Доморощенная писальщица Евдокия Трапезникова узнала про ежегодный конкурс одноактных
мини-пьес от знакомого поэта Пашки Величковского. Тот прислал ей ссылку со словами:
«Дульсинея, не кисни! Поройся в своих пустяковинах, наверняка из чего-нибудь смастыришь.
А я уже навалял, осталось только название убойное придумать…»
Дуська писала и стихи и прозу — по настроению, и уж конечно не ради славы и денег. Нет,
кто бы отказался, но платили-то за это единицам. К тому же человечеству во все времена
за глаза хватало числа знаменитостей, равного числу реальных друзей и любимых одного
отдельно взятого человека. Именно столько в состоянии вместить душа среднего обывателя,
к коим себя Трапезникова и причисляла… А писала она от невостребованности, неосознанно
структурируя свою жизнь после развода, совпавшего с потерей работы. Время текло теперь
бесхозно и бестолково, и часто лишь к вечеру Евдокия понимала — день прошел порожняком,
вот как сегодня… Престарелый кот Федя, единственное дитя, прижитое в неудачном браке, подремывал слева от письменного стола,
греясь на выносном диске. Периодически онинспектировал подоконник, на котором столовался. Котовая тропка между монитором и
клавиатурой была натоптана и неизменна, но, подгоняемый печатающей хозяйкой, Федя порой оступался. и тогда в Дуськиных файлах
появлялись его приписки...
Срок окончания подачи заявок был уже завтра — Пашка знал, как встряхнуть «Дульсинею» … Сам он шустрил по всем поэтическим
конкурсам и так натаскался писать, что это занимало у него считанные минуты. Зачем он это делал? Да тоже от одиночества...
На почве этого одиночества он и с Трапезниковой общался. Но в реале они не виделись никогда, и дальше обсуждения его творческих
успехов и психологических проблем дело не шло. Хотя нет, он частенько заимствовал Дуськины сюжеты, которые рождались у нее
буквально из ничего и были несчитаны. А ей было непонятно — почему он, такой талантливый, владеет лишь формой, а содержание
приходится красть… И ведь так незаметно и безболезненно, словно комар, потягивающий кровь из крохотного капилляра лопуха-донора…
Саднить начинало позднее, когда она узнавала в его творениях то, чем делилась походя…
Потом ей становилось жаль Величковского, и она оправдывала его тем, что сама бы никогда не смогла подать сюжет так красиво, как он…
Евдокия хвалила Пашкины вирши и слушала часами однообразное нытье о том, что его не ценят и даже презирают все, кто имеет хоть
какой-то вес в мире рифмоплетов... Потому что на самом деле его и любили и ценили. Величковский обладал харизмой и прекрасно об этом
знал, но, как говорила Дуськина бабушка, «карта слезу любит»...
Трапезникова не была столь скорописна, как ее лихой интернет-знакомец, но кроить из «старья» на скорую руку десятиминутный
рифмованный бред ей не хотелось. А свежей прозаической темы на подкорке в данную минуту не наблюдалось… Зато всплыл один из
поэтических конкурсов, когда на известную музыку надо было написать ассоциативное стихотворение, и Дуся остановилась на
обожаемой ею «Пещере горного короля» Грига:
{youtube}vuCcr4fTRYU#!{/youtube}
та-та-та-та-та-та-та,
та-та-та, та-та-та
та-та-та-та-та-та
та-та-та-та-та-та-та...
Тогда ей удалось выдавить из себя лишь:
Я упал вчера с горы
И шишак наварил:
Третий глаз открылся
И теперь я вижу все…
Так что лучше не ори
И на понт не бери!
Сон ужасный сбылся,
И под ложечкой сосет...
И Величковский тут же перехватил тему и развил ее до шедевра. А Евдокии осталось лишь поздравить его с победой…
***
Итак, пьеса… О чем она будет? О чем, почем… Трапезникова вспомнила, как была в театре самый первый раз в своей жизни, с мамой —
смотрела сказку «Руслан и Людмила». Перед глазами встал образ карлика Черномора. Он летал на веревке над залом и сверкал в темноте
выпученными желтыми глазами, и размахивал длиннющей бородой, и огромной кривой саблей, который мама назвала ятаганом и сказала,
что злодей на самом деле добрый, а меч его картонный и бояться не надо… А Дуся и не боялась, просто делала вид, что боится, и
пряталась за мамино кресло… Уже в три года она понимала, что в театре надо всё, что понарошку, принимать за настоящее. Дома гордая
мама рассказала папе и бабушке, какая девочка у них театралка. А ночью всех разбудил дикий рёв «театралики». Первым к ней подбежал папа
и попытался успокоить, но она зарыдала еще сильнее и, буквально захлебываясь слезами, прокричала ему: « Уйди! Ты - Черномор!»
А потом еще долго-долго Дуся спала при свете....
Тема, тема, тема… Где ж тему взять… А вот тебе и тема: дети — взрослым о детях... или мир взрослых глазами детей…
И миниатюра подходящая есть у нее — эпизод из жизни двух пятилетних девочек. По сюжету родители, в целях экономии собственного времени,
выгуливают подружек на балконах, каждую на своем, но одновременно, благо те расположены по соседству — на расстоянии вытянутой руки
взрослого человека…
Небольшой рассказ плотно нашпигован диалогами — практически готовая пьеса.
Драматургического опыта у Трапезниковой не было, а это значило, что в конкурсе ей ничего не светило, но поучаствовать хотелось...
