим действительно очень мало — в начале 1980-х водитель тяжелого грузовика или лесоруб зарабатывал 50-80 рублей в месяц, то есть раз в пять меньше, чем за такую же работу получал бы гражданин СССР. Но рабочим предоставляли жилье и еду, так что деньги эти особо не тратились, и за два года — именно столько длилась тогда типичная командировка — у жившего на всем готовом рабочего скапливалась тысяча-другая советских рублей.
На эти деньги покупались товары, которые пользовались спросом в КНДР, — от холодильников и мотоциклов (в те времена — символы крайней роскоши, аналог «Порше», а то и собственного самолета) до телевизоров, эмалированных тазов и кастрюль. Все это грузили в контейнеры и отправляли домой для последующей перепродажи, так что два года в Сибири гарантировали пять-восемь лет спокойной и сытой жизни всей семье. Конечно, под «сытой жизнью» подразумевается возможность почти ежедневно есть рис, а временами и свинину, но в Северной Корее 1970-х такое имели далеко не все.
Разумеется, за право быть отобранным нужно было платить и тогда: стандартным вознаграждением начальнику, который порекомендовал тебя на работу в СССР, служил телевизор — сначала черно-белый, а потом, примерно с 1980–1985 годов, все чаще цветной.
Конечно, особой идиллией считать жизнь рабочих не приходилось. Северокорейские лагеря лесорубов с самого начала представляли собой государство в государстве, и присутствовавшие там представители северокорейских спецслужб внимательно следили за настроениями и поведением рабочих. За отклонения от предписанных правил поведения лесорубов ждало суровое наказание. По возможности виновных и подозрительных вывозили из СССР на родину и разбирались с ними уже там, а для их временного содержания в самых крупных северокорейских лагерях лесорубов были оборудованы тюрьмы. В тех случаях, когда вывоз был затруднен, а человек казался действительно опасным, северокорейские компетентные органы без особых колебаний прибегали и к физической ликвидации — советским властям сообщали, что человек стал жертвой несчастного случая или вовсе пропал без вести.
Впрочем, подобное происходило редко. В своем большинстве северокорейские рабочие не были склонны обсуждать сообщения «ревизионистской советской прессы» и вообще беседовать на политические темы, да и законы они в целом старались не нарушать. Главная их задача была проста и понятна — заработать денег для семьи, и с этими деньгами благополучно вернуться домой. Немалую роль играло и то, что с самого начала на работу за рубеж отправляли только тех, у кого дома остаются жены и дети, — им есть к кому возвращаться, а в случае нежелательного поведения рабочего в распоряжении властей имеются заложники.
На ситуацию с северокорейскими рабочими перестройка повлияла на удивление мало. Потребность в дешевой рабочей силе никуда не делась. Хотя в кризисные 1990-е количество северокорейских рабочих ожидаемо сократилось, после 2000 года их численность опять стала расти и сейчас доходит примерно до 30 тысяч человек.
Правда, характер работы изменился: ныне лесорубы составляют лишь небольшую часть всех северокорейских рабочих. Граждане КНДР работают в строительстве, сельском хозяйстве, пищевой и легкой промышленности, сфере обслуживания.
Оброком легким заменил
Северокорейские власти стремятся как можно плотнее контролировать своих граждан за рубежом, поэтому обычно расселяют их компактно, в общежитиях или, если они работают в сельской местности, в пресловутых лагерях. Но значительная часть северокорейских рабочих в России с конца 1990-х годов оказалась «отпущенной на оброк». Им разрешено не только свободно перемещаться по российской территории, но и самим искать себе работу.
Подразумевается, что они будут отдавать государству некоторую фиксированную сумму, а все заработанное сверх оставят себе. В большинстве случаев таким правом свободного поиска пользуются небольшие бригады сельскохозяйственных или строительных рабочих, выполняющие мелкие частные заказы. Во многих случаях дополнительную внеурочную работу на стороне ищут и те, кто работает организованными группами на крупных предприятиях и стройках.
