Противоборство сторонников и противников полной легализации, то есть ратификации Россией Парижских климатических соглашений набирает обороты. Отечественные скептики применяют научную аргументацию, их противники –– властный ресурс. В этих условиях противникам новой экологической кабалы в виде «Парижского мира» имеет смысл заканчивать полемику, от которой вторая сторона показательно отказывается, и переходить к пропаганде и агитации. Постоянный эксперт «ЭкоГрада» по этой проблематике Виктор ПОТАПОВ, кандидат экономических наук, директор Института экологии и управления экономикой природопользования Академии МНЭПУ, признанный специалист в области международных экологических соглашений, автор концепции «углеродного следа» для оценки углеродоемкости продукции и соответственно «прав на выбросы» парниковых газов, –– снова рвётся в бой, повторяя на разных уровнях обсуждения всё те же довольно простые экономические аргументы, к которым власть почему-то не торопится прислушаться. Но ведь в конце концов капля камень точит, а тренд российских приоритетов показательно соединяется с рождением контуров новой экологической доктрины, на эти приоритеты ориентированной. В этой ситуации старая истина «повторение –– мать учения» работает на успех, который «ЭкоГрад» предрекает упорной и непримиримой борьбе нашего автора.
Выступление Виктора ПОТАПОВА (МНЭПУ) на российско-французском парламентском семинаре «Роль парламентов и экспертного сообщества в выработке решений по проблеме изменения климата. Актуальные задачи реализации Парижского соглашения» в Совете Федерации, 6 апреля 2017 года
Выслушав все аргументы, в качестве заключения хотелось бы обратить внимание на то, что, формируя международные соглашения, мы сами забываем, –– а также нам сплошь и рядом предлагают забыть, –– о реальных условиях и потребностях развития нашей экономики. В ряде прозвучавших сегодня докладов это было сказано по сути открытым текстом. Например, когда сравнивают объемы выбросов парниковых газов с объемами ВВП, уже играют цифрами. Ведь ВВП зависит от модели исчисления –– честной, то есть по объемам промышленного производства в постоянных ценах, или лукавой, по паритету покупательной способности (ППС), которая зависит не от производства, а от паритета цен и разности стоимости валют.
Показанные на семинаре графики изменения объемов, как выбросов парниковых газов, так и ВВП, исчисленного по ППС, не отражают реальной ситуации. Этими графиками нас пытаются убедить, что сокращения парниковых выбросов возможно на фоне роста ВВП по объемам промышленного производства. Это не что иное, как наперсточное манипулирование, которое в России осуществляется с начала 2000 годов, с дискуссий по ратификации Киотского протокола. И как показал наш семинар, такое манипулирование продолжаются и в настоящее время усилиями климатических алармистов и «специалистов» Института глобального климата и экологии Росгидромета и РАН (ИГКЭ) и Министерства экономики (МЭР). Теперь они озабочены скорейшей ратификацией Парижского соглашения.
Начиная с середины 1990-х годов и даже с 2000-х годов уровень реального ВВП по объемам производства в стране увеличился очень ненамного. И именно это отражают графики выбросов парниковых газов, которые колеблются как раз на уровне 90-х годов, не демонстрируя роста. И, естественно, настоящий рост выбросов может быть только при увеличении роста производства, а не роста ВВП по уровню паритета покупательной способности.
Чем обеспечиваются манипуляции?
Все международные природоохранные соглашения, в том числе рамочные конвенции, Киотский протокол и т. д., опираются на 2-й принцип Декларации по окружающей среде и развитию (Рио-де-Жанейро, 1992 г.). Это принцип красной нитью прошел через все соглашения, начиная еще со Стокгольмской конференции 1972 года. И говорится в нем о том, что страны имеют право на своих территориях проводить собственную национальную политику, в том числе с точки зрения антропогенного воздействия на окружающую среду, если это не нарушает интересов других стран, связанных с состоянием окружающей среды. То есть не ухудшает ее.
Так кто кому вредит, и кто нарушает этот принцип?
Давайте посмотрим углеродные балансы основных стран-эмитентов парниковых газов. И выясним, как обеспечивается соблюдение и выполнение требований данного принципа основными участниками Парижского соглашения –– теми, что требуют от России активизации и повышения ее вклада в сокращение парниковой эмиссии.
