Вспоминая 60-летие журнала «Наш современник»

• Печать
• E-mail

Журнал «Наш современник» отметил свое 65-летие, ему пошел 66-й год и мне вспомнилось, как он отмечал 60-летие в ЦДЛ в Москве.

1

Позволить себе пропустить юбилей журнала «Наш современник» я не мог, как когда-то не мог пропустить юбилей журнала «Москва». Теперь я собирался в столицу: позвонил заместителю главного редактора журнала-юбиляра Александру Ивановичу Казинцеву, и тот мне сказал, что отмечать будут в Центральном Доме литераторов 24 ноября в 18 – 18.30 и он оставит мне приглашение. Я удивился: зачем приглашение, я и так пройду. Когда позвонил своему другу редактору отдела публицистики журнала Станиславу Зотову, тот объяснил: ожидается большой наплыв людей, и чтобы хоть как-то упорядочить, а, если надо, и ограничить поток желающих, пропускать будут по приглашениям. Сообщил также, что он от журнала будет стоять на входе, так что меня пропустят и без приглашения.

Утром 24 ноября я приехал в Москву, побывал в Государственном архиве литературы и искусства, где читал материалы об адвокате Федоре Плевако, о котором намеревался что-нибудь написать, и вот направился в центр столицы. Поднялся на эскалаторе метро «Краснопресненская» и повернул к Садовому кольцу, невольно думая, что иду по району Красной Пресни, где в 1905 году рабочие строили баррикады и дрались с казаками.

«А ведь здесь на Новинском бульваре, – глянул в сторону Садового кольца, – стояли и дома Плевако. Здесь он жил, помогал людям. Видимо, видел и бои».

(Фото 1. Дом Плевако (по центру) на Новинском бульваре. Фото 1950-х годов).

По подземному переходу миновал Садовое кольцо, пошел по Большой Никитской и увидел толпу людей около Центрального Дома литераторов, все больше преклонного возраста, женщин и мужчин.

Теперь я понял опасения редакции. Они не оказались напрасными.

Хотя понимал, что пропуск по приглашениям вряд ли убережет журнал от недругов, которые могли проникнуть на юбилей задними проходами.

За входными дверями стоял Станислав Зотов. В руках он держал листок с фамилиями, среди которых прочитал «Крупин». Видимо, он не только следил за пропуском людей, но и ждал некоторых званых гостей.

(Фото 2. Станислав Зотов)

Мы обнялись.

Меня пропустили в холл. Быстро раздевшись, я не спешил подниматься на второй этаж в зал.

Увидел Александра Ивановича Казинцева. Его окружили гости. Мы взглядами поприветствовали друг друга.

(Фото 3. Казинцев с гостьей)

Увидел главного редактора журнала «Москва» Владислава Артемова. Напомнил о себе как об авторе повести «Православный адвокат», которую опубликовал журнал, рассказов из жизни военных и других публикаций. На мои новые предложения Владислав Владимирович сказал:

– Только нам нужны радостные вещи…

Это прозвучало как упрек моим работам, которые порой несли печальный оттенок.

Хотя не всегда!

Но я не стал возражать.

(Фото 4. Федоров и Артемов)

Обнялся с Константином Скворцовым, с которым познакомился летом текущего года в Переделкино, когда готовил материал о Фазиле Искандере. Константин Васильевич оказался соседом Искандера по даче в Переделкино, и именно он, Скворцов, и его жена врач пытались вернуть к жизни Фазиля Абдулловича, но безуспешно.

Константин Скворцов пригласил меня на свой творческий вечер.

(Фото 5. Федоров и Скворцов)

Многих встретил я в холле.

Но что-то никого из Воронежа, что меня, конечно, удивило. Журнал «Наш современник» привечал воронежцев, а что-то они не очень-то откликнулись на юбилей. Хотя, может, я и заблуждался, не всех же я мог увидеть, кто пришел на торжественный вечер.

Когда направился в зал и поднялся на второй этаж, в фойе увидел Геннадия Зюганова. Я знал его отношение к Егору Исаеву (о нем у меня вышла книга) и попросил его поговорить со мной о поэте – Зюганов согласился, но только после окончания торжества.

(Фото 6. Зюганов в ЦДЛ)

Когда я вошел в зал, он наполнялся. Звучала торжественная музыка. Люди занимали последние свободные места. Это обрадовало: журнал ценят. Хотя молодежи почти не увидел, но людей в возрасте, при параде и в орденах, заметил много.

(Фото 7. В зале ЦДЛ)

А во всю сцену на экране было написано:

«Юбилей журнала “Наш современник”»

(Фото 8. На сцене)

Вот первый ряд заняли почетные гости. С ними говорил Александр Иванович Казинцев.

Побежал шумок: кого ждем?

Как оказалось, ждали Валерия Ганичева.

«Ждать придется долго», – подумал я.

Валерию Ганичеву уже стукнуло за восемьдесят, а он не покидал кресла председателя правления Союза писателей России, чем, конечно, вредил писательскому Союзу. Не подготовил себе смены, а, предлагая вместо себя своего зятя Котькало, предавал писателей. Личное в нём возобладало над общим. И, будь моя воля, я не ждал бы этого человека. Но ведь не я организовывал вечер.

2

Вот на сцену по ступенькам бодро поднялся пожилой, худой академик с палочкой и сел на крайний стул под экраном. Зазвучала торжественная музыка. Свет потух. Я увидел в третьем ряду свободное место и пробрался к нему. Теперь не отрывал глаз от экрана, на котором, сменяя одна другую, появлялись номера журнала, фотографии сотрудников редакции, главные редакторы.

(Фото 9. Номер журнала за 1964 год).

Вот музыка стихла, изображение на экране потухло, вспыхнул в зале свет.

Раздались аплодисменты.

На сцену из-за кулисы вышли главный редактор журнала «Наш современник» Станислав Куняев, которого называли Куняев-старший, и его сын – Сергей Куняев, Куняев-младший. Они сели за журнальный столик в президиуме. И тут показалась сначала трость, а потом высокий, седой мужчина, которого под руку поддерживала молодая дама. Он постукивал впереди палочкой, как это делают слепые, и переступал мелкими шажочками.

Аплодисменты как-то сразу приутихли. Все узнали виновника задержки начала мероприятия Ганичева.

«Хорошо, хоть пришлось еще ждать не до утра», – подумалось мне.

(Фото 10. Слева направо Ганичев, поэтесса Сейдаметова, Сергей Куняев и Станислав Куняев, академик)

Ганичева с трудом усадили на стул. Шумок пробежал по залу. Таким запомнили Генерального секретаря Леонида Брежнева, теперь таким увидели председателя писательского союза.

(Фото 11. Ганичева усаживают на стул)    

«Ужас!»

Когда Ганичев наконец опустился на стул, а рядом присела сопровождавшая его «молодка», к Станиславу Юрьевичу прошел Александр Казинцев.

Станислав Куняев взял микрофону со столика и, щурясь от бившего ему в глаза луча прожектора, бодро заговорил:

– Здравствуйте, дорогие, родные наши друзья! Наши читатели, ради которых мы издаем этот журнал, о которых мы думаем, письма которых мы получаем. Раз в десять лет у нас с вами происходят такие встречи. Было сорокалетие журнала в 1996 году. Было пятидесятилетие журнала в 2006 году. И вот сейчас наступило 60-летие. Так что мы не так молоды, как двадцать лет назад, но все равно мы остаемся самым молодым журналом среди наших толстых журналов, как «Новый мир», «Знамя», «Октябрь», «Молодая гвардия». Как видите по названиям, они возникли в послереволюционное время. А наш журнал начал выходить, когда образовался Союз писателей России в 1956 году и постепенно набрал силу, набрал влияние, набрал читателей. И в настоящее время, думаю, он самый значительный из всех толстых журналов федеративного значения. Скажу, что какая бы ни была сегодня небольшой подписка, но если сложить подписки трех наших конкурентных либеральных журналов – «Нового мира», «Знамени» и «Октября», то это будет подписка журнала «Наш современник», и это благодаря вам. Спасибо вам.

В зале захлопали.

На стулья во втором ряду президиума сели Александр Проханов, Геннадий Зюганов, Альберт Лиханов.

Станислав Куняев продолжал:

– Прежде всего мы сильны своим авторским составом. Но у нас было много потерь за последние четверть века. Давайте вспомним имена ушедших. Мы потеряли Валентина Распутина, Василия Белова, Вадима Кожинова, Юрия Кузнецова, Татьяну Глушкову, Георгия Свиридова, Евгения Носова, Александра Панарина. Еще многих можно перечислять. А если вспомнить талантливых людей из великой русской провинции, то это был бы обширный печальный список. Но все они остаются в памяти нашей. В памяти нашей истории. Давайте почтим их память минутой молчания.

В зале зашумели креслами, вставая. Под печальную музыку на экране, сменяя одна другую, появились фотографии писателей и деятелей культуры.

Все сели.

Куняев-старший:

– Они наша слава, наша гордость, поскольку, как говорит истина: для Бога мертвых нет. Ну, что ж, теперь позвольте открыть наш вечер. Если позволите, я сделаю небольшое вступление, минут на пять, шесть, семь. А может, и десять. Но постараюсь покороче. Может, мы весьма самонадеянно посчитали, что продолжаем традиции этого журнала, что мы дитя этого журнала, пушкинского «Современника». Но думаю, что это не без оснований. Он стал любимым детищем Пушкина в последние годы его жизни. В то время его судьба была весьма плачевной. В 1836 году вышло четыре тома тиражом 2300 экземпляров, из которых разошлось не более трети. После гибели поэта журнал начал чахнуть, и когда Плетнев передавал его Некрасову, у него оставалось 233 подписчика.

(Фото 12. Журнал «Современник»)

А вместе с тем, повторюсь, он был любимым детищем Пушкина. В его письмах к жене, друзьям, издателям поэт с волнением и восторгом рассказывал о каждом из номеров, расхваливал авторов. Ругался с книготорговцами, журналистами. Его шедевры «Скупой рыцарь», «Родословная моего героя», «Капитанская дочка», «Медный всадник» печатаются в «Современнике». Рядом с повестями Гоголя стихотворения Тютчева, Боратынского, Кольцова, Лермонтова, Дениса Давыдова. Какие имена! Казалось, нарасхват должны идти журналы, но все было тщетно. Грамотная светская чернь уже увлечена бульварным чтивом Булгарина, крикливыми антипушкинскими статьями Греча и Полевого, трескучими стихами Бенедиктова, ходульной прозой Марлинского, и что, быть может, самое главное, коммерческими романами французских сочинителей.

Рыночные нравы, хлынувшие в 30-е годы XIX века в русскую журнальную и газетную жизнь из буржуазной Европы, ошеломили и даже испугали Пушкина. Почти за два века до господства телевизионных сериалов, детективов, женских романов и прочего «мыла», он почувствовал тлетворный запах перемен и бросил в лицо этой многоликой бесовщине перчатку. Вот такую цитату я вам из Пушкина привожу, которая говорит, что раскол в обществе был всегда. Вот сейчас мы говорим: наше общество расколото. А в пушкинское время? В пушкинское время оно тоже было расколото. Вот что писал Пушкин:

«Явилась толпа людей тёмных с позорными своими сказаниями, но мы не остановились на бесстыдных записках Генриетты Вильсон, Казановы и Современницы. Мы кинулись на плутовские признания полицейского шпиона и на пояснения оных клеймёного каторжника. Журналы наполнились выписками из Видока. Поэт Гюго не постыдился в нём искать вдохновений для романа, исполненного огня и грязи. Недоставало палача в числе новейших литераторов. Наконец и он явился, и, к стыду нашему, скажем, что успех его “Записок”, кажется, не сомнителен».

3

Куняев читал, обращаясь в зал:

– Вот такой раскол был в обществе, раскол в истории, раскол в культуре. Вот сейчас мы говорим: Россия и Запад. Противостояние России и Запада продолжается до сих пор. В разных формах, по разным причинам, с разными страстями. Но и тогда это уже было. В другой своей записи о зловонном потоке, текущем с Запада, отчаявшийся Пушкин, сам настрадавшись от цензуры, поневоле воззвал к ней. Цитирую: «Не должна ли гражданская власть обратить мудрое внимание на соблазн нового рода, совершенно ускользнувший от предусмотрения законодательства». А сами герои западной литературы в его творчестве. Давайте вспомним: скупой рыцарь, преступник Сольери, сошедший с ума на обогащении Герман из «Пиковой дамы», Дон-Жуан, жид из аптеки, готовящий отраву… Так что ни у одного приличного человека, кроме великого гения Моцарта, в западном мире найти трудно или даже невозможно. Но Пушкин всем своим творчеством ответил на вызов этой цивилизованной черни. Кстати, если вспомните последние наброски Пушкина, где Мефистофель разговаривает с Фаустом, то Фауст спрашивает: «Что там белеет?» А Мефистофель отвечает ему: «Корабль испанский трехмачтовый, Пристать в Голландию готовый: На нем мерзавцев сотни три, Две обезьяны, бочки злата, Да груз богатый шоколата, Да модная болезнь, она Недавно вам подарена». Фауст: «Все утопить». Это и есть западный мир, который на пушкинском наброске Фауст приказывает Мефистофелю: «У-то-пить». Но Пушкин нашел выход из положения, потому что он творчески ответил на вызов цивилизованной черни, потому что написал:

«Я памятник воздвиг себе нерукотворный,

К нему не зарастёт народная тропа.

Вознёсся выше он главою непокорной

Александрийского столпа».

«Не зарастет народная тропа», – вот выход из того положения, в котором очутилась мировая культура той молодой буржуазной эпохи стран, окружавших Россию. Ну и если думать о «Нашем современнике», то как не вспомнить, что мы продолжили народную тропу многими произведениями за последние двадцать пять лет – сорок лет, напечатав «Царь-рыбу» Астафьева, «Прощанье с Матёрой» Распутина, «Лад» Белова, «Калину красную» Шукшина. Именно эти вехи обозначили «народную тропу» журнала.

Многослойный историзм Пушкина, вершин которого он достиг в «Борисе Годунове» и «Капитанской дочке», был не понят «образованщиной» той эпохи. Катенин объявлял пушкинскую трагедию «нулём», Кюхельбекер поставил её ниже фальшивых пьес Кукольника, журналист Надеждин издевался над поэтом в «Телескопе»:

«”Бориса Годунова”

Он выпустил в народ,

Убогая обнова,

Увы! на Новый год».

Впрочем, Пушкин всё это предвидел, когда писал:

«Услышишь суд глупца и смех толпы холодной,

Но ты останься твёрд, спокоен и угрюм».

Вот, подобно «холодной толпе» тех лет наша новолиберальная чернь не прочитала историческую эпопею Ирины Владимировны Римской-Корсаковой «Побеждённые», прошла мимо леоновской «Пирамиды», не заметила личутинского «Раскола», брезгливо отвернулась от блистательных повестей Проханова «Идущие в ночи» и «Чеченский блюз»... А ведь все эти произведения, печатавшиеся в журнале, каждое по-своему продолжает традицию пушкинской исторической прозы.

16 марта 1830 года Пушкин написал в письме к Вяземскому: «Государь, уезжая, оставил в Москве проект новой организации, контрреволюции революции Петра. Вот тебе случай написать политический памфлет, и даже его напечатать <...> ограждение дворянства, подавление чиновничества, новые права мещан и крепостных – вот великие предметы. Как ты? Я думаю пуститься в политическую прозу».

И он и стал основоположником этого жанра, написав «Путешествие в Арзрум», статью «О народном воспитании», «Воспоминания», «Путешествие из Москвы в Петербург», размышления о «Собрании сочинений Георгия Конисского, архиепископа Белорусского».

Эту политическую прозу – а у нас сейчас много политической прозы – пушкинские традиции мы продолжали в трилогии Юлия Квицинского о трёх крупнейших предателях в мировой истории — Иуде Искариоте, Андрее Власове и Александре Тыковлеве (он же — Александр Яковлев). А все труды владыки Санкт-Петербургского и Ладожского Иоанна, публиковавшиеся у нас в 90-е годы прошлого века. Это тоже в известном смысле политическая, религиозная проза. Можно ещё вспомнить и «Россию распятую» Ильи Глазунова, и «Историю русского масонства» Бориса Башилова. Можно вспомнить мою книгу «Шляхта и мы» – это тоже политическая проза. Крымские, украинские, приднестровские страницы Ксении Мяло, мудрые изыскания Андрея Убогого об истории, прошумевшей на башкирских просторах Южного Урала. Они и называются по-пушкински – «Путешествие к Пугачёву».

(Фото 13. Говорит Станислав Куняев)

Куняев на секунду-другую останавливался, передыхал и снова продолжал с напором:

– Но как бы ни восхищался поэт Александрийским столпом и Медным Всадником, «нерукотворный» памятник был роднее и ближе его душе. Пушкин одновременно, по словам философа Федотова, был певцом империи и свободы. И свобода его имеет совсем иное происхождение, нежели нынешняя, покупная «свобода слова» и фарисейские «права человека», сущность которых русский гений разглядел почти два века тому назад.

«Не дорого ценю я громкие права,

От коих не одна кружится голова...

............................................................

По прихоти своей скитаться здесь и там,

Дивясь божественным природы красотам

И пред созданьями искусств и вдохновенья

Трепеща радостно в восторгах умиленья,

Вот счастье! Вот права...»

4

Станислав Куняев:

– Вот этой пушкинской свободой дышали все дневники Георгия Свиридова, которые мы печатали, стихи Николая Рубцова, мифотворческий полёт Юрия Кузнецова: «ночью вытащил я изо лба золотую стрелу Аполлона». А завершением была поэма о жизни Христа. Впрочем, и Пушкин тоже начинал с культа Аполлона, но самые проникновенные христианские стихи свои написал в конце жизни. А сколько в письмах Пушкина естественных, здравых мыслей, которые мы сегодня пытаемся утвердить в «Нашем современнике» о семье, о женщине жене, о детях, о воспитании чувств. Вот своеобразное «священное писание» семейной жизни из письма Плетнёву в 1831 году: «...Жизнь всё ещё богата; мы встретим ещё новых знакомцев, новые созреют нам друзья, дочь у тебя будет расти, вырастет невестой, мы будем старые хрычи, жёны наши — старые хрычовки, а детки будут славные, молодые, весёлые ребята; а мальчики станут повесничать, а девчонки сентиментальничать; а нам то и любо».