Размер «оброка» фиксирован и зависит от ряда факторов, включая квалификацию рабочего, условия местности, где он находится (например, выплаты на Сахалине, с его нефтегазовым благополучием, обычно выше, чем на материке). В России в большинстве случаев выплаты, формально именуемые «плановым взносом», сейчас составляют от 500 до 900 долларов в месяц.
Некоторая часть этих денег оказывается в карманах северокорейских менеджеров и спецслужбистов, которые окормляют рабочих, но в основном они все-таки поступают в северокорейский государственный бюджет. Именно эти поступления, в сумме составляющие несколько сотен миллионов долларов в год, и являются основной причиной того, что КНДР активно посылает рабочих за рубеж — а Госдепартамент США пытается эту практику прекратить.
Впрочем, внакладе не остаются и те, кого в докладе Госдепартамента назвали «рабами». Обычной для России является ситуация, когда рабочий, сделав обязательные платежи, а также оплатив повседневные расходы, питание и жилье, может откладывать 150-300 долларов в месяц. Чтобы понять значение этой суммы, надо иметь в виду, что средняя зарплата мужчины-рабочего в КНДР сейчас составляет 50-70 долларов в месяц, и с этого еще нужно кормить семью. Если учитывать, что большинство рабочих находится на территории России в течение двух-трех лет, то вполне реально вернуться домой с 4000-6000 долларов.
Сумма эта, по северокорейским меркам, весьма внушительная, а до недавнего времени была вообще огромной. В большинстве случаев рабочий использует эти деньги на то, чтобы купить своей жене торговую точку, минимальная стоимость которой в Пхеньяне сейчас составляет около пяти тысяч долларов (в провинции стандартная торговая точка, или 75 сантиметров прилавка на рынке, стоит существенно меньше). Если ситуация благоприятствует, то на эти деньги можно открыть и что-то более серьезное — например, столовую или швейную мастерскую.
Деньги эти можно использовать и иначе — например, потратить на образование детей, оплатив занятия с репетиторами и увеличив их шансы поступить в хороший вуз. Наконец, их можно потратить на жилье. Конечно, в последние годы цены на недвижимость в крупных северокорейских городах выросли чрезвычайно, и пяти тысяч долларов сейчас не хватит даже на хибарку на дальней окраине столицы, но в сельской местности за эти деньги все еще можно решить квартирный вопрос.
Вместо пенсии и стипендии
Понятно, что просто так поехать за границу невозможно. Прошли те патриархальные времена, когда советский телевизор, подаренный секретарю партбюро после поездки в Хабаровский край, воспринимался как адекватное выражение благодарности. Сейчас в ходу всеобщий эквивалент — американский доллар и его собрат, китайский юань.
Стандартная взятка за право выехать на работу в Россию составляет 500-700 долларов. Это, кстати, существенно больше, чем взятка за выезд в другие страны, которые тоже принимают северокорейских рабочих: за выезд в Китай достаточно заплатить 200 долларов, право на «рабский труд» в одной из стран Ближнего Востока обойдется желающему в 400-500 долларов.
Среди северокорейских рабочих Россия считается страной с очень хорошими зарплатами и неплохими условиями жизни. Привлекательности ее способствует и та свобода, которой в России пользуются северокорейские рабочие: в Китае, например, им практически запрещен выход с территории предприятий. Понятно, что за право поработать в России многие в Северной Корее готовы хорошо заплатить.
После возвращения из-за границы рабочие проходят интенсивный курс идеологической переподготовки, который должен нейтрализовать то вредное знание об окружающем мире, которое неизбежно проникает в их головы. Потом на протяжении примерно года им полагается потрудиться по прежнему месту работы — и после этого они опять могут быть отобраны для поездки за границу. Подавляющее большинство мечтает именно о таком варианте, тем более что оставшиеся от прошлой поездки деньги облегчают общение с начальством и компетентными органами.
Впрочем, даже скромная торговая точка, которой заправляет жена удачно съездившего за границу северокорейца, приносит его семье доход, существенно превышающий средний, так что и одной поездки достаточно для того, чтобы гарантировать семье скромный достаток.