Ситуация отражена на следующем графике.
Получается, что ни одна из ведущих стран-эмитентов, за исключением России, не соблюдает ни 2-й, ни другие ключевые принципы Декларации Рио-1992. Никто, кроме России не выполняет требование не наносить ущерба окружающей среде соседей. Не потому ли ни в Киотском протоколе, ни в Парижском соглашении нет даже упоминания о Декларации Рио-1992, хотя с точки зрения Устава ООН и норм международного права, именно эта декларация является главным, системообразующим документом «климатического процесса»?
Поэтому я скептически отношусь к Парижскому соглашению. Очевидно, что оно на международном уровне закрепляет дискриминационный характер, позволяющий одним странам оставаться загрязнителями и с помощью этого соглашения явочным порядком легализовать свое право и в дальнейшем загрязнять окружающую среду.
Между тем проблема «углеродного» регулирования остается наиболее острой потому, что именно углеродный баланс позволяет оценивать масштабы и уровень как воздействия техносферы на окружающую среду (биосферу), так и ее способность самоочищаться от этого загрязнения с помощью естественных природных процессов. Об этом очень хорошо сказал наш президент Владимир Путин в выступлении на юбилейном заседании Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке (28 сентября 2015 года). С его стороны прозвучало предложение стимулировать внедрение природоподобных технологий именно на основе баланса техносферы и биосферы. И углеродный баланс ––– это важнейший показатель, соотносящий антропогенное воздействие на окружающую среду с восстановительными возможностями биосферы. Будучи измеренным в углеродном эквиваленте, он как раз и является объективным критерием природоохранной деятельности тех или иных стран и не только может, но и должен применять при принятии управленческих решений.
Различные методологические подходы к экономической оценке природно-ресурсного потенциала биосферы России как страны-донора показаны в таблице.
Видно, что даже по самым минимальным оценкам мы в рамках Киотского протокола (фактически лохотрона) использовали свой «углеродный» природный потенциал территорий лишь на 0,3%.
Это говорит о том, что в создании систем регулирования и оценки антропогенного воздействия нашей экономики и возможностей нашей биосферы мы отстали от промышленно развитых стран, в том числе и от Франции, на 15-20 лет.
Мне приятно читать или слышать, что во Франции углеродный эквивалент под термином «углеродный след» применяется даже для сравнивания оценки эффективности в выращивании овощей в Лотарингии и импорта таких же овощей из Южной Америки. Когда государственные и коммерческие организации оценивают эффективность того или другого способа ведения хозяйства или обеспечения своего населения с помощью углеродного эквивалента –– это правильно.
Правда, во Франции не знают, что этот способ –– методика оценки с помощью углеродного следа –– изобретен в России в 2004 году. И при этом, в отличие от Франции, в нашей стране этот способ до настоящего времени так и не нашел применения. Представленные на семинаре графики это подтверждают. Их авторы много говорят об энергосбережении и энергоэффективности, но умалчивают об углеродной эффективности тех программ в этих сферах, которые формируются на уровне правительства.
Наш донорский потенциал (четвертая строка графика в таблице) по оптимальной цене составляет от 100 до 300 млрд долларов в год. Хотя на самом деле стоимость этого потенциала гораздо выше. Это российский поглотительный ресурс, который каждый год используется другими странами в рамках как Киотского протокола, так и Парижского соглашения, где ничего по сравнению с протоколом в этом смысле не меняется. Это есть не что иное, как многолетнее, возведенное в систему, дискриминационное отношение к нашей природе, к нашей экономике и к нашей стране в целом.
Поэтому сегодня мы вправе утверждать, что Парижское соглашение является некой бессодержательной декларацией о намерениях, которую еще предстоит наполнить с помощью конкретных мер, которые уже прописаны в проекте решения 21-й Конференции Сторон (Рамочной конвенции ООН об изменении климата. – Авт.). Надо «поздравить» представителей Франции: они достаточно аккуратно провели эту конференцию, вынеся все спорные вопросы за скобки самого соглашения, упаковав их в проект решения и включив их принятие в компетенцию будущих конференций Сторон РКИК и Парижского соглашения. То есть, риски для России в рамках Парижского соглашения и последующих решений его участников как раз в том и заключаются, что подписывая его, Россия не предусмотрела признания нашего экологического донорства и не выработала никаких мер защиты отечественной промышленности и в целом никаких внутренних механизмов и инструментов, которые учли и обеспечили бы российские экономические интересы не только на внешних, но и на внутренних рынках.