И вот такой чистоты поэт попал в сатанинские сети, когда писал письмо Геккерену. Он в лицо ему бросал: «Вы отечески сводничали вашему незаконнорождённому или так называемому сыну... подобно бесстыжей старухе, вы подстерегали мою жену»... «бесчестный вы человек». И вот когда сейчас Европа перешла к однополым бракам, а семья Геккеренов была из такого рода вырожденцев, мы видим, что Пушкин один из первых принял удар западного мира и отразил этот удар, пожертвовав своей жизнью на Черной речке.

По всему миру шествует сексуальная чума нашего века, как надругательство над образом Божьим в человеке. Человек, заболевший ею, превращается в тень. Недаром за несколько лет до недавнего московского «голубого бунта», во время которого содомиты попытались добиться всех конституционных прав, в «Нашем современнике» была напечатана статья Александра Севастьянова «Тень, знай своё место!». Нет, не знают. Жаждут известности, парадов, лезут на телеэкраны, ползут на священную Красную площадь.

«Мчатся бесы рой за роем...»

А в чем еще сила и достоинство нашего журнала? В том, что у нас есть два-три десятка авторов, которые за последние годы, что ни написали, напечатали только в «Нашем современнике». Это тоже свидетельство раскола общества. Журналов много, но такие люди шли только к нам. Все свои произведения, написанные за последние двадцать пять лет, Юрий Бондарев принес в «Наш современник».

(Фото 14. Юрий Бондарев)

Я вспомнил, как советовал мне встретиться Юрием Васильевичем Егор Исаев, и как я один раз даже дозвонился до Юрия Бондарева, и тот даже дал согласие о встрече, но поехать к нему на Пахру я так и не отважился. А ведь мог…

Куняев:

– Владимир Солоухин повесть «Камешки на ладони» тоже принес к нам. Валентин Распутин. Все его рассказы и повести у нас… Василий Белов… Вадим Кожинов все свои статьи о 37-ом годе в «Нашем современнике». Александр Проханов за это время напечатал пятнадцать романов в журнале, начиная с 91 года… Владимир Личутин… Юрий Кузнецов все свои стихи напечатал только в «Нашем современнике»… И Альберт Лиханов… И Александр Казинцев… Ну и я, грешный, время не терял, когда печатал в журнале и «Есенина», и «Шляхту и мы», и «Любовь, исполненная зла»… Нет ни одного журнала, к кому так бы прикипели судьбы многих писателей и поэтов, которых я сейчас перечислил.

Раздались одобрительные хлопки.

Станислав Куняев:

– А политика наша. Вот сейчас мы под санкциями находимся. Украина в огне. Базы НАТО подходят к нам. Что делать? Куда повернется золотой петушок? На восток или на запад. Откуда, какая рать двинется на Россию. И тут Пушкин помогает нам. Вспомним его хотя бы «Клеветникам России…», когда после польского восстания вся Европа, которую в 1813 году мы освободили от наполеоновской тирании, снова стала собирать войска, чтобы двинуть за попранную Польшу на Россию. Но Пушкин как пророк, как провидец дает нам ответ, что нам делать. Обращаясь к французским парламентариям, прообразу нынешнего ОБСЕ, он писал:

«И ненавидите вы нас... За что ж? ответствуйте: за то ли,

Что на развалинах пылающей Москвы

Мы не признали наглой воли

Того, под кем дрожали вы?

За то ль, что в бездну повалили

Мы тяготеющий над царствами кумир

И нашей кровью искупили

Европы вольность, честь и мир?..

Вы грозны на словах – попробуйте на деле!

Иль старый богатырь, покойный на постеле,

Не в силах завинтить свой измаильский штык?

Иль русского царя уже бессильно слово?

Иль нам с Европой спорить ново?

Иль русский от побед отвык?

Иль мало нас? Или от Перми до Тавриды», – произнес Куняев и отвлекся:

– Крым наш, – продолжил стихотворение:

– «От финских хладных скал до пламенной Колхиды», – снова отвлекся:

– Абхазия тоже наша, – утверждал он, и Куняев снова вернулся к стихотворению Пушкина:

– «От потрясенного Кремля

До стен недвижного Китая,

Стальной щетиною сверкая,

Не встанет русская земля?..

Так высылайте ж к нам, витии,

Своих озлобленных сынов:

Есть место им в полях России,

Среди нечуждых им гробов».

Снова раздались аплодисменты.

5

Станислав Юрьевич Куняев:

– Один из крупнейших мыслителей прошлого века Алексей Федорович Лосев, прошедший через ГУЛАГ, размышлял о Родине России, писал в советское время: «Каким именем, словом назовем эту великую и страшную, эту всемогущую и родную для человека стихию, когда он чувствует себя не просто в физическом родстве с нею, а именно главным образом в духовном и социальном родстве, когда он знает для себя такое общее, которое, несмотря на свою общность, содержит бесконечное богатство индивидуального, когда это общее и есть он сам в своей последней и интимной сущности, это и есть Родина».

(Фото 15. Алексей Лосев)

Куняев остановился, вздохнул и потом продолжил:

– Нынешняя медиотеле- и Интернетэлита, наверно, никогда не слыхала ничего ни об Алексее Лосеве, ни о Николае Бердяеве, ни о Сергее Булгакове… На эти мысли меня натолкнуло прочтение газеты «Новый Петербург» от 28 сентября 2013 года, в которой множество наших известных деятелей пятой колонны пыталось рассуждать о России, о русской истории, о русском человеке. Приведу несколько таких рассуждений, опубликованных непременно с портретами авторов. Анатолий Чубайс: «Что вы волнуетесь за этих людей. Ну, вымрет тридцать миллионов. Я перечитал всего Достоевского, и теперь к этому человеку не чувствую ничего кроме физической ненависти. Когда вижу в его книгах мысль, что русский народ особый, богоизбранный, мне хочется порвать его на куски». Валерия Новодворская: «Русских нельзя с правами пускать в европейскую цивилизацию. Их положение у параши, и правильно сделали…». Ксения Собчак: «Россия стала страной генетического отребья». Некий Юргенс: «России мешают русские. Основная масса наших соотечественников живет в прошлом веке и развиваться не хочет». Владимир Познер: «Я не русский человек. Это не моя Родина. Я здесь не вырос. Я не чувствую себя здесь полностью дома». Юрий Пивоваров: «Нужно, чтобы Россия потеряла (не пугайтесь) Сибирь и Дальний Восток». Борис Хазанов: «Я привык стыдиться этой Родины». Артемий Троицкий: «Я считаю русских мужчин в массе свой животными. Существами даже не второго, а третьего сорта». Продолжать такого рода высказывания можно до бесконечности. Что-то похожее говорили и печатали Людмила Улицкая и Виктор Шендерович, Виктор Ерофеев и Татьяна Толстая, Юлия Латынина и многие другие существа первого сорта, – произнес с подчеркнутым сарказмом. – Андрей Кончаловский, получивший на Венецианском фестивале «Серебряного льва» за фильм о холокосте, заявил, что если Россия закроет границы, он тут же эмигрирует. И добавил: «У меня двойное гражданство. Второе французское. В этом случае я просто откажусь от русского». А Улюкаев, тот прямо сказал: «Езжай, мой сын, езжай отсель». А Улицкая добавила: «Мне стыдно за народ, потерявший нравственные ориентиры». Так что борьба с Пушкиным, с его убеждениями со стороны пятой колонны продолжается до сих пор. Но если бы был жив великий русский мыслитель Алексей Лосев, он не стал бы разбираться с взглядами каждого из них потому, что Алексей Федорович сказал обо всех этих «смердяковых» один раз, но так, что от его слов им не отмыться. После слов «это и есть Родина» Лосев не мог не сказать, сколько связано с этим именем всякого недоброжелательства, даже злобы, хуления, ненависти… Водворились презрительные клички «квасной патриотизм», «ура-патриотизм», «казенный оптимизм» и прочее и прочее.. Это культурно-социальное вырождение шло рука об руку с философским слабоумием, а по адресу России стояла в воздухе всякая матерщина, что и по образу всякой матери в устах разложившейся и озлобленной шпаны.

(Фото 16. Кинофильм «Таинственная страсть»)

Куняев бойко говорил, и можно только поражаться его молодецкому задору:

– Центральное телевидение начало по первому каналу показывать тринадцати серийный телевизионный фильм, созданный по роману Василия Аксенова «Таинственная страсть». Персонажи этой киноэпопеи Аксенов, Евтушенко, Вознесенский, Ахмадулина, Рождественский изображены как романтики эпохи. Как чистые и искренние поэты, сопротивляющиеся всесильному КГБ и тупым бюрократам советской системы, как прекраснодушные либералы и герои своего времени. На самом деле они были во многом баловнями и фаворитами судьбы, о чем свидетельствуют их книги, их судьбы и поступки. Они сами называли себя «детьми двадцатого съезда», который состоялся в феврале 1956 года и на котором партийный авантюрист Никита Сергеевич Хрущев ради захвата высшей власти в стране выступил с печально знаменитым докладом, оклеветавшем трагическую и героическую сталинскую эпоху. Племя литературных приспособленцев, для которых этот доклад стал учебником жизни и руководством к действию, назвали сами себя «шестидесятниками», а эпоху, наступившую после съезда, оттепелью. Судьба «детишек» этих сложилась в основном удачно. Они стали любимцами партийной элиты, отрекшейся от сталинской эпохи, и все, как один, присягнули «ленинскому времени» в стихах и поэмах «Казанский университет», «210 шагов», «От января до апреля», «Ленин, том 54»… Авторы Евтушенко, Рождественский, Вознесенский, Коротич, Сулейменов и прочие воспитанники партийного детсада. Семена того, что лукаво именовали «ленинизмом», были посеяны в их душах в 1956 году, но обществу пришлось узнать сущность этого посева по плодам почти через сорок лет в году 1993.

6

Куняев-старший:

– Один из самых шустрых «детей» двадцатого съезда летом 1993 года написал стихотворение, посвященное Роберту Рождественскому и объясняющее их общую судьбу:

«Кто были мы,

шестидесятники?

На гребне вала пенного

в двадцатом веке,

как десантники

из двадцать первого.

Давая звонкие пощёчины,

чтобы не дрыхнул,

современнику,

мы пробурили,

зарешеченное

окно

в Европу

и в Америку.

Мы для кого-то были “модными”,

кого-то славой мы обидели,

но вас

мы сделали свободными,

сегодняшние оскорбители.

Пускай шипят, что мы бездарные,

продажные и лицемерные,

но всё равно мы –

легендарные,

оплёванные,

но бессмертные!»

Куняев дочитал с едкой иронией и, помолчав, продолжил:

– Окно в Америку прорубили, и первым в него нырнул Евтушенко вместе с сыном Хрущева. И вот в каких оборотней выродились эти верные ленинцы в октябре 1993 года. Я цитирую: «Я желала тем, кто собрался в Белом доме, одного – смерти. Они погибли от нашей руки, от руки писателей-интеллигентов. Не следует винить в том, что произошло, мальчишек-танкистов и наших командос-омоновцев. Они исполняли приказ. Но этот приказ был сформулирован не Грачевым, а нами». Из статьи Новодворской «На той единственной, гражданской». Журнал «Огонек», редактор Коротич, номер 2-3, 1994 год. Статья написана от имени всех 42-х подписантов позорного известинского письма от 5 октября 1993 года, подписанного «шестидесятниками» Ахмадулиной, Баклановым, Борщаговским, Гельманом, Казаковой, Карякиным, Левитанским, Окуджавой, Рождественским, Черниченко… и другими «детьми» двадцатого съезда. У них возражений оно не вызвало. А в этом письме защитники Дома Советов, убиенные в те дни, назывались красно-коричневыми оборотнями, убийцами и хладнокровными палачами, как будто не их тела октябрьской ночью были погружены на баржи и увезены в неизвестном направлении, а трупы Ельцина, Лужкова, Гайдара и прочих гуманистов-реформаторов. Так что кровь убитых в октябре 1993-го на ваших руках, бессмертные и легендарные.

Переписывают историю. А вот недавно из книги известной поэтессы Ларисы Васильевой, может, она пришла, здесь сидит, я процитирую маленький отрывочек. Из книги воспоминаний. «Когда это было? Весной 66 года. Ресторан Дома литераторов. Сидят особенные, амбициозные. Прервав свой разговор, Межиров внезапно повернулся к Евтушенко и своим завораживающим голосом говорит: “Я никогда не прощу тебе, Вознесенскому, Бэле, Булату того, что вы своими организованными сочинениями и шумихой заслонили путь целому поколению к океану настоящей поэзии”. – “Ты слышал?” – спросил Евтушенко у Аксенова. – “Согласен с ним” – ответил тот. Поворачиваюсь к Межирову, – это Лариса Васильева пишет. – “Вы имели в виду поэзию серебряного века?” – “Нет, серебряный век состоялся так, что его невозможно заслонить. Я говорю о поэтах вашего поколения, о Горбовском, о Рубцове, о Юрии Кузнецове и о многих других”».

Я подумал: а ведь в Воронеже был свой горе-редактор душитель всего молодого Иван Евсеенко.

Куняев-старший:

– Заканчивая это длинное, затянувшееся предисловие к тому, с кем воюет «Наш современник» и за что он воюет, скажу еще несколько слов из Пушкина:

(Фото17. Александр Пушкин)

«Европа в отношении России всегда была столь невежественна, сколь и неблагодарна. А в Америке с изумлением увидели демократию в ее отвратительном цинизме. В ее жестоких предрассудках. В ее нестерпимом тиранстве. Все благородное бескорыстное, все возвышающее душу человеческую подавлено неумолимым эгоизмом и страстью к довольству». О России последнее, что он сказал: «Я далеко не восторгаюсь всем, что вижу вокруг себя. Как литератора, меня раздражают, как человек с предрассудками, я оскорблен, но клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить Отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков такой, какой нам Бог ее дал». Спасибо, – закончил своим звучным баритоном Станислав Юрьевич.

Раздались бурные аплодисменты.

7

Микрофон взял Казинцев и, вздохнув, заговорил мягким, воркующим голосом:

(Фото 18. Говорит Александр Казинцев)

– Да… Спасибо всем вам, кто пришел на этот вечер, и тем, кто сидит в зале, и тем, кто на сцене, – это наши друзья. И мы хотим, чтобы перед друзьями «Нашего современника» выступил с экрана человек, который создал журнал в нынешнем виде. Это бывший тогда главным редактором фронтовик Сергей Васильевич Викулов.

Свет снова потух, и на экране появился Сергей Викулов, и зазвучал его молодцеватый, совсем не такой, как у Куняева-старшего, голос:

(Фото 19. Сергей Викулов)

– Журнал «Наш современник» – один из самых молодых литературно-художественных журналов, которые называют в обиходе толстыми журналами. И вы сами понимаете, что начинать было не так-то просто. Завоевать место под солнцем, как мы говорим, среди таких, которые давно известны нашим читателям, как «Новый мир», «Москва», «Октябрь», «Знамя» и другие, было не так-то просто. И вот когда мы собирали силы для того, чтобы журнал мог нормально жить, функционировать, мы поняли, что рассчитывать только на Москву – значит задачу эту не решить. И мы решили, что оставим открытую дверь для москвичей, тех писателей, которые живут в столице нашей Родины, мы внимательно будем смотреть, а что происходит на литературном фронте в глубине России. Иными словами, мы сделали ставку на глубинную, провинциальную, периферийную Россию. Ну, например, первым пришел в журнал «Наш современник» Гавриил Николаевич Троепольский, проживающий в городе Воронеж и предложивший нашему журналу знаменитую повесть «Белый Бим Черное Ухо».

Я замер: Да, именно в «Наш современник» Гавриил Николаевич принес повесть, посвященную Твардовскому, после того, как Александра Трифоновича «попросили» из «Нового мира».

На экране появился разворот книги «Белый Бим Черное Ухо» с портретом автора.

(Фото 20. На экране книга Троепольского).

Викулов продолжал:

– За ним пришли в журнал такие писатели, как Федор Александрович Абрамов. Почти все, что напечатал в последние годы Валентин Григорьевич Распутин, все напечатано в журнале «Наш современник». И мы очень гордимся, что у нас есть такой писатель.

(Фото 21. На экране книги Валентина Распутина)

Я вздохнул: Валентин Григорьевич ушел от нас, и меня обнадеживало то, что книгу о нем сел писать мой друг Эдуард Анашкин.

Викулов:

– Из Вологды пришел, он тогда там проживал, Виктор Астафьев.

(Фото 22. Виктор Астафьев)

Меня все больше пронизывало близким и родным. Вологда – я в ней родился. На берегах Сухоны. Там увидел божий свет и кремль. Оттуда одно из моих начал. Вспомнился конфликт на Съезде писателей по рассказу Астафьева «Ловля пескарей в Грузии», когда Троепольский спас от раскола Союз писателей, о чем я писал в своем романе «Человек Чернозема».

Викулов:

– Виктор Петрович Астафьев уже замечен был в «Новом мире» Александром Трифоновичем Твардовским. Василий Макарович Шукшин. Вот после того, как не стало Твардовского, он стал искать журнал, в котором было бы, собственно говоря, тепло, было приятно сотрудничать. И он решил, что это журнал «Наш современник»… Пришел к нам в журнал Василий Иванович Белов из Вологды…

На экране Сергея Викулова сменил Василий Белов, который заговорил:

– У нас существует много людей, которые считают, что славянская культура – это второстепенная культура. Мы должны развеять такое мнение. Мы должны доказать, что это неправда, что это ложь. Славянская культура – великая культура.

Белов еще говорил, говорил, но вот его изображение на экране пропало.

Свет вспыхнул. Раздались аплодисменты.

8

Снова микрофон оказался в руке Казинцева:

– Более четверти века рядом с нашим журналом, вместе с нашим журналом, в нашем журнале публикует свои лучшие произведения, борется Александр Проханов. Ему слово.