Евдокия уже давно мечтала переделать кое-что из своей прозы в сценарии короткометражек или одноактные пьесы — на большее терпения
не хватало, как и не было конкретного повода себя заставить…
Трапезникова прошлась по конкурсным ссылкам, ознакомилась с составом жюри, условиями и даже узнала о том, что в финале будет
гала-спектакль пьес-призеров в постановке режиссера, имя которого не сказало ей ни о чем, но приписка «новатор» сулила нечто особенное…
И Дуське вдруг почему-то представилось, что в специально приглашенной труппе будет всего лишь пара прыщавых актеров-студентов
театрального вуза (у двух ее подруг сыновья учились там платно) и пара актрис — дам весьма и весьма зрелого возраста (так подсознание пыжилось
поднять собственную проблему безработицы до позитива).
Итак, цель была поставлена, материал отобран, и даже лица будущих исполнительниц уже стояли перед глазами. Трапезникова вообразила,
как выйдут на сцену две сильно не новые тети. Одна маленькая, толстая в комбинезоне-песочнике, больше похожем на зашитую между ног
растянутую мужскую майку — с рядом пуговиц, начинающихся под увесистой попой и заканчивающихся на крутом загривке. Вторая, смахивающая на
баскетболистку на пенсии, сутулая, одетая лишь в огромные сатиновые трусы, натянутые до подмышек, и панамку. И начнут эти тети изображать
пятилетних девочек — шепелявить, кокетничать, хвастаться, ломать игрушки, ссориться и мириться…
В это время Федя снова двинулся вдоль клавиатуры к кормушке, и на пустом файле, приготовленном под пьесу, появились первые строки:
Еееееееееззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззз
ззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззз
Евдокия придала коту ускорение и подумала о том, что и бедным студентам не мешало бы дать в спектакле хотя бы по эпизоду. А вот пусть во дворе
мяч гоняют или изредка мелькают на заднем плане силуэтами родителей — подают голоса...
Декорация — стена хрущевки, на уровне второго этажа балконы, которые наверняка рухнут под тяжестью псевдомалюток... Травести, ешкин кот…
***
«Мастырить» пьесу из готовой миниатюры, то есть раздирать ее на сцены, разбивать на роли и насильственно растянуть до обязательных десяти
минут Трапезникова не стала. А зачем, если постановку Дуся уже мысленно увидела и она ей категорически не понравилась. Да и что еще мог
предложить этот самый «новатор»? Разве что роли девочек отдал бы юнцам, а дамы изобразят балконы…
Федя подтвердил бессмысленность любых усилий ритмичным поскребыванием в лотке с опилками... А в пять утра завалился реально несчастный
Пашка и начал вопить, что ночью у него сгорел жесткий диск со всеми архивами и черновиками... и ему надо срочно к компьютеру... Было очевидно,
что больше идти ему некуда и что « Дульсинею» он, несмотря на то, что видит впервые, считает своей...
Трапезникова смерила хилую фигурку поэта оценивающим взглядом и решила, что
он не многим хуже кота...
Пашка, Пашка...
Пока он жадно хлебал суп, она изучала его, как изучают купленный за бесценок участок свалки...
Рваные носочки, патлатая плешка, клочковатая петушиная шея и ломаные грязные ногти гения эротических видений не навевали. Но Дуська,
привыкшая фантазировать, уже видела на этой бросовой, поросшей репьями делянке идеальный английский газон.
Перед тем как уснуть, Величковский долго бился в истерике, причитая, мол пьесу-то он собирался вывесить в самую последнюю минуту, чтобы
как бомба рванула, и все, все пропало, а он ничего не помнит, ни слова...
— Паша, а не пора ли поменять жизненный сценарий? — в сердцах выпалила Дуська.
Крапчато-желтый глаз Величковского, до жути похожий на « Черноморовский» с не к месту проснувшимся плотоядным интересом вперился в
материализованную интернет-подругу. Не давая ему опомниться, Дуська продолжила тираду:
— Хотя бы раз в жизни не участвовать в конкурсе… и прекратить тырить у меня сюжеты!
— А и правда, — облегченно вздохнул погорелец и тут же забылся сном младенца...
До окончания срока подачи конкурсных заявок оставалось три часа... Делить с Величковским единственное ложе в квартире Трапезниква пока
была не готова, и, чтобы как-то скоротать время, она снова взялась за пьесу...
Подумалось, а почему в конкурсной труппе нет лилипутиков? В роли детей они были бы куда достовернее...
И память вновь унесла Дуську в прошлое. И вспомнилось, как бегала она с подружками к центральной аптеке, в которой работал маленький
мальчик. И непонятно было, как это ребенку разрешили рассыпать порошки, делать глазные капли... и не ходить в школу?
И они все бегали и бегали смотреть на этого удивительного мальчика! Им тоже ужасно хотелось работать в аптеке, и носить маленькие белые
халатики и шапочки, и рассыпать порошочки, и взвешивать их на маленьких весах, и класть в витрину стеклянные глаза, которые были как живые…
И они видели этого мальчика в окошко провизорской, но оно было такое маленькое, что разглядеть что либо в нем было почти невозможно.
И тогда они решили выследить странного мальчика после работы…
Он оказался одного роста с ними, в маленьких, но взрослых ботиночках и маленьком, но сшитом, как у дяденьки, костюме. И Дуська расхрабрилась
и спросила:
— Мальчик, ты работаешь в аптеке?
И мальчик грустно вздохнул и ответил, что он не мальчик, а старший провизор Константин Сергеевич… А они закричали, что не верят! Но когда
подошли к нему совсем близко — испугались и убежали, потому что детское личико Константина Сергеевича было покрыто морщинами, как у старичка...
Так они впервые узнали, что лилипуты и карлики бывают не только в театре.
Пьесу Евдокия Трапезникова все-таки написала и… положила в стол…
31.07.2013