В этом мы «талантливо» повторили собственную ошибку, которую делали на протяжении обоих периодов реализации предыдущего природоохранного соглашения –– Киотского протокола. Учитывая это, я уверен, что нам необходимо сначала определиться с приоритетами на внутреннем рынке и лишь потом принимать какие-либо решения по Парижскому соглашению на международном уровне. Тем более в том, что касается его ратификации.
Переходя к международным аспектам Парижского соглашения, хотел бы обратить внимание участников семинара на события, которые происходят в США. Наблюдается своеобразное «повторение пройденного». В Вашингтоне вновь, как и в начале 2000-х годов в связи с Киотским протоколом, сменили риторику, а за ней и политику –– и из него вышли. И сегодня они вновь намерены вообще уйти от всяких соответствующих международных обязательств и отказаться от участия уже в Парижском соглашении. Очевидно, что это в первую очередь связано с экономикой –– перспективой потери рабочих мест и необходимостью выполнять обещания, данные развивающимся странам, то есть платить по 100 или больше миллиардов в год в Зеленый климатический фонд ООН и другие фонды, связанные с Парижским соглашением. Особое отторжение такие перспективы вызывают в американских промышленных кругах, связанных с новой администрацией.
При этом надо отметить, что в этом внутреннем американском противостоянии имеются две стороны различных интересов. Экономические интересы углеводородных компаний старается отстоять одна группа крупного бизнеса, тесно связанная с большой политикой, а интересы «углеродного» регулирования –– другая, никак не связанная с интересами углеводородных компаний, но тоже имеющая прочные позиции во власти.
Какие интересы у нас в этой борьбе? С чем они связаны?
Мы уже позабыли, что в рамках Киотского протокола –– об этом практически не говорится –– Россия потеряла доходы своего бюджета от введения углеродного регулирования в странах-потребителях наших углеводородных ресурсов. Как это произошло? Та маржа, которая раньше поступала в федеральный бюджет в виде таможенных пошлин от торговли углеводородами на внешних рынках, на сегодняшний день значительно сокращена и поступает в бюджеты стран-импортеров в результате введения ими углеродных налогов.
Поэтому мы должны более внимательно, особенно с точки зрения экономики, подходить к принятию любых решений в рамках Парижского соглашения. Ибо именно наше «молчаливое согласие», непринятие на протяжении двадцати (!) лет мер по защите наших национальных интересов и наших производителей способствует дальнейшему нарастанию масштабов экономических потерь. В рамках именно этой тенденции наши углеводородные компании не пускают на внутренние рынки стран-импортеров, прикрываясь третьим приложением к Энергетической хартии Европейского союза. Про политические потери для имиджа страны в связи с этим я даже не говорю!
По сути –– об этом нужно сказать прямо –– России Парижское соглашение не нужно. Мы должны поставит вопрос иначе – о выполнении упомянутой Декларации Рио-1992, в которой, наряду со 2-м принципом, существует еще и 16-й принцип, который гласит: «загрязняющий – платит». Должен платить! Но на деле от этого всячески уклоняется, как представленный здесь нашими коллегами Европейский Союз.
У России громадный «углеродный» потенциал, связанный с многократными положительными значениями баланса биосферы (поглощения) и техносферы (выбросов), то есть с превышением первых над вторыми. Поэтому когда нас «пугают» углеродным налогом (сбором), надо просто указать, кто именно этот налог должен платить. Если это будут делать страны-загрязнители –– то да, мы с этим согласны. Это укрепляет конкурентоспособность российской продукции на внешних рынках. Если же углеродный налог хотят заставить платить доноров, прежде всего Россию, то для нас это неприемлемо, ибо мы оказываемся в дискриминационном положении. А страны-загрязнители, прежде всего наши коллеги из Европейского союза, не только бесплатно пользуются нашим поглотительным ресурсом, но и требуют от нас расширять его в их пользу путем сокращения парниковых выбросов –– то есть удушения собственной, российской промышленности.
Это не что иное, как практическое отражение русской народной пословицы: «На ком пашут, на том и воду возят!». Но от такого наследства мы решительно отказываемся.