Из второго ряда президиума вышел в первый ряд и сел между Куняевым-старшим и Куняевым-младшим крупный мужчина с растрепанными волосами на голове. Он взял микрофон:

– Для меня «Наш современник» это дом. Родной. Теплый. Светлый. С великолепными окнами. С видами на восхитительные аллеи. С маленькими окнами, откуда видны пажити, озими, деревни, с первой пургой, русская природа, – заговорил спокойно в мягкой, в отличие от его обычной взрывной, как бы стреляющей манеры, Александр Андреевич. – Я в этот дом приносил самое дорогое, что у меня есть. Мои произведения. Я приносил их туда, где их не зарежут. Не обольют кислотой. Не оскорбят. Не превратят в омерзительные чучела. Над ними не будет глумления. И журнал «Наш современник» был моей охраной. Был моей обороной как беззащитного художника. Мы все художники беззащитны, у нас нет ни воздушных армий, не бронетранспортеров. Нашими защитниками являются наши собратья, наша культура.

Я вспомнил, как Егор Исаев не раз мне говорил: «Подружись с Сашей Прохановым. Он твоего духа». Но я что-то не очень внял совету Егора Александровича, а может, постеснялся, поэтому теперь слушал Проханова с особым вниманием.

(Фото 23. Александр Проханов)

Проханов:

– Мы погружаемся, как под покрова Святой Богородицы, и спасаемся от жестокостей мира сего. Жестокостей наших врагов. И для меня было загадочной сладостью знать, что когда я приношу свои произведения, романы, рассказы и помещаю на страницы «… современника», рядом помещает свои произведения или Юрий Кузнецов, или Распутин, или Личутин, и там, внутри журнала, когда мы уже отстранены от него, происходит их общение. Происходит общение кузнецовских стихов с моими военными романами. Социально-политические романы вступают в странную таинственную связь с восхитительной личутинской лексикой. И там, через журнал, я связываю себя с океаном русской словесности. И с моими современниками, и с теми, кто был здесь… Я сейчас смотрел на эти удивительные лики…

«На сменявшие друг друга на экране фотопортреты писателей».

Никого не задело то, что Проханов сидит.

Негромкий голос его покорял зал.

– Слезы подступали к глазам. Великий реквием. Потому что вся культура – это реквием по ушедшим. Вся культура – это вечная память, вечная слава неумирающим. Этим нашим соотечественникам. Журнал для меня стал местом, где мы встречаемся и с Пушкиным, и с Астафьевым, и с теми молодыми, кто приходил и, как в купель, ставил свои босые ноги, получая пищу. И с теми, кто публиковал свои последние, а может, и посмертные произведения. Еще «…. современник» для меня является оружием. Потому что мы все время, все время литературное, весть наш век сражаемся. Это была постоянная схватка. Это не было упование и обольщение красотой слова, это была жесточайшая, смертельная схватка. И «… современник» был орудием, был пушкой гладкоствойльной, из которой мы стреляли, из которой летели наши тексты. Иногда попадали в цель, приносили разрушение в стане врага, иногда мы промахивались мимо, но сражались. И мы погибали. Многие из нас погибли. И мы не погибли, потому что погибали. Если бы мы не погибали, мы погибли бы все. Но кое-кто из нас выжил, выжила Россия, выжила восхитительная русская словесность благодаря тому, что были те, кто погибал. Были страшные времена… После 1991 года наступили безнадежные времена, когда разъялась черная дыра, черная пропасть, когда не только русская литература, а вся Родина бесследно, безвозвратно… и в эту черную яму. Её заливали известью, заливали бетоном, чтобы оттуда никогда больше, ни в какие годы, ни в какие века не проклюнулось русское семя, не проклюнулась русская мысль…

Вокруг меня все словно замерли. Да и я что-то чувствовал себя не слишком уютно. Мороз пробегал по спине.

9

Проханов:

– Казалось, все безнадежно. И в эти страшные, черные времена «Наш современник» и люди, которые в нем печатались, они сражались, они молились, они верили в Победу. Они верили в победу, не в ту, которая наступит когда-нибудь, а в ту, которая уже наступила. Она просто не видна за этой тьмой, не видна за этими сумерками. Но эта «звезда пленительного счастья», звезда победы светила нам, и мы шли на нее. Она вела нас… Сейчас другие времена. Времена не менее тревожные, грозные, но их не сравнить с теми, кромешными, 90-мы годами. Меняется мир, меняется Россия, меняется русское самосознание. Мы понимаем, где зло, где добро, где свора, вся эта бесовская, чешуйчатая, сатанинская стая, которая вооружена, на вооружении ее все силы государственные, она пятится, она отступает, она уходит за пределы какого-то круга волшебного, который проведен вокруг нашей Родины. В этом заслуга «Нашего современника». Заслуга всех тех героев и мучеников, которые сражались и продолжают сражаться. Я люблю «Наш современник», как броненосец «Потемкин». Люблю «Наш современник», как обетованную землю русской литературы. Я люблю «Наш современник», как, может, для меня лично последнее прибежище, последнее пристанище. Удивительные слова Блока, который пережил все, и восток, и декаданс, и течение революции, и поношение, и его последнее стихотворение, посвященное Пушкинскому дому, и там есть такие слова:

«Вот зачем, в часы заката

Уходя в ночную тьму,

С белой площади Сената

Тихо кланяюсь ему…»

Я кланяюсь «Нашему современнику».

Раздались бурные аплодисменты.

Микрофон снова в руках Казинцева.

– Есть такие крепости, которые помогают Росси выстоять. Это газета «Завтра», это, конечно, журнал «Наш современник», и это Союз писателей России. Союз писателей России русские писатели в 91-м году обороняли, как настоящую крепость. И вскоре Союз возглавил Валерий Николаевич Ганичев. Сейчас я даю ему микрофон.

Куняев-младший помог Ганичеву подняться со стула.

(Фото 24. Ганичеву помогают подняться)

Ганичев наконец-то встал, сделал вперед несколько маленьких шажков:

– Дорогие друзья, – сказал и добавил: – Дай, обопрусь на твое плечо, или сяду даже.

Куняев-младший вместо того, чтобы подставлять плечо, придержал Ганичева, который опустился на его место, а сам сел сзади на ганичевское.

(Фото 25. Ганичеву помогают сесть).

В зале понесся вздох: неужели Ганичеву нельзя было найти замену. Крепкого, бойкого писателя или поэта. Но что ж!

Ганичев каким-то умирающим голосом:

– Дорогой Станислав Юрьевич, дорогой Александр – наш друг и товарищ.

Трудно было понять, кого он имел в виду Александра Проханова или Александра Казинцева.

Ганичев:

– И все, кто создает ваш журнал, – говорил, а звуки целыми слогами пропадали. – Это журнал великий. В своем приветствии Союза писателей мы написали: «У нашей страны, у нашей Родины есть свой журнал, журнал “Наш современник”. Спасибо вам за это служение Отечеству, русской литературе, русскому Слову. Спасибо».

Раздались хлипкие хлопки.

Ганичев продолжил:

– Мы, в том числе писатели, провели ХХ Всемирный Русский Народный собор с повесткой дня «Россия и Запад: диалог народов в ответ на вызов мировой цивилизации».

Я невольно вспомнил пять или шесть Всемирных Русских Народных соборов, на которых бывал. Тогда Валерий Николаевич выглядел бодрецом, а теперь его вид угнетал. Левая рука Ганичева тряслась на колене, правая из последних сил сжимала рукоять микрофона:

– В мире возникла трагическая ситуация из-за крушения полного представления о мире, которое сложилось на Западе. Приходилось обращаться к прошлому. И вот одно из обращений к прошлому, к нашему великому поэту, мудрецу, философу Федору Ивановичу Тютчеву, где он писал в статье «Запад и Россия» о том, что наши противники смертельно боятся двух вещей: громадного пространства нашего Отечества. Все время пытаются отщипнуть что-нибудь, расколоть. Разорвать это единство. Но тут основная роль Шойгу принадлежит. Он должен этим заниматься.

«Шойгу – министр обороны».

 

(Фото 26. Ганичев говорит)

– А второе, что сказал Федор Иванович, это самопознание народа. Если народ себя познает, узнает свою меру, свой дух, свою культуру, он непобедим. Так было в первой Великой Отечественной войне 1812 года. Так и во второй Великой Отечественной войне 1941 – 1945 годов. Вы служите по второму ведомству. Вы отражаете самопознание нашего народа. Вы знаете его. Вы находите все образцы высокого служения, которое может быть только вам сейчас дано в такой литературно-художественной форме проводить… Хотя мне, и не будем обижать другие патриотические издания… Вот где-то 50 лет я знаком с вашим журналом в качестве читателя, в качестве автора, члена редколлегии… Пятьдесят лет мне посчастливилось работать над образом Федора Ивановича Ушакова…

«Федора Федоровича Ушакова», – поправил я.

Заметил, как сощурил и не открывал глаза Станислав Куняев-старший.

И сам прикусил губу: Ганичев наклонился и…

Еще свалится со стула! – испугался я.

Но не свалился.

10

Ганичев:

– Великого нашего стратега, флотоводца, дипломата, великого человека, который постигал этот мир. Победы, которые он одержал, позволили появиться Черноморскому флоту России, который кто-то сегодня пытается, значит… И те победы, которые он одержал, установив связь с Грецией, освободив остров Корфу и другие Ионические острова, предоставив греческому народу свободную территорию. Он своими войсками освободил Бари, где хранятся мощи святого Николая Мирликийского, Неаполь и Рим. Европе следует напоминать, что русские войска освобождали не только Варшаву, Берлин и Париж, но и Рим тоже. И это связано с этим великим именем.

(Фото 27. Федор Ушаков)

Многие недоумевали, причем тут Ушаков: Юбилей-то у журнала.

Левая рука Ганечева уже не тряслась, а подпрыгивала на колене, а он продолжал своим дрожащим голосом.

– И вот в 2001 году наша церковь, получив материалы, освятила имя Ушакова Федора, как святого праведного нашего народа. Великий воин – он флотоводец. Святой, праведный Федор Ушаков – он воин непобедимый. Так написано в житии. И Патриарх сказал, что сегодня наше воинство, наш морфлот имеет своего небесного покровителя. Образ Ушакова висит и в стратегических наших войсках, он покровитель и стратегических войск. Но не может он не находиться в вашем журнале. Как я всегда повторял, выступая, у нас есть стратегический журнал. Это есть журнал «Наш современник». Разрешите подарить вам икону святого, праведного Федора Ушакова от имени Всемирного Русского Собора, от имени Союза писателей и пусть он находится и будет покровителем у вас в журнале.

Ганичева приподняли, ему сзади подали икону, и он, балансируя, чтобы не упасть, вручил ее Куняеву-старшему.

– Спасибо, – Станислав Куняев взял икону.

Ганичеву снова помогли опуститься на стул. Многим опять было не по себе.

– Сейчас, – взял микрофон Александр Иванович, – говорят, что нет политики. Ну, понятно, почему так говорят власти. Им выгодно, если политики нет. Почему так говорят люди внизу? Они говорят, что политика грязное дело. Занимаешься и замараешься. Но вспомните, когда была «красная» Дума, а ведь так было в 90-е, то было, по крайней мере, где искать управу на чиновников. Дума не многое могла, так в Конституции записано, но то, что могла, она делала. Она давала хотя бы надежду на справедливость. И в этом заслуга прежде всего фракции коммунистов в Государственной Думе. Я предоставляю слово бессменному руководителю Компартии Геннадию Зюганову.

Под аплодисменты Зюганов твердой походкой вышел в центр сцены к микрофону.

– Самым гениальным изобретением русского народа является Могучая Держава, – заговорил своим сильным голосом Геннадий Андреевич. – В мире более двухсот стран, но только десятки могут похвастаться, что они имеют тысячелетнюю историю. Мы входим в этот десяток. Всего на одной руке можно пересчитать страны, которые за свою историю изобрели все виды художественного и научно-технического, – последнее слово произнес с ударением, – творчества. Мы не просто входим в этот состав, мы первые прорвались в космос, дали лучшие и самые талантливые изобретения. Еще недавно почти треть самых великих изобретений давала наша великая, общая Родина. В мире всего две страны, которые за последние пятьсот лет не теряли своего суверенитета. Наша держава и Великобритания. Но умные, духовные, сильные, крепкие, мы в этом мире кроме себя никому не нужны. Ни тем «партнерам», с которыми торгуем, ни тем соседям, которые нас предали, ни тем глобалистам, которые нас давно поделили на куски и думают, как приватизировать по частям. Нам надо быть сегодня такими же мужественными, бдительными и духовными, как «Наш современник». Я читаю этот журнал с удовольствием, дружу с редакцией, выписываю почти сто экземпляров для всех своих руководителей, особенно молодых, они должны знать и понимать, что «Наш современник» – это не просто журнал. На меня в последние годы очень сильное впечатление произвел Бессмертный полк. Мне казалось, что мы на это уже не способны, и вдруг, он встал от Владивостока через Красную площадь двенадцать миллионов, живые и мертвые, молодые и старые, военные и гражданские, подрастающее поколение выстроилось, пошло отстаивать свою победу, своих дедов, отцов, свою правду, свой язык и культуру. В моем представлении «Наш современник» – это гвардейский батальон Бессмертного полка.

В зале захлопали. Я вспомнил море людей в майские дни, как самого потрясло явление Бессмертного

полка.

(Фото 28. Выступает Зюганов)

11

Зюганов:

– Он, как Брестская крепость, стал первым на защиту своей страны против русофобии и антисоветизма. Нас не взяли ни Батые, ни Наполеоны, ни Гитлеры. Нас расколотили антисоветизмом и русофобией, посеяв в душах людей ту идею, что если разбегутся по национальным квартирам, то заживут хорошо. Но утопали поодиночке. «Наш современник» выступил в роли тех сибирских дивизий, которые спасли Москву, тогда, когда затевали эту бессмысленную, бездарную перестройку. Он первый восстал и заявил, что это будет перестрелка, а не перестройка.

Как точно сказано!

Зюганов своим громогласным голосом:

– Великолепные произведения наших талантливых людей раскрывали сущность этого национального предательства. Он первый помог нам тогда, когда мы собирали народно-патриотические силы вместе с Куняевым, Распутиным, Прохановым, другими талантливыми людьми, объединяя их под идеей того, что сильной наша Держава может быть при одном условии, если она стоит на четырех столпах: это сильное государство, централизованное. У Проханова тогда появилась статья «Выдающаяся трагедия централизма». Может стоять при коллективизме, чувстве соборности, без которого мы не могли существовать на просторах, открытых для набегов со всех сторон. Высокой духовности, что отличало всегда нашего человека. И элементарной справедливости. Но лишь тогда, когда эти четыре опоры укрепляются одновременно, мы и прорывались к великим победам, космическим свершениям и гениальным прозрениям и открытиям. Я хочу поблагодарить журнал, всех его авторов, всех моих друзей, товарищей, что в самые лихие времена они никогда не отказывали нам в праве высказать свое слово. Каждый имеет свои взгляды, но я абсолютно убежден, что у нашей страны есть будущее, если она будет продолжать лучшие традиции, заложенные великими духовниками, великими государственниками, а наивысшей государственности, силы и мощи мы достигли в лице Союзного государства.

«Да», – выдохнул зал.

– Кто бы вам что ни говорил, как бы он ни пытался представить, но сгоревшую в Первой мировой войне империю, которую никакого смысла не имело «втаскивать» за деньги банкиров Лондона, Парижа, Нью-Йорка, сгоревшую империю собрали на большом совете. На большом Союзном съезде и сформировали в новой форме великого Советского государства. Кто бы, что бы вам ни говорил, но ваши отцы и деды за десять лет построили шесть тысяч лучших в ту пору предприятий и 41-ый трагический встретили не только лучшими кадрами. Когда я смотрел документы, допросы фашистских генералов, они сказали: мы проиграли войну не только Красной армии, но скорее советскому учителю, который сумел подготовить очень талантливого и храброго солдата и командира всего за десять лет. Мы сумели решить многие проблемы, когда помнили, что русский народ является государствообразующим, он не порушил с тысячелетней историей ни одного языка, ни одной веры, ни одной культуры. Обогатил их и дал возможность каждому большому и малому народу иметь свой голос в переводе на блестящий великолепный русский язык. Всем этим мастерски владел «Наш современник» и продолжает владеть. Я не хочу никого агитировать и огорчать, но как человек и политик, как автор «…. современника» хотел бы всех призвать к мужеству и сплоченности. Нас загнали так далеко в тупик, что только сейчас многие поверили тому, что мы говорили в 90-х и в 2000-е, только сейчас на собственной шкуре почувствовали, куда нас притащили. Никакой не может быть сильной государственной патриотической политики при либеральной экономике, когда разворовывается и растаскивается всё и вся почти! Я кричу который год в Думе: «Вашего сырья, золота, леса, газа, алмазов продают в год на 20 триллионов. Но в бюджете ни разу не было больше 8. 12 триллионов – дань, которую страна платит российской олигархии, ее западным покровителям. Когда ордынское иго было, платили десятину со двора, а здесь 12 из 20!». В новом бюджете, который вам на три года предлагают, на здравоохранение из 100 рублей расходов 3 рубля, на науку 3 рубля 30 копеек, на образование 3 рубля 60 копеек. Все идиоты в мире знают, что это минимум надо удваивать, чтобы провести какую-то модернизацию и уверенно смотреть в будущее. Мы богатейшая страна мира, но эти богатства, к несчастью, не принадлежат народу. Поэтому надо умно и грамотно сделать все, чтобы сплотившись вокруг гениальных идей, которые наш народ пронес через тысячелетнюю историю, через тот образец уникальной модернизации, который позволил нам победить и прорваться в космос, решить мирным путем нынешние проблемы. Но это потребует от каждого мужества, воли и особой сплоченности. За позицию, которую занимал «Наш современник», за его русский дух и культуру я и наша команда награждают редакцию золотой ломоносовской медалью гения, который прозрел века и который верил в счастливую звезду нашей Державы. Позвольте вручить эту высокую награду.

(Фото 29. Зюганов объявляет о награде)

Зюганов вручил Куняеву-старшему коробочку с ломоносовской медалью.