Это важно в том числе и потому, что в Северной Корее закончились времена «бури и натиска», когда, с одной стороны, ты мог вполне реально умереть от голода, а с другой — даже при отсутствии особых связей прогрызть себе дорогу в «верхние 3%». Сейчас даже скромный бизнес невозможно начать без стартового капитала, а у большинства населения страны этого капитала нет. Поэтому для рядового северокорейца, без особых связей и образования, но с умелыми руками и готовностью работать много (если нужно, и по 20 часов, здесь Госдепартамент прав), несколько лет работы за границей — это едва ли не единственный шанс подняться на пару ступенек по социальной лестнице, гарантировать семье относительную имущественную стабильность, дать детям образование и купить антибиотики больным родителям.
Не надо питать иллюзий: условия, в которых трудятся северокорейские рабочие, крайне тяжелые, но они, как правило, все равно заметно легче, чем те, в которых им пришлось бы трудиться дома, причем за меньшие деньги. Нет сомнений, что и рабочий день продолжается «столько, сколько надо», и отношение к технике безопасности весьма безответственное. Только дело тут не в том, что злобные северокорейские спецслужбисты заставляют рабочих бесплатно трудиться по две смены — рабочие делают это сами, потому что им за это платят столько, сколько они никогда не смогли бы заработать дома.
Да, северокорейские спецслужбы тщательно отслеживают поведение рабочих, и любые проявления вольнодумства караются ими весьма жестоко. Но и вольнодумства, и побегов среди рабочих на удивление мало. С одной стороны, рабочие знают, что в случае побега пострадает оставшаяся на родине семья. В наши либеральные времена жену и детей беглеца больше не отправляют в лагеря, но вот ни о какой хорошей работе и о праве жить в большом городе они могут больше не мечтать. С другой — большинство рабочих, включая и тех, кто не слишком хорошо относится к существующему в КНДР режиму, едут за границу, чтобы заработать деньги на решение проблем своей семьи, и вовсе не хотят ставить эту главную задачу под угрозу.
Цели и фразы
Однако сейчас, как мы видим, у них нашлись защитники — как в Госдепартаменте, так и среди западных либералов, которые хотят запретить северокорейскую трудовую миграцию.
С позицией США все понятно: администрация Трампа сделала ставку на экономическое давление на Северную Корею. Расчет на то, что Пхеньян, столкнувшись с международными санкциями и ухудшением экономического положения, решит отказаться от ядерного оружия. Расчет этот, конечно, неверен: от ядерного оружия руководство КНДР не откажется ни при каких обстоятельствах, даже если сохранение ядерной программы будет означать новый голод и гибель значительной части жителей страны.
Однако в Вашингтоне сохраняются по этому поводу немалые иллюзии, и сейчас американская дипломатия последовательно работает над тем, чтобы закрыть все каналы финансирования северокорейского режима, включая и поставки рабочей силы, которые являются заметным источником валютных доходов Пхеньяна.
Тут, как говорится, американцы в своем праве: у них, как и у других стран, включая и Россию, есть все основания опасаться и самой ядерной программы Северной Кореи, и того негативного влияния, которое эта программа оказывает на стабильность режима нераспространения. Конечно, для экспертов очевидно, что санкции не приведут к желаемому результату, но сам факт их введения понятен и не вызывает принципиальных возражений.
Возражения вызывает другое — попытки представить усилия, направленные на финансовое удушение Северной Кореи, в виде заботы о правах северокорейских жителей. Прекращение трудовой миграции вовсе не означает, что северокорейские рабочие вернутся домой и будут там трудиться в кондиционированных цехах по восемь часов в день с соблюдением всех правил техники безопасности. Нет, условия работы дома будут у них, скорее всего, гораздо хуже, чем те, с которыми они сталкиваются в России, а вот зарплаты окажутся меньше во много раз. Их дети не смогут получить качественное образование, их родители умрут раньше времени без импортных лекарств, а их семьи вместо риса и временами жареной свинины будут питаться опостылевшей вареной кукурузой.