Бурные хлопки снова прервал голос Зюганова:

– В эти дни начиналась битва за Москву. Когда Жукова спросили: «Что самым сложным было?» Он сказал: «Битва за Москву». Кстати, в эти дни исполняется сто лет, как Александр III подписал Указ о строительстве Транссиба.

«Такое от коммуниста в 80-е услышать было невозможно».

Зюганов:

– Иногда спрашивают: Чем связаны эти события? Я говорю: Очень просто. Александра III все отговаривали. Но он был мудрый, крепкий и сильный царь. И сказал: «Иначе не убережем Россию». И подписал решение. Ему говорили: «Никогда через такие реки, как Енисей и Обь, мосты не строили». Построили киркой, лопатой и тачкой. Строили по четыреста километров в год и построили эту великую дорогу. Ему говорили: «Никогда не окупится». Она окупилась ровно за три месяца. По этой дороге в 1941 перебросили за Урал почти полторы тысячи заводов. Почти десять миллионов наших граждан с колес обеспечили нашу армию. По этой дороге из Сибири и Дальнего Востока перебросили шесть дивизий, которые спасли столицу. Фон-Бок, командующий войсками вермахта в Химках, залез на колокольню, смотрел в бинокль и телеграфировал Гитлеру: «Дайте две свежие дивизии. До Кремля семнадцать километров, и я возьму Москву сходу». У Гитлера двух свежих не оказалось. А у Сталина оказалось шесть. И они обеспечили разгром фашистов под Москвой и отогнали их почти на триста километров. Мы выпустили специальную медаль, посвященную этой уникальной дате «75-летию Победы под Москвой». Позвольте главного редактора, который мужественно стоит на защите Москвы, русского духа и нашего общего дела наградить одной из первых этих наград.

Зюганов прикрепил к лацкану пиджака Куняева-старшего медаль.

Они обнялись.

12

Зюганов вернулся на свое место в президиуме.

Куняев-старший вышел к микрофону:

– Дорогие друзья, пришло письмо. Письмо написал поэт, писатель, фронтовик, известный всем нам, читающим людям, Владимир Сергеевич Бýшин. Ему 93 года, он не мог приехать сюда, но просил меня вслух прочитать стихотворение, которое он написал:

«Станислав! Как старый труженик “Нашего современника” от души поздравляю коллектив редакции и тебя, долгожителя, лично и всех собравшихся в зале с нынешним знаменательным днем. Желаю всем вам здоровья, ума и сердца и увеличения тиража. Прошу огласить мое стихотворение, которое я посвящаю нынешнему вашему дню. “Властям музыка не подвластна” называется оно. Шестнадцать строчек стихотворения, написанных в Большом театре во втором ярусе». Они были написаны тогда, когда Владимир Сергеевич Бушин смотрел «Лебединое озеро». Он написал так:

(Фото 30. Владимир Бушин)

«Что за потоки? Что за вихри?

Иль ведь не час они мочат

Но все же чья победа. Их ли?

А не моих ли двух внучат?

На днях ходили мы в Большой

На “Лебединое”. Прекрасно.

И ликовали всей душой:

Властям музыка не подвластна.

На старости Бог дал постичь

Всю прелесть дивного балета,

Благодарю Вас, Петр Ильич!

Вы весь дитя добра и света.

Но ведь и я же не злодей.

А как я жду, когда б Вы знали,

Чтоб танец маленьких б…

В Кремле московском разогнали!»

В зале засмеялись и бурно захлопали.

Овации долго не прекращались, прерываемые криками «Браво!», «Браво!».

– Надо Улюкаеву послать это письмишко, – сказал Станислав Куняев.

Еще не остыл в памяти недавний арест министра правительства экономики, который отвечал за экономику и попался на взятке.

«Браво!» – кричали даже старушки и старички.

Микрофон взял Сергей Куняев, или как его называли, Куняев-младший.

– Мы вспоминаем наших классиков. Классиков русской отечественной мысли. Классиков отечественной и мировой литературы, – заговорил Куняев-младший придавленным, словно вырывающимся из-под пресса, голосом. – Такие произведения, как «Последний срок», «Прощание с Матёрой», «Живи и помни», «Дочь Ивана, мать Ивана», «В ту же землю», «Изба» – это тоже достояние «Нашего современника», достояние нашего духовного мира… Валентин Григорьевич Распутин оставил после себя не только свою писательскую классику, он оставил замечательный литературный праздник «Сияние России», который каждый год проходит в Иркутске. В этом году первый раз мы провели этот праздник без него. И сейчас вы увидите его самого и услышите его голос.

(Фото 31. Говорит Куняев-младший)

На экране появился Валентин Распутин.

– Деревенская литература, она уже была известной, она уже широко была известной, – заговорил Валентин Григорьевич.

По титрам сбоку стало ясно, что повторяли передачу канала «Культура».

(Фото 32. С экрана говорит Валентин Распутин)

– И деревенщиков было не так уж и мало. И я примкнул к ним. А я могу считать себя примкнувшим, потому что и до этого была деревенская литература. Примкнул, а там было удобно. Это была моя литература. А в деревенской литературе фальшивить было нельзя, потому что и не требовалось этого. И читатель этого и не требовал, и не ждал. У нас ведь какие глубины есть! И не просто писать поверхностного человека. То есть когда пишешь поверхностного человека, ты и сам поверхностен. И можешь в какие-то свои глубины заглянуть. И они существуют, глубины. И у писателя они непременно должны быть. Это не писатель, если он обходится без этих глубин, если он не сумел их разработать. А то это тоже требует разработки определенной. И чтением, и размышлением, и просто молчанием. А то иногда самая большая работа для писателя – это молчать. Я чувствую, как человек, именно собой. А что значит – перевернуться, говорят – извратиться? Это человек стал другим человеком. То есть он или предал себя, или он стал неискренним человеком… Я не назад зову. Я – за сохранение тех ценностей, тех традиций, всего того, чем жил человек… Ведь правительство уже лет пятнадцать или даже больше (запись 2006 года – от авт.) не доверяет народу. Не доверяет. И довело дело до того, что народа в той слитности, в которой он был, его не стало теперь. Вот это преодолеть, это самое страшное. В год мы можем сколько угодно нефти добывать, сколько угодно электростанций строить, но пока не будет этой слитности, не будет могучего государства. Никогда не будет… Будем вот так продавать, найдутся всегда эти люди, которые умеют этим пользоваться, которые умеют этим наживаться, которые везде проникают… Задача – убережение народа.

Изображение на экране пропало. Снова захлопали. Удивительно: хлопали тому, кого уже нет, а он обратился к людям с экрана.

13

Куняев-младший:

– Рядом с произведениями Валентина Григорьевича Распутина на наших страницах печатались повести и дневниковые впечатления нашего замечательного Сергея Николаевича Есина. Мы помним его повесть «Стоящая в дверях», то искажение и искривление нравов, которое, собственно, и привело к смутному времени крушения государства. Мы помним его дневники, которые он публиковал у нас на протяжении последних десятилетий. Запечатленные приметы истории, той современности, которая уже на наших глазах становится историей, и по которой во многом будут судить о нынешней эпохе. Сергей Николаевич, – обратился в зал. – Прошу Вас. Сергей Николаевич Есин. Он был ректором Литературного института. Несколько слов…

Раздались хлипкие хлопки, но в зале никто не поднялся.

Я даже не знал, что был такой ректор Литинститута. Но вот на сцену поднялся сухощавый седоватый мужчина в пиджачке и свитере и заговорил звонким, не по взрасту, голосом.

– Я, собственно говоря, человек не смелый. Я не пошел сразу на лифт, хотя здесь и бывал часто.

Он словно упрекал, что его не позвали в президиум.

(Фото 33. Сергей Есин).

Есин, заложив руки на груди:

– Журналу столько лет и, конечно, хочется сказать что-то приятное. Дело в том, я воспользуюсь чужой мыслью, чужой аналогией, время трудное, читают своеобразно, кое от чего мы в чтении отучили читать серьезную литературу. Телевидение работает в каком-то сказочном режиме. Я даже, честно говоря, кроме нескольких программ, давно ничего не смотрю. Но есть такая мысль, вот сейчас возникла, что в принципе-то настоящая крупная литература и настоящие писатели они появляются только в журнале. Они есть разные: есть одно направление, есть другое. Но журналы, как правило, все-таки держат высокий уровень того, что в них печатается. И в этом смысле должен сказать, что журнал «Наш современник» крепкий, профессиональный. Я уже написал статью, она вышла в последнем номере относительно того, что я думаю об этом журнале. Журнале, который всегда был против всего плохого. Журнал был за лучшее. Я там привел примеры и сейчас по этому поводу не хочу говорить. Но должен все-таки отметить. У меня, как немолодого человека, у меня много было много интересных впечатлений от литературы. Но, должен сказать, вереницу сильных впечатлений я получил, читая этот очень интересный, много лет читая этот прекрасный журнал. Я до сих пор помню эти страницы с повестями Астафьева, с прекрасными повестями и рассказами Валентина Григорьевича Распутина. Такая странность, мы с ним были почти ровесники. Мы с ним были на «ты», но я уже говорил, что всегда вставал, когда он входил в комнату. Почему? Не знаю. Я также теперь встаю перед той прекрасной литературой, которую печатал этот журнал «Наш современник». Доброго всем здоровья.

Есин как скромно поднялся на сцену, так же скромно спустился и сел в зале.

Куняев-младший:

– Сергей Николаевич Есин уже много лет связан с Литературным институтом имени Горького. На наших страницах уже много лет печатаются студенты, выпускники института. Каждый год мы выпускаем номер, который посвящаем молодым прозаикам, молодым поэтам. У нас существует ряд литературных премий, ежегодных, специально предназначенных для молодых литераторов. И сейчас я предлагаю выступить замечательной молодой поэтессе Карине Сейдаметовой, ставшей лауреатом премии имени Юрия Кузнецова.

К микрофону вышла дама в замшевом жакете и расклешенных брюках в крапинку, которая сопровождала Ганичева и потом сидела рядом с ним.

– Добрый вечер. Позвольте замечательный журнал русской духовности и культуры «Наш современник» поздравить с юбилеем. Пожелать процветания, многие лета и прочесть пару своих стихотворений:

(Фото 34. Выступает Карина Сейдаметова)

То тюркская, то скифская царевна…

Две крови древних напитали вены,

Что борются, вращая жизни ось,

В них страсть и нежность, доброта и злость.

Одной луны две стороны мерцают.

И я за обе, как могу, клянусь…

Когда клянут друг друга Золотая

Орда-беда и грусть-Святая Русь.

Наследье предков – роковая мета!..

Не потому ль характер мой суров?

В нем царствует татарин Сейдаметов

И властвует казак – Пономарев.

Правители судьбы моей строптивой,

Два рода: кочевой и боевой –

Кресало и кремень, а я – огниво

Фамильной жгучей связи роковой…

Поэтессе захлопали.

А она, не опуская сведенных рук, продолжила:

– Ночной перекресток похож на распятье,

Дороги не видно вблизи и вдали.

Здесь линии счастья, как в древнем заклятье,

Вновь с линией жизни сойтись не смогли.

Распутица схлынет. Распутица вишня

Зажжется от неба пасхальной свечой.

И сладостный ладан лампады всевышней

Окутает вновь перекресток ночной.

Российские вехи – кресты да овраги.

Но в каждой былинке – державная стать.

В ветрах – отголоски имперской отваги,

Эпичность в дожде, что античной под стать.

Так нам ли тужить окаянною грустью,

Веками смирять огнепальный свой пыл?

Здесь реки стремятся к желанному устью,

Какой бы разор на Руси не царил.

Я хлопал вместе со всеми. И сожалел, что мои адвокатские хлопоты закрыли для меня мир молодой поэзии.

Карина вернулась и села рядом с Ганичевым, который как-то сосредоточенно смотрел в пол. Видно было, что он борется с чем-то.

14

Теперь снова заговорил Александр Иванович Казинцев. Он восхищал манерой говорить мягко и как бы с высоты. Если Куняевы, старший и младший, кипели, ожесточались, их речь пылала борьбой, то Казинцев держался как бы над схваткой. Его философичность, речь с взглядом со стороны, откуда видней, завораживающе действовала на меня. И я ловил каждое слово, произнесенное Александром Ивановичем, словно прилетевшее свыше.

(Фото 35. Снова ведет вечер Александр Казинцев)

Но тут Александр Иванович выступал в роли одного из ведущих:

– Мы приглашали на вечер владыку Тихона, главу Патриаршего Совета по культуре, но он заболел. Он сейчас в больнице, но прислал нам поздравление. «Уважаемый Станислав Юрьевич, дорогие братья и сестры! Сердечно поздравляю вас с юбилеем журнала. Минуло шесть десятилетий с момента, как издававшийся Союзом писателей литературный альманах обрел новое название “Наш современник”. Оно отражало не только литературную преемственность со знаменитыми литературными журналами девятнадцатого столетия, создателями которых выступали великие национальные гении Александр Сергеевич Пушкин и Николай Алексеевич Некрасов, но и стремление редакционного коллектива сделать альманах зеркалом жизни нашего Отечества. Со временем сложился круг постоянных авторов из числа выдающихся отечественных поэтов, прозаиков и публицистов, творчество которых было проникнуто высоким патриотическим чувством, живой и сердечной любовью к России. В их числе Федор Абрамов Виктор Астафьев, Василий Белов, Валентин Распутин, Владимир Солоухин, Василий Шукшин, Михаил Лобанов, Юрий Лощиц, Леонид Бородин, Владимир Крупин и многие другие. Заслугой редакции стало открытие широкой читательской аудитории новых имен. Целая когорта молодых авторов вошла в большую литературу после публикаций в вашем журнале. С началом православного возрождения России именно “Наш современник” одним из первых стал публиковать работы видных религиозных философов, мыслителей, богословов и церковных деятелей, предоставляя читателям уникальную возможность ознакомиться с духовным богатством, которое долгие десятилетия богоборчества хранилось под спудом. Сегодня, несмотря на общий упадок спроса на печатную периодику, “Наш современник ” остается одним из самых читаемых толстых литературных журналов. Он востребован теми, кому дороги национальные ценности, традиции культуры, кто в своей жизни и творчестве верен идеалам Святой Руси».

Аплодисментами зал ответил владыке, а Казинцев:

– Сейчас будет видео с Георгием Васильевичем Свиридовым.

Свет погас. Из зала было видно, как снова почти подняли Ганичева, и он маленькими шажочками тронулся за кулисы.

А на экране появился седой мужчина в темных очках.

Зазвучала музыка и вместе с нею голос Свиридова:

– События нашей истории, огромные потрясения, гигантские войны страшные, революции, чудовищная Гражданская война, взаимоистребительная, братоубийственная война, на которой погиб мой отец. Я стал думать об этом. У огромного народа огромная судьба. Огромности горя и счастья. Понимаете, слишком много стал думать об этих войнах, об этих потрясениях нашего народа – десятков миллионов людей! Ведь это огромный процент нации нашей оказался просто выбит.

Сменяя Свиридова, на экране плыли кадры из эпохальных событий жизни народа.

Голос Свиридова продолжал звучать за кадром:

– И естественно поэтому русское чувство происходит не от сознания, что нет речи о том, что нет внимания к русскому, потому что этот народ самый замечательный русский. Это народ родной, и, естественно, его тяготы принимаешь близко к сердцу. История наша очень трудная. Очень сложная. Такие события, как революция, Гражданская война – события слишком большие. Их нельзя кончать просто какой-нибудь похоронной нотой. Это будет ничтожно. Это были громадные события, они носят космическое. И события революции нашей имеют гигантское значение для всего человечества, для всей истории в мире. И тогда мир бурлил, и мир бурлит сейчас. Это трагедия. Трагедия не может кончаться унынием никогда. Трагедия, потому что слишком великая жертва принесена, чтобы просто плакать над этим.

(Фото 36. Говорит Георгий Свиридов)

Снова на экране появился Георгий Свиридов.

– Мы сами себя часто не уважаем. На многое махнули рукой. Держимся недружно. Вот что плохо. И тут разные люди. Ведь, скажем, композитор не может писать не думая, о чем пишет. Когда-то он ведь думает, ведь слушает, к кому-то он обращается. Судьба нашей культуры не только в руках людей, производящих художественные ценности, но и судьба культуры в руках тех людей, – повысил голос, – кому эти ценности предназначены. Ведь в руках всей нации, в руках народа, несомненно. Потому что искусство и существует ценностно и во взаимосвязи тем, что разные люди, слушая какое-нибудь замечательное произведение, становятся как бы одно. Пусть это в зале. Они становятся одно, они соединяются вот, как сейчас расцвет легкой музыки. Это соединяет людей. Но соединяет людей не вокруг великого, а вокруг ничтожного. Вот в чем беда. А великое искусство соединяло людей вокруг великого, вокруг великой идеи, вокруг великих образов, вокруг великих задач.

В зале захлопали.

15

Казинцев:

– Нам, к сожалению, не видно людей в зале. Как Остап когда-то выкликал: «Отец, ты здесь?» – буду спрашивать Михаила Дивягина: «Михаил, Вы здесь? Если здесь, то поднимитесь на сцену…»

«Это что-то из “Тараса Бульбы”», – подумал я.

Александр Иванович:

– Нет, не приехал. Или же… Нет.-нет Ладно… Тогда я прочту письмо, которое пришло от Захара Прилепина. Захар Прилепин не смог приехать на наш вечер, потому что он сейчас в Донбассе, и я удовольствием прочту этот текст:

«”Наш современник”, собратья и товарищи по оружию! Мне кажется не случайным, что сегодняшний привет всем Вам я шлю из Донецка, где живу и работаю. То, что происходит сегодня и сейчас здесь, доказывает великую правоту Вашего дела, нашего дела. Все то, о чем писал и говорил “Наш современник”, все то, о чем звонил наш Колокол, сбылось и сбывается. Мы уже четверть века переживаем последствия череды предательств русского мира. Мы год за годом пытаемся вернуть отвоеванное, потерянное. Донбасс воюет сегодня за те ценности, которые уже четверть века назад были сформулированы философами и поэтами журнала. Здесь особенно остро стало ясно, что добро должно быть с кулаками, здесь наша поэзия, наша судьба, наша Россия. Здесь воюют за те ценности, которые отстаивали Валентин Григорьевич Распутин, Юрий Поликарпович Кузнецов, которые отстаивает ныне неутомимый Александр Андреевич Проханов, здесь складывается картина мира, предсказанная и описанная Вадимом Кожиновым и Александром Панариным, Сергеем Кара-Мурзой и Александром Казинцевым. Мы не знаем, какими путями движется наше слово, но я абсолютно уверен, что слова, произнесенные Вами, преломляясь через другие уста, через пересказы и перепевы, пришли однажды к Моторолле, к Гиви, к Захарченко, к русским ополченцам. И они встали за те рубежи, которые были обозначены и названы ”Нашим современником”. Вы перечислили поименно предателей русского мира. Теперь наше дело увидеть и воспеть его героев. Нашему времени нужны новые солдаты и новые поэты. Сергей Станиславович Куняев должен во время разглядеть новых поэтов, чтобы не упустить явление нового Сергея Есенина и нового Павла Васильева. Журнал должен, как века назад, идти на шаг, на три шага впереди времени, потому что сегодня государство находится на том поле и на той парадигме, которая была описана Вами очень давно, – взволнованно произносил Александр Иванович. – Желаю журналу, как и прежде, обгонять время и никогда не допускать тех малых, но обидных ошибок, когда отдельные вырожденцы и вырожденки русского мира вдруг обретали место на облучке ”Нашего современника”. Ищите своих. Безжалостно отметайте чужих. Русская весна, предсказанная и приближенная вашими трудами, выявила, кто есть кто. Да свершится все то, о чем мы мечтали все эти годы в полной мере. Да настанет новая Победа, которая объединит нас! Станиславу Юрьевичу Куняеву многие лета. Верим в победу. Работаем, братья!»

(Фото 37. Захар Прилепин)

Раздались аплодисменты. Одно то, что Захар Прилепин жил и работал в Донбассе, на что у многих не хватило мужества, действовало ободряюще.

Казинцев:

– Я очень рад этому письму Захара. Я очень рад, что удалось привлечь поколение сорокалетних на страницы журнала. И Захара Прилепина, и Романа Сенчина, этих талантливых русских писателей. И я еще рад тому, что уже за ними идет новое поколение, поколение тридцатилетних. Здесь выступала Карина Сейдометова. Поэтесса. А есть на наших страницах и стихи Марии Знобищевой, и Кристины Кармалитовой. Очень талантливых поэтов. Они живут не в Москве, они кто-то в Новосибирске, кто-то в Тамбове. Так что они не смогли сюда приехать, но на наших страницах представлена вся молодая поэзия России. И проза, великая проза «Нашего современника», она продолжается. И Прилепиным. И Шаргуновым. И поколением молодых. Здесь в зале Андрей Тимофеев – замечательный прозаик-интеллектуал. Здесь Олег Сочалин. Здесь Елена Тулушева. Здесь… Мы не увидим их в темноте зала. Андрей Антипин – его не увидим, он за тысячи километров, он в Иркутске. Я хочу, чтобы вы всех их поприветствовали.

Раздались одобрительные аплодисменты приветствия.

Казинцев:

– А теперь слово поэтессе Ларисе Васильевой.

Я не следил за изменениями на сцене и не заметил, как в президиуме появилась довольно крупная статная дама-блондинка в платье коконом. Я слышал от композитора Вячеслава Овчинникова, что они когда-то были очень дружны.

Она взяла микрофон:

– Меня никто не приглашал, но я здесь. Он даже не удосужился позвонить, – посмотрела на сидящего рядом Станислава Куняева. – Но я не могла не прийти, когда я узнала, что меня не пригласили. И это не так-то просто. Я живу далеко отсюда, на Дмитровском шоссе. Напротив музея «Танка 34», который создавала, – говорила отдельными, как бы рублеными фразами, Васильева. – Я там живу, как собака, знаете, охраняю его.

Многие знали, что хлопотами Васильевой открыт музей знаменитого танка.

16

Лариса Васильева:

– Хотя он когда-то сохранил нас всех. Что я сказать хочу сегодня? Ничего хорошего. Это был 1953-й год. Филологический факультет. Я поступила на этот факультет, сдав все на пятерки. Ну, вот так получилось. Туда же были приняты еще двое – Станислав Куняев и Станислав Рассадин. Они были приняты, как футболисты.

По залу пробежал смешок.

– Да, не смейтесь. Филфак играл в футбол, и хорошие игроки были ему необходимы. Тем более, что они вдвоем в общем-то хорошо сдали экзамены. Ты ж прилично сдал? – посмотрела на склонившего голову Станислава Куняева.

– Вполне, – ответил тот.

– Они были очень разные. Один был патриёт, – выделила голосом «ё», – изначально. А другой – демократ. И то и другое было как-то связано, но они различали это все. Рассадин громил патриотов, а этот их собирал. Я присматривалась к нему, мною он не интересовался, вот как сегодня не позвал, так и всегда. Он не задумывался над тем, что я пишу, зачем я пишу.

«Приколистка», – подумалось мне.

Васильева:

– Он понимал, что я – не шестидесятница. Это так и было. А мне всегда было интересно читать стихи поэтов о любви. Они у моих современников всегда были где-то в конце. Вначале был или Ленин, или партия, или наш молодой современник комсомол, а туда, подальше, стихи о любви. У Куняева вообще ничего подобного не было. Я изучила всё его творчество с этой точки зрения. Ища любовь.

(Фото 38. Говорит Лариса Васильева)

Женщины в зале засмеялись.

А Васильева:

– И нашла две строчки:

«Люби меня, какой я есть,

Другим не буду».

Я тебя поздравляю, – повернулась к Станиславу Юрьевичу. И потом продолжила:

– При всем при этом его жена Галя – образец верной жены, прожила с ним прекрасную жизнь. Понимаете, вот он другим не будет, а был хороший муж. И остался им. У него удивительно противный характер… Куняев совершил какой-то странный подвиг, который как называется, я не знаю. Но сейчас, когда вокруг пустыня, литературный мир умирает, умер, и никакой Прилепин ничего не спасет, потому что это амбиции. Мне их жалко, как жаль детей.

Видно было, как Александр Иванович опустил голову.

А Васильева продолжала:

– Куняев держит журнал в удивительном состоянии. Ведь не умерли и журналы «Москва», и «Дружба народов».

Я-то знал, за счет чего выживали эти журналы.

– Еще другие. Они живы. Еле-еле. А за счет чего, я не знаю. Издают там что-то, ну, выдерживают как-то.

«Вы, Лариса Николаевна, много не знаете», – про себя сказал я ей.

Васильева:

– Умирание толстых журналов очевидно. Я помню, как люди писали нашему главному, что хорошо бы журналы поддержать материально, и получили ответ: пускай объединяются и выдадут им соответствующие деньги. Но это невозможно. И только «Наш современник» каким-то чудом имеет подписчиков, какое у тебя количество? – снова обратилась к Куняеву-старшему.

– Около шести тысяч, – ответил Куняев.

– А я думала, двадцать…

– Если хочешь, то двадцать.

– Я хочу, потому что шесть тысяч…

– А читателей пятьдесят, – сказал Куняев-старший.

– Передают что ли друг другу…

Васильева пригляделась к груди Станислава Юрьевича, на которой висела медаль: – Это что за орден на тебе? Что на тебе надето?

В зале снова смеялись.

– Это меня Зюганов наградил. Ты опоздала.

– А меня не награждали… Вот что я еще хочу сказать. От того, что вас так много сегодня, от того, что я увидела, как хорошо еще ходит Сергей Есин, да, здравствуй, Сереженька! Ходи также, стройно.

«Бывший ректор Литинститута», – вспомнил я выступавшего.

Васильева:

– От того, что они здесь все молодцы, я очень рада, что меня не пригласили, а я пришла.

В зале захлопали.

17

Куняев-старший встал и поцеловал поэтессу. Она села между Куняевыми – отцом и сыном.

Куняев-старший:

– Да, с женщинами бороться невозможно. Но корректно я хочу Ларисе ответить одним стихотворением о любви. Маленьким. Я его сейчас прочитаю.

Все забыть и опять повстречаться,

От беды и обиды спасти,

И опомниться, и обвенчаться,

Клятву старую произнести.

Чтоб священник, добряк и пропойца,

Говорил про любовь и совет,

Обручальные тонкие кольца

Мы подарим друг другу навек.

Ты стояла бы в свадебном платье

И звучала негромкая речь:

И в болезни, и в горе, и в счастье

Я тебя обещаю беречь.

И опять мы с тобой молодые,

А вокруг с синевою у глаз

Потемневши, как ладан, святые

Удивляются, глядя на нас.

Раздались аплодисменты, а Васильева с места сказала:

– Может, когда хочет. А хочет редко.

Микрофон передали Казинцеву.

– Мы хотели приберечь напоследок, чтобы зал держать, но Геннадий Зюганов попросил, говорит: «Мне сейчас надо уходить. Уже паровоз уходит, а я хочу послушать Альберта Лиханова». Слово Альберту Лиханову.

«Выходит, с Зюгановым об Исаеве уже не поговорю», – с горечью подумал я.

К микрофону из глубины сцены вышел мужчина в пиджаке и при галстуке, на появление которого, как и Ларисы Васильевой, я особого внимания не обратил.

Он сложил руки кисть в кисть и заговорил:

– К одной из самых первых своих повестей я взял эпиграф:

«Добро должно быть с кулаками.

Добро суровым быть должно,

чтобы летела шерсть клоками

со всех, кто лезет на добро».

Автор мне был неизвестный, Станислав Куняев. Потом познакомились, подружились и вот до сих пор дружим. И вы знаете, это не шутка. Я уже перехожу от юмора Ларисы Васильевой к серьезным вещам. Мне кажется, что вот эти строчки – символ «Нашего современника» и обозначение личности Станислава Куняева. Он это сформулировал для себя и для всех для нас. Добро действительно должно быть с кулаками. Еще в советское время ему доставалось за это, потому что это не совсем по-коммунистически, раз добро, оно и должно быть добрым… Как показало развитие нашего отечества, все-таки Стасик оказался прав: добро должно быть с кулаками. И мне кажется, «Наш современник» и есть свидетельство того, что добро, которое формулирует «Наш современник», его проза, поэзия, публицистика, особенно публицистика, они сегодня и есть та самая война, борьба и страдание. Я думаю о журнале и написал: «Наш современник». Не лучше ли оставаться пушкинским, «Современник» и все. Такая традиция. Такая история. А теперь думаю, что наверно «Наш». Потому что современник есть и далеко не наш. И вот это противостояние нашего и ненашего становится все более очевидным. И устрашающим. Я тридцать лет возглавляю детский фонд, который создавался в советское время и назывался Советским детским фондом, а сейчас Российским. Мы пашем, как можем. Хочу вам доложить, что за тридцать лет нашего существования мы не получили ни одного рубля бюджетных средств.

«Но у фонда огромная недвижимость. Что стоит один особняк в Армянском переулке!» – подумал я.

– Хотя у нас семьдесят шесть отделений на территории России.

«Вот именно, а сколько недвижимости по всей стране!»

Лиханов:

– А помогли мы детям в разных совершенно ситуациях. От болезней, от скорбей, от наводнений, от пожаров на сумму, извините, что прибегаю к цифрам, на 350 миллионов долларов. Собрав их и получив их от таких людей, как вы.

Я задумался, взять хотя бы особняк в Армянском переулке, его площадь минимум две тысячи квадратных метров. Сколько он приносит арендной платы. А сколько пожертвований. Не слишком ли себя хвалит Лиханов? Не лучше ли этой темы не касаться? Тогда лучше бы услышать ревизора, который скажет, сколько и за счет чего получил детский фонд, сколько и на что потратил. Вот это было бы честнее.

(Фото 39. Особняк Российского детского фонда в Армянском переулке в Москве)

Но я молча и слушал.

18

Альберт Лиханов:

– Но это все гроши по сравнению с тем, что надо бы сегодня, как нонче говорят, инвестировать в детство. Сегодня инвестировать нужно именно в детство.

«А кто с этим не согласен».

Альберт Анатольевич:

– Меня сегодня очень тревожит обстановка. Очень публичная. Очень шумная. Очень яркая, конечно, через наш телевизионный ящик, который совершенно неверно показывает то, что происходит с нашим детством. Смотришь – «Синяя птица». Ну как не заплакать, не умилиться, такие талантливые детки! Там конкурс. Еще. Все пляшут. Поют. Я много езжу по стране, меня всегда возят на праздники детства, и вижу: дети наши пляшут, поют, показывают иногда мышцы, и это все неправда. Не к этому мы должны идти, когда что-то хотим им внушить или подарить. Вот я обладаю такой жуткой совершенно статистикой. В советское время у нас было 640 тысяч авиамодельных кружков.

«Я сам ходил в морской клуб и делал модели кораблей»

– Они были в каждом Доме пионеров, в ЖЭКах, везде. И из этих людей, которые занимались в этих кружках, выходил народ работящий, конструкторы. Сегодня в нашей стране, сообщаю вам, авиамодельных кружков 64.

В зале загудели.

– Вы понимаете, что с нами сделали? Во что превратили наше детство. И волею судеб я был возле такого события, когда нашу сборную по авиамодельному спорту взрослую, а вместе с ними и юношескую, не могли направить на первенство мира в Австралию. Меня попросили вмешаться и помочь купить билеты. Туда и обратно. Это стоило 175 тысяч рублей на одного ребенка. Один из сибирской области далекой, мальчик, подросток, в семье четверо детей, отец полный инвалид, мать умерла. А мальчик – обладатель кубка Европы по этому виду спорта. Обратились к властям. Сказали: «Не волнуйтесь, все в порядке». Под Горьким есть знаменитый завод, который выпускает ядерную продукцию. Оттуда аж два мальчика были кандидаты в эту сборную. Попросили мы все власти, и все власти сказали: «Окей, какой разговор». А денег не дали. Тем не менее, дети слетали туда. Сильно больших мест не завоевали, но самое главное – сборная России по авиамодельному спорту оказалась в Австралии. В советское время авиамодельные моторчики делали дети, и этим они профессионализировались. Сегодня эти моторчики китайского производства. И вот группа энтузиастов пробивает, чтобы на ярославском заводе наладили производство наших современных авиамодельных моторчиков. Стоит это – оборудование, которое нужно купить «за речкой», максимум шесть миллионов рублей. Не находится!

«А у Вас, Альберт Анатольевич, шесть миллионов почему не нашлось?»

(Фото 40. Говорит Альберт Лиханов)

– Ну, это же ключик к тому, чтобы развернуть творчество наших детей. Ни к забавам, ни к песням, ни к экранам. Там, за экраном, у них нет будущего. Будущее в этом мире, к которому мы детей или приготовим, или не приготовим. Вот наша министр образования заговорила о трудовой подготовке очень осторожно. Об уборке классов, хотя это сущая ерунда, но заговорила… В советское время детей готовили к жизни по-настоящему. Вот хочу вам сказать, что в Белгородской области губернатор Савченко сумел сохранить все сельские производственные школьные бригады. Несмотря на указания и директивы министерства образования, дети в сельской местности все умеют: на тракторах работают, на сеялке сеют, пашут и производят, и никто не жалуется, что дети эксплуатируются и их образование идет в неправильную сторону.

«А у нас в Воронеже губернатор-москвич трамвай уничтожил. Бесплатные автобусы для пенсионеров прикрыл. Пришкольные участки под застройку домов отдает».

Лиханов:

– Ну и, наконец, последнее. Извините, что я долго, но у меня такая участь. Я сам принимал участие в подписании нашей страной Советским Союзом Конвенции о правах ребенка. За прошедшие годы, когда мы озирались, оглядывались, мы ратифицировали. Все это действует в нашей стране. И в мире появились новые трактовки Конвенции о правах ребенка. Когда некие праведные силы, наделенные полномочиями органов опеки и попечительства, полицейскими функциями и так далее, они имеют право вмешаться в жизнь семьи, если ребенка стукнули, шлепнули, наказали, сам ребенок чего-то сдуру сказал, они ребенка могут изымать. Я почти уверен, что вы не знаете, что это мировой тренд, как говорится. И во Франции права родительства лишено два с половиной миллионов человек. А сейчас это приехало к нам.

«Это мы давно слышим».

– Вот в ближайшие дни мы опубликуем наш независимый доклад «Детство в омуте лукавства или С кем воюет ювеналка» в нашей стране. Это горькое будет сочинение. Это будет деловой доклад, который мы намерены представить властям. И, пользуясь случаем, Геннадий Андреевич меня слушает, поддержите это наше деяние. Потому что это протест против того, что происходит на практике уже, прикрываясь защитой детства. А мы-то не хуже других знаем, что такое защита детства. Направлено на порушение русской классической семьи, примеров более чем достаточно. Хочу на прощание сказать, к сожалению, в нашей стране каждый год подвергается насилию сто с лишним тысяч детей. Тысячи детей убиваемы и не только, конечно, родней. Тысячи детей становятся жертвами взрослой жестокости. Это тревога. Это война. Это война, которая обращена против нас, но идет через самое слабое наше место, через детство, и многие установки становления, в том числе, православия, они попираются, порушаются, и это нужно защитить. Я об этом говорю здесь, в этом зале, на празднике моего дорогого журнала, потому что он весь этот «Наш современник» состоит из текстов, призывающих нас к борьбе. Вот один из участков этого фронта, вот этой борьбы за наше будущее, за наше настоящее. Спасибо.

В зале бурно захлопали.

А я подумал: «Говорит верно! Но что-то не слышно голоса детского фонда в рамках страны».

19

Куняев-старший:

– Дорогие друзья! На наш вечер приехал поэт, бизнесмен, очень известный человек, политик, меценат Михаил Сафарбекович Гуцериев. Стихи его напечатали год назад в «Нашем современнике», песни на его слова поют знаменитые шоу-звезды. Песни одно, а стихи более серьезное. И я поражаюсь, что человек, занимающийся крупным бизнесом, человек, выросший в ссылке в Далеком Казахстане, человек, начинавший свою жизнь, как говорится, с нуля, не у себя на родине, в Ингушетии, а в казахских степях около города Джамбула, когда рынки – рынки нашего детства были переполнены инвалидами, певшими песни, наперсточниками, всякими мошенниками, которые играли там в карты, и из этой почвы человек, влюбившийся в стихи Лермонтова и Есенина, воспитавшийся и выросший фактически в русской среде, закончивший музыкальное училище, искру Божью поэтическую не погасил в себе, а развил, и книга его «Плоть и суть» стала тем источником, откуда мы взяли целый цикл его стихотворений и год тому назад опубликовали в журнале «Наш современник». Михаил Сафарбекович, если Вы здесь и приехали, скажите что-нибудь о журнале «Наш современник».

С дальних рядов поднялся и быстрой походкой двинулся на сцену крепкий мужчина.

Куняев, обрадовавшись:

– Пока он поднимается, добавлю лишь, что он покупает не футбольные команды и не баскетбольные клубы, а помогает провинциальным, бедным, спортивным школам.

«Намек на Абрамовича».

Станислав Куняев:

– Деньги, которые он зарабатывает, идут на восстановление и ремонт православных храмов, так что давайте ему похлопаем и пожелаем доброго здоровья.

В зале захлопали.

Гуцериев остановился у микрофона:

– Спасибо за приглашение. Для меня большая честь, – заговорил со слабым кавказским акцентом. – В принципе, я не готовился и не думал, что я успею. Простите за опоздание. Я приехал из командировки, но, тем не менее, как говорит мой друг Проханов Александр Андреевич, Сергей Бабурин, – это старые знакомые, от имени «компрадорской буржуазии», так они называют меня. На самом деле то, что произошло с нашей страной, для меня это отражение журнала «Наш современник». И сегодня он отражает три эпохи нашей страны: Империя, монархия, падение; Советский Союз; сегодня капиталистическая Россия. Буржуазная, будем так говорить. И каждый этап имеет свою историю, имеет своих поэтов. Каждый взгляд прошлого поколения на будущее по-своему критичен. По-своему воспринимается с некоторой степенью скептицизма. И, наверно, это правильно. Мир изменился. Новые технологии, новые взгляды, но, тем не менее, старые истины, как любовь, как любовь к родине, человеку, матери, они остаются во всех произведениях: и в грамотных и в неграмотных, и в графоманских и в серьезных литературных. И, наверно, сегодня любой молодой человек и немолодой человек может написать стихи, выбросить это в ютуб, и не надо печататься, не нужно много средств, чтобы выбросить в большое путешествие по миру. Но есть несколько журналов, и один из них это «Наш современник» во главе со Станиславом Юрьевичем, который может отличить хорошее от плохого, литературу от халтуры, произведение от стихоплетства. Для меня большая честь. Я пишу всю жизнь. Я написал много музыки. Я старался этого не афишировать, ну, и написал много стихотворений, которые в большом литературном мусоре, который я написал, десять или пятнадцать стихотворений Станислав Юрьевич отобрал и напечатал в этом журнале. И с этого времени я посчитал, пусть с задних рядов, но имею отношение к русской литературе. Для меня это большая и большая честь.

(Фото 41. Говорит Михаил Гуцериев)

В зале захлопали.

Гуцериев:

– И последнее: определенно сложилось в России представление, что люди, которые представляют большой капитал, это люди нечестные люди, что это люди очень агрессивные, что они бесчувственные и люди недобрые. В частности, выступал Лиханов и он прав, что все, что он говорил о России, имеет место. В любой стране, которая зарождается заново, подобное имеет место. И в советское время, и во времена Петра Первого Россия развивалась через сложности. И в советское время через сложности, и сейчас так идет. Но, тем не менее, есть люди, которые… Фонд, который возглавляю я, и я этим горжусь, мы ежегодно мы тратим тридцать миллионов долларов на разные программы социальные, детские программы. Просто мы об этом не говорим, а делаем. Каждый вносит свою лепту, и эту лепту вносим мы.

Гуцериеву снова захлопали.

– Еще раз спасибо. Еще раз для меня большая честь. И поздравляю с праздником. Это настоящий праздник!

А из зала:

– А стихи!

– Мы хотим стихи!

Но Гуцериев отошел от микрофона и направился в зал.

«Удивительный бизнесмен, – даже не попросился в президиум, где без всякого спроса устроилась Лариса Васильева», – отметил я.

20

Свет потух, и на экране появился человек в полный рост. Это был критик Вадим Кожинов. Он заговорил:

– Вот я думаю, в сегодняшнем нашем разговоре придется говорить об очень тяжелых, горьких, а может и страшных вещах, потому что жизнь наша действительно находится на грани, если угодно, катастрофы. Это можно предчувствовать, предвидеть. Но мне все-таки хочется начать вот с этого утверждения. Я хочу сказать: эта та дилемма, которая воплощена в творчестве Гоголя и Тютчева, Толстого и Достоевского, причем людей, которые прекрасно предвидели, можно привести соответствующие цитаты и показать, что эти люди, ну, Достоевский, в данном случае он как на ладони видел все, что произойдет с его страной в ХХ веке, вплоть до поразительных предвидений. Но в этих людях, тем не менее, жила глубочайшая несокрушимая вера в Россию. И сами великие испытания, которые выпали на долю народа России и предстояли им, они это предчувствовали, тоже говорили, если хотите, о каком-то величии России, она из всего этого вышла нетленной. И я убежден, что, в конце концов, так и будет, несмотря на то, что, думаю, нам еще предстоят, в том числе людям, которые сидят здесь, а не каким-то грядущим, тяжелые испытания.

«Теперь тебе не до стихов,

О, слово русское, родное.

Созрела жатва, жнец готов,

Настало время неземное…»

«Стихи Тютчева», – заметил я.

Кожинов:

– Вы знаете, ничего не могу с собой поделать. Хотя трудно говорить о литературе. Я от нее никуда не ухожу, уверяю вас. И, в частности, сегодня как раз раскрыл я сборник стихотворений моего давнего друга, почти тридцатилетнего, Станислава Куняева, и поразил меня еще один раз, давно его знаю, люблю его стихотворение «Очень давнее воспоминание». Эти стихи написаны в 1964 году. Да, кстати, почему мне хочется прочитать эти стихи, потому что они абсолютно начисто отбрасывают всякого рода клевету и брань, которая сейчас раздается в адрес Станислава Куняева, что будто бы он сталинист и так далее. Он написал эти стихи, когда за это исключить из Союза писателей могли и даже арестовать, между прочим.

(Фото 42. Выступает Вадим Кожинов)

«Собирайтесь, да поскорей! –

у крыльца застоялись кони,

ни в колхозе и ни в райкоме

не видал я таких коней.

Это кони НКВД

– не достанешь рукой до холки.

Путь накатан и сани ходки –

хоть скачи до Улан-Уде.

Как страдал я о тех конях!

Кубарем открываю двери,

В гривах, в изморози, в ремнях.

Мать выходит на белый снег…

Мать, возьми меня прокатиться!

Двери хлопают, снег валится.

мне запомнится этот бег.

Что за кони!

В голодный год

вскормлены яровой пшеницей,

впереди лейтенант вознице

хочет крикнуть: поди, народ!

Но молчанье стоит в селе,

В темных избах дети да бабы,

под санями звенят ухабы,

тонут избы в кромешной мгле.

Лезу в сено – как будто в стог.

Рядом подполковник Шафиров,

следопыт, гроза дезертиров,

местный царь или даже Бог.

Рвутся серые жеребцы,

улыбается подполковник,

разрывается колокольчик,

разливаясь во все концы.

В черных избах нет ни огня,

Потому что нет керосина.

Справа-слева молчит Россия,

Лихорадит радость меня.

Где же было все это, где?

Воет вьюга в тылу глубоком,

Плачут вдовы в селе убогом…

Мчатся кони НКВД!

Погрохатывает война

за далекими за лесами,

по дороге несутся сани:

мутно небо и ночь мутна!»

В зале захлопали.

Кожинов:

– Вы не почувствовали, как это, это действительно поразительно. Но поэзия и должна быть такой. Он говорит «лихорадит радость меня». Он восхищен этими конями. То есть он описывает то, как он действительно это чувствовал, как переживал. Мать не говорила: Вот, меня арестовывают. Она не может проявить такую жестокость. Меня увозят. Так что вот это истина поэтическая, воссозданная трагическая эпоха, и много стоит… Представьте себе, в начале 60-х годов Станислав Куняев входил в круг поэтов: Николай Рубцов, уже ушедший после Рубцова Анатолий Передреев, молодой Владимир Соколов. Потом он избрал иной путь. Я должен прямо сказать, что эти люди почти тридцать лет назад прекрасно понимали все то, о чем стали открыто и громко говорить последние пять лет, или точнее, три года.

Свет вспыхнул.

Кожинову захлопали.

21

Куняев-младший своим придавленным голосом:

– Вы видели и слышали выступление Вадима Валериановича Кожинова в концертной студии «Останкино». Собственно, его книги, такие, как «История Руси и русского слова», «Россия, век ХХ» последние десятилетия ХХ века стали становым хребтом «Нашего современника» и определили векторы поведения журнала и его авторов. Сейчас он процитировал Тютчева.

«Теперь тебе не до стихов,

О слово русское, родное».

Но сам не уставал напоминать, что муза в России никогда не молчала даже в самые драматичные минуты истории. И сейчас мне хочется предоставить слово нашим поэтам. Игорь Тюленев, город Пермь.

С первого ряда зала встал и по боковой лесенке поднялся на сцену патлатый с седой копной на голове и седой бородкой крупный мужчина. Своей комплекцией он походил на тюленя. Вот он, сжимая книжку в руке, прокашлялся и заговорил басом:

– Поезд у меня буксует в сторону Урала, – намекнул на скорый отъезд. – Свалился я с Уральских гор, потому что не мог не поздравить журнал. Пермь уже близким городом стал для «Нашего современника». Многие авторы журнала были в Перьми, вот Лариса Васильева. Александр Проханов. И Станислав Юрьевич тоже несколько раз был, и он даже там какое-то время успел пожить. Поэтому я ему хотел подарить книжечку с видами, чтобы не забывал, что такое Пермь, надеемся, что еще приедет. И меня просила Академия поэзии еще Вас поздравить, как академика поэзии.

Многих покоробило: все привыкли к академикам-ученым, но не поэтам.

(Фото 43. Говорит Игорь Тюленев)

Тюленев:

– Поздравляю, – вручил Куняеву-старшему книжку. – Одно веселое стихотворение. Мы вспоминали Всемирный Русский Народный собор. Это Россия и Запад. Я написал такое веселое стихотворение. Опять русский наступает, опять враги. «Русский глазами европейца». Ну, как они нас «балалайками», «медведями».

На медведе земелей этих сын,

Едет полем, ругается матом,

Месяц неба цепляет ухватом,

А в руке для Америки дрын.

С балалайкой дремучий эстет,

Борода до пупа и ушанка,

А медвежья спина, как лежанка,

Нужный в нашем лесу элемент.

Он не ставит Париж ни во что,

Брал не раз, снова брать неохота.

На Берлин тоже выбрана квота,

Правда, Лондон в запасе еще.

Слез с медведя мужик покурить,

За спиной три ружья с автоматом,

К сапогу штык примотан шпагатом,

А за пазухой спирт, чтобы пить.

Чтобы пить и медведя поить,

Потому что медведь тоже пьющий,

Пасть разинул от злобы ревущей,

Что любой иноземец сбежит.

То земля, то чащоба трещит.

А мужик влез живой на медведя,

Разбросав свои лапища, едет,

Гром гремит, а Европа молчит.

Русь читает стихи наугад,

Не хватает мелодики в прозе.

Русь ты вся – поцелуй на морозе.

Русь ты вся – мир повторим сто крат.

Мы недавно провели гражданский съезд и выбрали комитет, и комитет выбрал автора «Нашего современника» Игоря Тюленева. В общем, скоро проводим форум учителей. Патриотическое воспитание, потому что, чтобы ни говорили об учителях. И в дальнейшем будем сотрудничать. Будут давать какие-то деньги, будем учителей привозить.

Мало кто что понял о комитете, усвоили лишь одно, что будут выдавать деньги и на них Тюленев будут ездить.

Тюленев:

– Так что поздравляю «Наш современник». Любите, выписывайте. Читайте обязательно.

«Скромности этому ”медведю” из Перми не занимать», – подумалось мне, хотя я понимал, что поэтам присуще чрезмерное внимание к своей персоне.

22

Куняев-младший:

– А сейчас я приглашаю нашего давнего друга, однажды открытого страницами «Нашего современника», Дмитрия Мизгулина.

Также с первого ряда поднялся и взобрался на сцену отличающийся от мешковатого Тюленева подтянутостью мужчина и отточенным голосом заговорил:

– Дорогой Станислав Юрьевич! Позвольте сначала выполнить приятную миссию поздравить главного редактора «Нашего современника» с юбилеем, от писателей Западной Сибири, от Ханты-Мансийского автономного округа, от Югры, где редакция журнала неоднократно была.

«Не слишком ли много на себя берешь».

Мизгулин:

– Он там меня нашел и мы подружились. Я хочу подарить вот такой подарок. У нас косторезы тобольские все время режут: оленьи рога, сани. И я: «Вы вырежьте для журнала православный крест, чтобы он был и хранил нашу редакцию от всех бед». Станислав Юрьевич, Вам вот этот подарок, – подошел и вручил главному редактору крест.

Вернулся к микрофону:

– Ну, я, как, наверно, в завершающей части два слова скажу, если позволите. Сегодня многие дали оценку деятельности журнала. В той сложной борьбе, которая была, и мы ее знаем, следим за ней, сами были участниками этой борьбы и накала страстей, заслуга журнала в том, что он сохранил незамутненное озеро русской словесности и русской литературы. Потому что можно наврать в истории, можно все переписать, а вот художественное произведение не получится. Очень сложно переписать «Войну и мир», очень сложно переписать стихи. В этих стихах Станислава Юрьевича, которые мы услышали, в них эпоха, очерченная очень ярко, ярче, чем во многих исторических вещах. И я думаю, это самое главное, что «Наш современник» нес все это время и донес. Времена, я думаю, будут еще более сложными, потому что борьба от открытой и очевидной конфронтации переходит к глубинной. Сегодня уже о патриотизме говорят все, но взятки продолжают брать в долларах, как ни странно. Несмотря на укрепляющийся курс рубля.

(Фото 44. Выступает Дмитрий Мизгулин)

– Правильно! – выкрикнули в зале и захлопали.

А Мизгулин засмеялся, потом:

– Несмотря на то, что сегодня мы занимаем такую позицию, боремся с фашизмом, в Санкт-Петербурге высокие государственные деятели установили доску генералу Маннергейму. Они сказали, что этот генерал очень любил Санкт-Петербург, танцевал когда-то там на балах, поэтому не погибшим бойцам, которые погибли, не тем, кто погиб в блокаде, моя мама пережила блокаду, а вот этому генералу память.

«Сколько погибло на финской. Мой отец воевал на Свири. Именно он готовил в разведку двенадцать бойцов, ставших Героями Свири. А кому памятная доска? Союзнику фашистов? И кто в числе открывавших этот позор? Глава Администрации Иванов и министр культуры Мединский. Кошмар!»

Мизгулин:

– В этом мутном потоке очень важно всегда иметь свою позицию, которую несет журнал. Много или мало подписчиков, трудно сказать. Но до последнего подписчика, до последнего читателя еще очень далеко. Еще лет триста просуществуем. Правда, Станислав Юрьевич?.. Ну, и если можно, прочитаю одно стихотворение, оно называется просто «Суворов»:

Увы, уже не та столица,

Но он-то помнит те года:

Ведь с ним сама императрица

Была почтительна всегда.

И дело вовсе не в наградах,

Он не желает, не привык

Во фрунт тянуться на парадах

И пудрить выцветший парик.

И на ветру торчать без толку

С каким-то долговязым пажем,

К груди прижавши треуголку

С пропахшим порохом плюмажем.

Ему ль, солдатскому герою,

В тщеславной суете сновать?

В мундире прусского покроя

Души солдатской не бывать!

Пока течет спокойно время

Живет в угаре кутежей,

Бездарное, тупое племя

Корыстолюбцев и ханжей.

И мнится им, что в этой жизни

Они познали все сполна.

Но им Россия – не Отчизна,

Для них не Родина она…

А в нашем мире беспокойном

Опять война, опять пальба,

И будет выбирать достойных

Не император, а судьба.

И станет жалок и бессилен

Дурак в чванливости своей,

И позовёт тогда Россия

Своих опальных сыновей!

И побледнеют в страхе лица,

И дрогнет в зеркалах заря,

И понесутся от столицы

Во весь опор фельдъегеря,

Ну а пока – пора иная.

Качает маленький возок.

Не спит, о чем-то вспоминая,

продрогший до костей ездок.

Склонившись, задремал возница,

А кони продолжают бег,

Когда-нибудь да пригодится

В России умный человек!

Спасибо, – сказал Мизгулин и спустился со сцены.

23

Куняев-младший:

– Говоря о поэзии журнала «Наш современник», мы не можем не вспомнить поэта, ставшего классиком нашей поэзии ХХ столетия, который непосредственно был связан с нашей редакцией, Юрия Кузнецова. Его поэмы «Путь Христа», его стихотворное «Слова о законе и благодати» митрополита Илариона, цикл его стихов, это тоже был поэтический становой хребет нашего журнала и сейчас вы увидите его и услышите его рассказ о его личном участии в Карибском кризисе, когда мир стоял на грани войны. Пожалуйста.

(Фото 45. С экрана говорит Юрий Кузнецов)

Свет потух, на экране появился Юрий Кузнецов. Он плыл в Севастопольской бухте и рассказывал:

– Я в запасе. Связист. Срочную службу проходил в Карибский кризис, когда едва не превратился в пушечное мясо. Впрочем, тогда все человечество едва миновало войну. В час отправки перед нами, печатая шаг, взяв под козырек, прошел адмирал. Он знал, на что мы идем, и отдавал нам последнюю честь. Итак, мы погрузились в трюм грузового судна и вышли в открытое море. Когда мы были в Северном море, Соединенные Штаты объявили блокаду Кубе. На подходе к Острову Свободы нас стали облетать американские самолеты, пикировать прямо на палубу, словно обнюхивая. Было тревожно и радостно. Мы благополучно выгрузились и прибыли к месту назначения. Одетых не по форме, американская пресса нас так и называла: солдаты в клетчатых рубашках. В высшую точку кризиса в ночь с 25 на 26 октября 1962 года я дежурил по связи. Канал связи шел через дивизию ПВО в Гавану. Я слышал напряженные голоса, крики: «Взлетать или не взлетать?», «Что Москва?», «Москва молчит?» Мать твою так перетак. Такого мата я больше никогда не слышал. Ну, думаю, сейчас начнется. Держитесь, земляки. Самолеты взлетят. И ракетчики наведут… Погибать, так с музыкой. Такой был настрой. Молодость не имеет представления о смерти. В этом смысле она бессмертна. Но обошлось, политики договорились, кризис миновал. Куба рано дала мне два преимущества. Первое: моя человеческая единица вступила в острую связь с трагической судьбой всего мира. Я напрочь лишился той узости, которая называется провинциализмом. Второе: чувство Родины. Ностальгия – необычное чувство. Родина находилась за двенадцать тысяч километров, а притягивала, будто гигантский магнит. Я понял, что я русский. Я частица России. И она для меня всё! Может ли убивать человек? В этом вопросе есть тень ответа. Человек не должен убивать. Что касается поэта, ему не простится два греха: убийство и измена Родине. Из всех смертей самая праведная смерть – это отдать жизнь за Отечество.

Завижу ли облако в небе высоком,

Примечу ли дерево в поле широком –

Одно уплывает, одно засыхает…

А ветер гудит и тоску нагоняет.

Что вечного нету – что чистого нету.

Пошел я шататься по белому свету.

Но русскому сердцу везде одиноко…

И поле широко, и небо высоко.

Раздались хлопки.

Свет вспыхнул в зале.

Экран потух.

Куняев-младший:

– Наш журнал находится в тесной, дружеской, товарищеской, дружеской связи с Московским художественным академическим театром имени Горького, руководимого Татьяной Васильевной Дорониной. И сегодня к нам в гости приехали артисты этого театра, которых я и приглашаю на сцену.

Под аплодисменты в центр сцены прошли одетые в черные одежды двое мужчин, один с папочкой, другой с букетом, и женщина с цепочкой из янтаря на груди.

(Фото 46. Артисты МХАТа на сцене)

Мужчина с папочкой заговорил глубоким голосом:

– Честь поздравить любимый журнал со мной делят заслуженная артистка России Татьяна Шалковская и заслуженный артист России Михаил Кабанов.

Произнес и стал читать стихи:

«Мы многое сегодня сознаем,

Питомцы ельцинской победы,

И гимны новые

По-старому поем,

Как нас учили бабушки и деды.

Друзья! Друзья!

Какой надрыв в стране,

Где каждый третий тихой грусти пленник!

Знать от того так остро дорог мне

Наш старый друг журнал “Наш современник”.

Я уходящих в грусти не виню,

Ну, где же теперь до правды докопаться,

Они несжатой рожью на корню

Остались догнивать и разлагаться.

Но есть журнал без компромиссов честный,

Он временем на поиск обречен,

Не потому ль, как колокол воскресный,

Нас призывает его звон.

Я слушаю, я пристально смотрю,

Как либеральные клубятся змеи,

И тем завидую, кто жизнь провел в бою,

Кто защитил великую идею.

Россия, милая, звени, звени!

Ответь душою что-нибудь такое,

Чтоб всем забыть отравленные дни,

Не знавшие ни правы, ни покоя», – прочитал громким, едким голосом.

«Что-то под “Русь уходящую” Есенина», – подумал я.

24

Артист раскрыл папочку:

– «Дорогой “Наш современник”! Искренне и сердечно поздравляем тебя с 60-летием. Все эти годы ты дарил нам замечательные произведения отечественных писателей и отвечал на злободневные вопросы, и учил любви к Родине, завоевав нашу признательность и уважение. Ты был и остаешься нашим советчиком и другом, а мы твоими читателями и единомышленниками. Поэтому твой юбилей для нас радостное и знаменательное событие. Прими нашу благодарность за самоотверженный труд. От души желаем тебе новых свершений, талантливых авторов, содержательных публикаций, неиссякаемой энергии, творческого долголетия и благодарных читателей. От коллектива МХАТ имени Горького художественный руководитель и директор, народная артистка СССР Татьяна Доронина».

Отдал поздравительный адрес Куняеву-старшему.

После аплодисментов Куняев-младший представил чтеца:

– Это был народный артист России Валентин Клементьев. Он сейчас прочитает стихотворение Николая Ивановича Тряпкина, которое было опубликовано на наших страницах.

 

(Фото 47. Читает народный артист России Клементьев)

Клементьев:

«Когда Он был распятый и оплеванный,
Уже воздет,
И над Крестом горел исполосованный
Закатный свет,–
Народ приник к своим привалищам –
За клином клин,
А Он кричал с высокого ристалища –
Почти один.
Никто не знал, что у того Подножия,
В грязи, в пыли,
Склонилась Мать, Родительница Божия –
Свеча земли.
Кому повем тот полустон таинственный,
Кому повем?
“Прощаю всем, о Сыне Мой единственный,
Прощаю всем”.
А Он кричал, взывая к небу звездному –
К судьбе Своей.
И только Мать глотала Кровь железную
С Его гвоздей.
Промчались дни, прошли тысячелетия,
В грязи, в пыли
О, Русь моя! Нетленное соцветие!
Свеча земли!
И тот же Крест – поруганный, оплеванный.
И столько лет!
А над Крестом горит исполосованный
Закатный свет.
Все тот же Крест... А ветерок порхающий –
Сюда, ко мне;
“Прости же всем, о Сыне Мой страдающий:
Они во тьме!”
Гляжу на Крест... Да сгинь ты, тьма проклятая!
Умри, змея!
О, Русь моя! Не ты ли там – распятая?
О, Русь моя!..
Она молчит, воззревши к небу звездному
В страде своей;
И только сын глотает кровь железную
С ее гвоздей».

Буря аплодисментов. Казинцев:

– На юбилей журнала пришли наши собратья, главные редакторы журналов «Москва» Владислав Артемов, «Роман-газеты» Юрий Козлов. Владимир Бондаренко в зале?

«Издатель “Дня литературы”», – подумал я.

Казинцев:

– Приболел. Есть еще главные редакторы. Виктор Линник, главный редактор газеты «Слово». Мы благодарим всех наших коллег за то, что они пришли на этот вечер. Но уже поздно, поэтому дадим слово только Виктору Линнику.

На сцену из зала поднялся невысокий немолодой мужчина, и, накрыв руку рукой спереди, заговорил:

(Фото 48. Говорит Виктор Линник)

– Сказаны чудесные, пронизанные любовью и гордостью слова в адрес журнала, который мы читаем все, и я среди читателей. Говорили в Писании: «Держите светильник зажженным». Я думаю, журнал «Наш современник» – это тот самый светильник, который редакция и люди, которые делают этот журнал, держат его зажженным. И свет несется далеко. Сегодня сказаны были чудесные слова в стихотворении. «Свеча Земли». Это о вас. Спасибо Вам. Низкий поклон от всего сердца.

Линник спустился под аплодисменты.

«Краткость – сестра таланта».

25

Куняев-младший:

– Сейчас небольшой отрывок, что удалось найти. Это чтение стихов Николая Рубцова самим поэтом. Николая Рубцова, который на протяжении многих лет был связан с «Нашим современником» еще при Сергее Васильевиче Викулове, и все его посмертные стихи также печатались на наших страницах. Пожалуйста.

(Фото 49. Николай Рубцов)

Свет потух. На экране появился моложавый человек с зачесанными на высокую лысину волосами. Он стал читать с молодцеватым задором:

– Поезд мчался с воем и грохотом,

Поезд мчался с лязганьем и свистом,

И ему навстречу желтым роем

Понеслись огни в просторе мглистом.

Поезд мчался с полным напряженьем

Мощных сил, уму непостижимых,

Перед самым, может быть, крушеньем

Посреди миров несокрушимых.

Поезд мчался с прежним напряженьем

Где-то в самых дебрях мирозданья.

Перед самым, может быть, крушеньем,

Посреди явлений без названья…

Вот он, глазом огненным сверкая,

Вылетает… Дай дорогу, пеший!

На разъезде где-то у сарая

Подхватил меня, понес меня, как леший!

Вместе с ним и я в просторе мглистом

Уж не смею мыслить о покое, –

Мчусь куда-то с лязганьем и свистом,

Мчусь куда-то с грохотом и воем,

Мчусь куда-то с полным напряженьем,

Я, как есть частица мирозданья.

Перед самым, может быть, крушеньем

Я кричу кому-то: «До свиданья!»

Но довольно! Быстрое движенье

Всё смелее в мире год от году,

И какое может быть крушенье,

Если столько в поезде народу?

Изображение на экране пропало, зал снова осветился.

Куняев-младший:

– Специально представлять этого писателя, думаю, не надо. Владимир Николаевич Крупин.

Я вспомнил табличку, с которой при входе в ЦДЛ ходил Станислав Зотов, и спросил себя: «А где же главный редактор журнала “Москва” Артемов, с которым я разговаривал?»

Обратил внимание, что на сцене уже нет ни Васильевой, ни Лиханова, ни Зюганова.

Сверху зала вдоль всех рядов к сцене быстрыми шагами, поджимая руки, направился седой мужчина с белесой бородой и в летнем сером пиджачке.

«Крупин»

Он подошел к микрофону:

– Высокое собрание! Братья и сестры! Вы знаете, я по уважительной причине не пришел, я председатель Международного жюри конкурса «Радонеж». Там битком забитый зал Дома кино. Потрясающе. А я председатель жюри и должен был вручать главный приз. И я не имел права оттуда уйти, но я оттуда все равно прибежал, потому что для меня выше и притягательнее силы «Нашего современника», нет, конечно, ничего. Я в нем сорок четыре года печатаюсь и, даст Бог, еще поживу. Что важно, если коротко говоря, вас уже заездили, наверно.

Из зала:

– Говорите! Говорите!

Владимир Николаевич:

– Астафьев любил шутить, фронтовые анекдоты рассказывал. Говорит, замполита убьют, а него еще три дня язык болтается. Так я из той породы замполита, могу часами…

Засмеялись.

А Крупин продолжал:

– Вы знаете, что я могу сказать. Вот сейчас обсуждают вопрос, когда бедному Мединскому мыли голову, привели на аркане извиняться перед Райкиным. Это же ужас какой! Как унизительно.

«Мединский посоветовал Райкину не зарываться, театр ведь финансирует министерство культуры», – вспомнил я.

Владимир Крупин:

– Удивительно и противно. Вот вы знаете, папаша Райкин. Если бы не Райкин. Вот есть у нас в институте, есть грузин Авас и тупой доцент Питяев. Вот весь Райкин тут. А сынок пошел еще дальше. Он рвет деньги, чтобы развращать народ, да еще и обижается, что мало дают. Какая-то мерзость в нашем мире происходит. И странное происходит, «Наш современник» не поддерживают. Почему, это же журнал, укрепляющий государственную мощь. Нет, надо его давить. Но, как говорят, наше дело правое, и мы, как всегда, естественно победим. Главный приз фестиваля был вручен фильму о Великой Отечественной войне. Это потрясающий фильм. Это, когда мальчишки двенадцати лет стоят у станков, это когда завод начинают эвакуировать в конце июня. Это потрясающей силы фильм. Это о России, которая не сердится на правительство. За такие условия труда, за то, что так приходится работать. Вытягивая все жилы. И нисколько не обижаться, ни на товарища Сталина… Поэтому, конечно, когда идет правительство точным путем, его всегда поддержат, но когда правительство поддерживает таких Райкиных, тогда не очень хочется доверять этому правительству. Что это такое? Говорим, боремся с ним. Вот знаете, в православии. То, что происходит у нас в культуре, то, что происходит пока в просвещении, мы, конечно, надеемся на Ольгу Юрьевну.

(Фото 50. Выступает Владимир Крупин)

Всем было известно, как летом заменили министра образования на Васильеву Ольгу Юрьевну.

26

Крупин:

– Мы пока не знаем, что будет дальше, пока дела плохи. Двадцать пять лет дети не писали сочинения, это всё «недоумки» выпущены по определению. В общем, пока радоваться нечему. Надо нам выбраться из этой ямы цифровой. И, конечно, ощущение того, что мощь и сила русского духа сохранилась, несомненно. Я писал, ты читал статью мою «В начале…э…», «В начале…» – пытался вспомнить. – Господи боже ты мой, сам написал и сам забыл… А, «В начале сражение…» Нет. Вы знаете, вот гибель. 41-й год. Всё, нас давят. Никто не мог поверить, что мы победим, но мы знали. А, вспомнил: «В начале победа, а потом сражение», вот как называлась статья. Вы знаете, всегда побеждают люди до сражения. До сражения победили триста спартанцев в Фермопильском ущелье. До сражения победили панфиловцы. До сражения. То есть – это дух. Величайший русский дух. И до сих пор мир в это не может поверить. Я только что из Сербии вернулся. Она же «крохотулечка», а она стоит. Стоит. И она будет стоять. И почему? Дух величайший, и вообще, слава Богу, что стоит. У наших современников мало таких материалов, которые бы говорили точно, конкретно о спасении через приход ко Христу. Конечно, мы можем разные, другие исповедовать направления, но я повторяю, – вздохнул. – Ну, все, милые мои. Я не знаю, я, конечно, могу говорить сколько угодно.

В зале засмеялись.

Гость продолжал:

– Я написал в «Нашем современнике» про капитана корабля. Я настолько люблю Станислава Юрьевича, вы мало читали мою крохотную повесть «Ловцы человеков». Она вся посвящена тому, как мы ловили рыбу со Станиславом Юрьевичем за Полярным кругом. Я, конечно, ничего не поймал. И он говорит: «Ты можешь сказать, что я плохой редактор. Ты можешь сказать, что я плохой поэт. Ты можешь сказать, что я плохой, кто угодно. Но если ты скажешь, что я плохой рыбак, мы больше не дружим».

Снова засмеялись.

Видно было, что Крупин свалился с других гор и его несло.

Он своей скороговоркой:

– Вообще, он гениальный редактор. Вот мы в этом же зале. Идет 90-й год. Или 89-й. Мне только тогдашний послушник, нынешний епископ владыка Тихон Шевкунов, выпускник ВГИКа, а я редактором «Москвы» назначен, принес письма Патриарха Тихона, священномученика. Еще не было канонизации. Тут сидим. Рядом Проханов сидит, он тогда редактировал «Советскую литературу» на разных языках. Сидит Анна, был «Московский журнал»… Я сижу рядом со Стасом. «Стас, – говорю я. – Вот ты знаешь, я буду печатать письма священномученика Патриарха Тихона». Он, не меняя выражения взгляда, не поворачивая голову, говорит: «У меня они уже в наборе». Как вы сами понимаете, ни в каком наборе они не были.

В зале снова засмеялись, на что Куняев даже не изменил выражения лица.

– И он у меня снял эту шайбу с клюшки. Удивительно гениальный редактор! Но я ничего не говорю. Мы пошли в комнату президиума заниматься «старинным русским делом», как говорил Кузнецов, и я говорю Солоухину: «Владимир Алексеевич, а у Вас есть, что Куняев не смог напечатать?» Он говорит: «Да, про убийство Войкова в Варшаве». – «Дайте, я напечатаю». – «Да ну, Володя, да ну, Володя, я в университете напечатаю». А я молодой еще реактор, я печатаю, и мне звонит архитектор перестройки Александр Яковлев: «Ну, Владимир Николаевич, мы так верили в Вас». – Видите, демократы, а я им. – «Так огорчили». – «Молодой, исправлюсь», – помню я сказал хорошую фразу. Так вот, повторяю, что мешает великому поэту Станиславу Куняеву: то, что он главный редактор журнала. Я очень честно говорю. Потому что, когда праздновали юбилей Твардовского, все либералы, все прям, как плакали, все, ой какой человек, ой, какой он редактор, ой, как ниспровергал все основы. Вы знаете, он поэт величайший Твардовский, но как редактор, конечно… И вот это тот же случай, что Станислав Куняев удивительной силы. Вы знаете, «Чем ближе ночь, тем Родина дороже». И поэтому, конечно… Но, Станислав Юрьевич, ты все равно продолжай быть главным редактором, потому что поэзия никуда не уйдет. Мы тебя будем поминать и так. Спаси, Господи!

«Это из Куняева», – подумал я о строчке «Чем ближе ночь, тем Родина…»

Крупин под аплодисменты прошел к стульям президиума и сел туда, где до него сидела Лариса Васильева, между Куняевым-младшим и Куняевым-старшим.

Куняев-старший:

– Крупин говорит, говорит, а мне нужно поздравления прочитать. Я должен прочитать с выражением. Это от многострадального литературного фонда, который наше государство хочет закрыть, Москомимущество хочет отсудить, отобрать у нас Переделкино. Ну, как у людей, все делается по закону и через суд, – с сарказмом произнес Станислав Юрьевич. – Да.

(Фото 51. Станислав Куняев зачитывает поздравление)

И, пересиливая смех, продолжил:

– Но пока мы живы. Такое поздравление прислали «Нашему современнику» из литературного нашего фонда:

«Дорогой Станислав Юрьевич, дорогие друзья. У вас за плечами огромный, яркий и в то же время трудный путь. С 1956-го года вы стоите на страже литературы России. Журнал “Наш современник” привел нас на свои страницы, научил любви, страданию за нашу Родину. Вы один из ведущих борцов народного слова и таланта, видеть творческое будущее России. Журнал всегда был известен как открыватель новых имен писателей и поэтов. На его страницах родилась деревенская проза, составившая важный пласт русской литературы. “Наш современник” стремится и сейчас быть столько же актуальным, как шестьдесят лет назад, когда вышел его первый номер. Пусть юбилей журнала послужит точкой отсчета, начиная с которой “Наш современник” обретет новые силы, укрепит свои традиции, публикуя ярких авторов, способных сказать свое веское слово в российской литературе. Желаю вам крепкого здоровья, долгих лет жизни, душевной радости и творческих сил для активного продолжения общественной и литературной деятельности на благо родного Отечества. Председатель Международного сообщества писательских союзов». Так называется Литературный фонд, – прокомментировал Куняев-старший. – «Заслуженный работник культуры Российской Федерации Иван Иванович Переверзин». Спасибо.

В зале захлопали.

Я не аплодировал: уж слишком много историй витало вокруг литературного фонда.

27

Куняев-младший:

– Сейчас вы увидите на экране замечательно прозаика, известнейшего человека, многолетнего члена редакционного совета «Нашего современника», который, естественно, по возрасту не смог здесь присутствовать, но он с нами, он жив, на экране Юрий Бондарев.

В который раз погас свет, и на полотне с титрами в углу канала «Культура» появился мужчина со звездой Героя на лацкане пиджака, который сжимал руки в кулак и, немного наклонив голову, говорил:

– Прошло уже много лет, а ту тяжелейшую, священную, Отечественную войну забыть никто не может. Высказывали такие мысли, что наш солдат не так уж хорош, что наши полководцы допускали ошибки, и это стоило, так сказать, огромных жертв. Бывший генерал Вермахта Блюментритт высказал удивительную фразу, которую у нас по определенным, наверно, обстоятельствам и из-за паталогической стеснительности, наверно, не говорят: «Мы никогда не ожидали встретить такую Красную Армию. Мы поразились ее стойкости. Ведь каждое сражение стоило нам пятидесяти процентов личного состава. В Европе Дания была завоевана за одни сутки, Голландия за пять дней, Бельгия за девятнадцать дней, Франция за шесть недель, и то для нашей армии, – говорит он, – было просто маневрами. И то, что произошло здесь, это ужасно. И, наверно, я с вами, дорогие мои, – пишет он своим родителям, – больше не встречусь». Я был солдат. Воинский солдат. Вместе мерз на снегу, невозможно было разгрызть хлеб, и даже разрубить его, это, так сказать, кайлом. Морозы стояли уже под тридцать, когда двинулся Манштейн. Это я говорю об этом. Это дало мне опыт, ну, наверно, для всех моих военных романов. Потому что литература все же является документом истории. Нет важнее и таинственнее, чем сама жизнь. И полюбить жизнь, это значит отрицать нужно страх, ненависть и стремиться к объединению с людьми. И литература является, в конце концов, поиском смысла жизни. Поиском смысла жизни.

Свет вспыхнул, изображение на экране исчезло: как-то недоговорено оборвалось выступление Бондарева

Но Юрию Васильевичу все равно хлопали.

Казинцев:

– С любовью, с почтением я хочу дать слово ветерану патриотического движения, академику РАЕН, но главная его заслуга не в этих титулах, главная его заслуга в том, что не состоялся преступный поворот северных рек. Этот человек Михаил Яковлевич Лемешев.

С крайнего стула в президиуме встал высокий, седой мужчина, который, как я вспомнил, первым с палочкой поднялся на сцену, и теперь без палочки прошел к микрофону. Прижав левой рукой правую к груди, он заговорил как-то взволнованно и прерывисто:

– Дорогие почитатели журнала «Наш современник». Я был аспирантом экономического факультета МГУ имени Ломоносова, и тогда состоялся ХХ съезд, Хрущев выступил с клеветой на Сталина, он выступил на все наше советское общество с клеветой. Я когда наблюдал за реакцией людей, когда были переданы материалы съезда, насколько были ошеломлены мои сверстники. Я уже не говорю о старшем поколении. И особенно о старших коммунистах. Я себе дал слово бороться против этой враждебной касты, зародившейся в недрах коммунистической партии.

(Фото 52. Говорит Лемешев)

Я обратил внимание на то, как заерзал Казинцев. Он, видимо, хотел, чтобы академик не отходил от темы о повороте рек, а тот пустился в историю.

Лемешев:

– И я всю жизнь после этого, в течение уже шестидесяти лет посвящаю борьбе за нашу любимую Родину. Часто можно было слушать от либералов, и до сих пор это живет, что о том, что связано с политикой партии или государства, можно было поговорить только на кухне или в постели с женой, и то под подушкой. На самом деле это дикая ложь. Тот, кто имел совесть, тот, кто любил Родину, он находил способ высказать свои мысли вслух. И более того, даже напечатать их, несмотря на то, что существовала цензура. Так я, например, опубликовал в журнале «Плановое хозяйство» статью о том, как политика Хрущева с его объединением колхозов, с его изъятием скота у населения, с его сплошным распространением кукурузы, наносит не только ущерб сельскому хозяйству, сельскому населению, но и всему народному хозяйству, всему народу. Как только вышла эта статья, пришел от Косыгина фельдъегерь и запросил сто экземпляров этого журнала, где была опубликована моя статья.

«При Сталине при критике его политики пришел бы чекист, и не тиражом, а за автором, а тираж бы изъяли», – невольно подумал я.

Михаил Лемешев:

– Потом эта статья использовалась в 1964 году в октябре, когда изгоняли Хрущева. Ну, и так, годы шли. Я по-прежнему старался всегда служить, как могу, любимой своей Родине. А Родина вообще неотрывна от природы. Вековечная связь человека с землей и солнце дают созидательную энергию. Понимая это, я все время служил сохранению природы. В частности, когда возник проект переброски части стока северных рек, я выступил против него первым, по крайней мере, в печати в журнале «Советская Россия». Но я хотел бы вернуться пораньше, в 56-ой год. Конечно, было очень тяжело пережить эту клевету на Верховного главнокомандующего. Это особенно неприемлемо было мне, как партизану, на наше государство, на наш народ. Но вот вышел журнал «Наш современник» и вышла газета «Советская Россия». И я почувствовал, какая у меня за спиной силища. В лице этих изданий и в лице авторов, которые там печатаются. И это вообще придавало мне силы. И вот я хочу сказать, что после того, как вышла моя статья, в «Советской России» 20 декабря 1985 года была опубликована статья в поддержку моих предложений. И ее подписали Астафьев, Абрамов, Распутин, Белов. Это придало мне такую энергию, с которой я дожил до нынешних лет, и вот до сих пор сотрудничаю с «Нашим современником».

Деду бурно захлопали.

Его возраст говорил о многом.

28

Куняев-младший:

– А сейчас последним аккордом нашего сегодняшнего вечера выступит певица Татьяна Петрова.

К микрофону прошла миловидная женщина с собранными сзади в пучок волосами, в длинном черном платье и с белым платком на плечах.

– С праздником, дорогие братья и сестры и читатели «Нашего современника»! Двадцать пять лет я вместе с журналом. И настолько тесно, что и устные выпуски по стране, постоянные встречи и все единодушно и единогласно. И, поздравляя с праздником, хочу такую черту отметить «Нашего современника». Ведь могли пригласить другую певицу, а пригласили меня. Верность. Вы знаете, я это так ценю.

Певица еще говорила, а потом:

– От вас зависит, насколько выдержите, насколько устали. Я готова петь, хоть до утра. Поверьте, всех авторов. И начну я с песни, которую любили все, и Валентин Григорьевич, она была посвящена Рубцовым Белову «Тихая моя Родина». Позвольте.

Заиграл на фортепиано пианист.

Петрова запела:

– Тихая моя родина!

Ивы, река, соловьи.

Мать моя здесь похоронена

В детские годы мои.

– Где же погост? Вы не видели?

Сам я найти не смогу. –

Мне тихо ответили жители:

– Это на том берегу.

Тихо ответили жители,

Тихо поехал обоз.

Купол церковной обители

Яркой травою зарос.

Там, где я плавал за рыбами,

Сено гребут в сеновал:

Между речными изгибами

Вырыли люди канал.

Тина теперь и болотина

Там, где купаться любил…

Тихая моя родина,

Я ничего не забыл.

Школа моя деревянная!..

Время придет уезжать –

Речка моя туманная

Будет бежать и бежать.

С каждой избою и тучею,

С громом, готовым упасть,

Чувствую самую жгучую.,

Самую смертную связь.

– Где же погост? Вы не видели?

Сам я найти не смогу. –

Мне тихо ответили жители:

– Это на том берегу.

(Фото 53. Татьяна Петрова)

На раздавшиеся аплодисменты Петрова:

– Спасибо… Когда-то на вечере «Нашего современника» давным давно, это был вечер, посвященный Рубцову, и я, после этого уходя, познакомилась с Вадимом Валерьяновичем Кожиновым, который: «Ох, как ты хорошо спела. Что это за девочка». И вот с тех пор у нас началась творческая дружба. И он дал мне понимание слова. Конечно, слово надо с сердцем соединять… Дорогие мои, что вы хотите слушать? Уже выгоняете?

Из зала:

– Пойте, пойте…

Петрова:

– Хотите, Кузнецова спою. «Кубанку».

И запела:

– Клубится пыль через долину,

Скачи, скачи, мой верный конь.

Я разгоню тоску-кручину,

Летя из полымя в огонь.

Клубится пыль да спозаранку,

Клубится в поле наповал,

Я обронил свою кубанку,

Когда Кубань переплывал.

Не жаль кубанки знаменитой,

Не жаль подкладки голубой,

А жаль молитвы позабытой,

Молитвы родины святой.

Кубань кубанку заломила,

Через подкладку протекла,

Нашла молитву и промыла,

И в сине море унесла.

Не жаль кубанки знаменитой,

Не жаль подкладки голубой,

А жаль молитвы позабытой,

Молитвы родины святой.

Клубится пыль через долину,

Скачи, скачи, мой верный конь.

Я разгоню тоску-кручину,

Летя из полымя в огонь.

Я разгоню тоску-кручину,

Летя из полымя в огонь.

29

Весте с аплодисментами закричали:

– Славянку…

Петрова:

– Хорошо… Александра Николаевна прислала песню для «Нашего современника». Мы с ней виделись на концерте, посвященном Святейшему. Она: «Тань, спой песню “Нашему современнику”. Я люблю этот журнал. Эта песня, она светлая память всем, кого нет уже с нами. Эта песня “Зачарованная даль”».

«Пахмутова попросила».

Снова зал заполнил переливающийся звонкий голос певицы:

Нас осталось так немного,

Нас еще томит печаль.

Заповедная дорога –

Зачарованная даль.

Здесь до боли все знакомо,

Здесь родные берега.

И ведет дорога к дому,

Сквозь невзгоды и века.

У родимого порога

Снова вишни зацветут.

Здесь все лучшее от Бога,

Здесь меня, как бога, ждут.

Снова музыка воскреснет,

Оживет лесной рояль.

И воскреснет наша песня –

Зачарованная даль.

Дом родной, края лесные,

Путь домой и свет и грусть,

Заповедная Россия,

Зачарованная Русь.

– Браво! Браво! – закричали из зала.

– Спасибо, – сказала Петрова. – Скворцов здесь сидит. Его песню «Птицы русские» я пою больше двадцати лет. Была на одном фестивале, ни у одного народа мира не звучат так колокола. Это самый большой святой инструмент.

Вы не смейтесь над поверьями:

На Руси святой с жар-перьями

Были птицы не во сне.

Поднялись они по осени

И исчезли в синей просини.

Не вернулись по весне.

Ой, журавка!.. Ой, соколица!..

Много лет России помнится

Взмах крыла, как взмах руки.

Улетели в разны стороны,

А у нас остались вороны.

Вороны да воронки!..

Колокольни ими заняты.

Но мы, русские, без памяти,

Так случилось не впервой!

Замолчали всюду звонницы,

И Россия, как покойница,

Птицу ждет с живой водой.

Есть меж туч тропинки узкие,

Возвращайтесь, птицы русские,

Соловей и певчий дрозд,

Не виня крылатых прадедов,

Что Отечество украдено,

Что не будет прежних гнезд.

Вы же сами это видели:

Не Россия вас обидела,

Не она – исток беды.

Все, что с нею, – это свято в нас.

Так из царства тридесятого

Принеси живой воды!

Снова силушку былинную

Влей в гармонику старинную.

Спой!.. Была иль не была!..

Пусть Россия нам останется,

Встанет русская красавица.

Зазвенят колокола!..

Буря оваций захватила зал.

30

Тут к микрофону снова вышел Крупин:

– Здесь, в этом зале Танечка пела. И я полюбил ее. Так вот, в этом зале я должен выступать. Ведущая: «Сейчас ты пойдешь». И тут приехала Татьяна Петрова, я ее конечно, пропустил. Она выступила, и я ее полюбил мгновенно. Голос женщины – это все! И она еще такая. Во мне все захлестнуло.

Петрова:

– Как сестру полюбил.

Крупин:

– Да. Все, что я хотел сказать, из головы вылетело мгновенно. Нет, – говорю себе, – Надо говорить. Я выхожу. А мужчину делает смелым любовь. Я выхожу, я говорю, я за пять минут на десять лет наговариваю! Возвращаюсь на место, спрашиваю: «А где Петрова?» А мне: «Да ты что, она сразу уехала».

Все засмеялись, засмеялась и Петрова.

И сказала:

– Молодец, ты нас повеселил. Но ты знаешь, я тебя тоже люблю, но любовь бывает только Святая. Родные мои, ну что «Славянку»?

И все, Крупин, и те, кто в зале, запели с певицей:

– «Много песен мы в сердце сложили,

Воспевали родные края,

Беззаветно тебя мы любили,

Святорусская наша земля.

Высоко ты главу поднимала,

Словно солнце, твой лик воссиял,

Но ты жертвою подлости стала,

Тех, кто предал тебя и продал.

И снова в поход

Господь нас зовет.

Мы вновь встаем в строй

И все пойдем в священный бой.

Встань за Веру, Русская земля!

Ждут победы России Святые,

Отзовись, православная рать!

Где Илья твой и где твой Добрыня?

Сыновей кличет Родина-мать…

Все мы дети Великой Державы.

Все мы помним заветы отцов,

Ради Родины, чести и славы

Не щади ни себя, ни врагов.

Встань, Россия, из рабского плена.

Дух победы зовет в бой, пора!

Подними боевые знамена

Ради Веры, Любви и Добра!»

Петрова еще много пела, пел рядом с ней стоящий Крупин, пели в зале, спели «Многая лета», а ряды не пустели, хотя время скатилось в поздние часы.

(Фото 54. Куняев обращается с напутственным словом)

Станислав Куняев:

– Дорогие друзья! Хочу на прощание сказать несколько слов. В свое время было и 40-летие журнала, и 50-летие, и 60-летие. Давайте пообещаем, чтобы вместе встретить 70-летие. Я благодарю Дом литераторов за те остатки тепла, которые еще хранятся в его стенах, бюро пропаганды за удивительное оформление фильмов, отрывки из которых мы увидели на экране, которые помогли понять и что такое русский человек, и что такое русская литература, и что такое журнал. Те, кто еще не подписался на него, приходите, я сам буду всех вас встречать, буду дарить свои книги, напоминаю – наш журнал на Цветном бульваре. И еще я хочу сказать, особенности нашей литературной жизни в нашей истории перед другими странами. Вот вы можете себе представить, чтобы в президентскую кампанию какой-нибудь Джордж Буш читает стихи Уолта Уитмена или какая-нибудь Хиллари, или избранный новый президент, читает стихи, чтобы привлечь своих избирателей. Или Меркель «Фауста», когда будет избираться, или стихи Гете или Шиллера. Этого никогда не будет, вы никогда этого не услышите, потому что литература для них несчастное и загибающееся дело. А вот у нас литература – это вторая религия. И недаром Владимир Владимирович Путин, когда переизбирался на новый срок своего президентства, вечер у него был в Лужниках, он легкой своей спортивной походкой взлетел на трибуну, он начал свое выступление с четверостишия:

«Если крикнет рать святая:

“Кинь ты Русь, живи в раю!”

Я скажу: “Не надо рая,

Дайте родину мою”».

Это наша великая традиция. И то, что вы пришли сюда, это только подтверждает, что литература – вторая религия. И спасибо, что вы пришли сюда, верующие люди.

В зале началось движение. Я подошел к Владимиру Крупину и подарил ему свою книгу «Гавриил Троепольский».

– Я же его лично знал, – объяснил, почему стал писать о нем.

На что Крупин:

– Я его тоже лично знал. Он ведь был у нас членом редколлегии.

Обещал прочитать роман, и спросил:

– А Слава здесь был?

Он имел в виду главного редактора журнала «Москва» Артемова.

– Да, я с ним говорил.

– А я же опоздал. Хорошо, Михаил, вы позвоните ближе к Новому году.

Потом я подошел к Куняеву, и он подписал мне свою книжку:

«Мише!

Ст. Куняев».

(Фото 55. Книга, подписанная Куняевым Федорову)

А вот с Зюгановым разговора об Исаеве не случилось. Больше не встретился и Скворцов. Видимо, спешно уехал: жил в Переделкино, куда добираться не ближний свет. Кто-то из приглашенных спускался вниз, видимо, на банкет, а кто направился к выходу.

Я вышел из Центрального Дома литераторов и пошагал на метро.

«Вот, говорят, литература умирает, а она живет. И как!» – звучало в голове, а в ушах стоял гул зала и отрывки из слов Белова, Рубцова, Бондарева мешались со словами из «Славянки».

Для кого юбилей – праздник журнала, а для меня – праздник для души, почерпнувшей столько русского слова, русской музыки, русской боли, русской радости, русской мысли, и я ничуть не жалел, что отложил свои адвокатские дела и приехал в Москву.

В испещренную огнями темноту уходил Новинский бульвар, где более ста лет назад жил и помогал людям Федор Плевако.

«Интересно, каким бы словом назвал журнал “Наш современник” Плевако, окажись сегодня здесь? – невольно спросил я себя и ответил. – Щитом народа российского!»

Михаил Федоров,

автор книг в серии «Замечательные люди Воронежского края» о Гаврииле Троепольском, Егоре Исаеве, Василии Панине, Александре Сухареве, Романе Филипове и др.

4 января 2017 года

 

Все выпуски журнала «ЭкоГрад» в электронной версии читайте на pressa.ru,

Бумажные экземпляры спецвыпусков и книги В. Климова можно приобрести на OZON

Подробности

Категория: Экология культуры

Опубликовано 19.07.2022 13:36

Просмотров: 754