Что послужило причиной нынешнего кризиса? А главное, как из него выбираться? И с какими установками? Премьер-министр Дмитрий Медведев говорит, что ему и его коллегам неведомо чувство страха. А вот экономист, заведующий отделом Международных рынков капитала Института мировой экономики и международных отношений РАН Яков Миркин считает, что правительству есть чего опасаться. Об этом он рассказал в интервью «Ленте.ру».
«Лента.ру»: Можно ли уже охарактеризовать декабрьскую девальвацию рубля валютным кризисом?
Миркин: Это и есть валютный кризис. За год рубль девальвировался на 100 процентов. Трижды девальвация происходила в острых формах, почти на грани валютной паники. Теперь последствия произошедшего распространяются по всем веткам дерева финансового рынка. Разгоняется, как машина, инфляция. Ее размер в этом году приблизится, по меньшей мере, к 18-20 процентам. Банк России нанес удар по экономике, когда отправил свою ключевую ставку на заоблачную высоту. Никого не вылечил, уронил рубль, сделал космическим процент и недоступным кредит. Резко возросли риски невозврата кредитов. В первую очередь валютных. Потихоньку растут социальные риски. Народ понял, что нужно покупать культиваторы и мотоблоки. Огороды и садики — правильный выбор.
Мы видели, как вдруг встал рынок корпоративных облигаций. А значит, велик риск последующей цепной реакции «маржин-коллов». То есть кредиторы будут требовать довнести обеспечение под выданные ими кредиты, поскольку ценные бумаги в залоге резко упали в цене. Это один из стандартных механизмов банкротства. В банк нужно внести деньги, а у тебя их нет. Банки-нерезиденты могут требовать дополнительные взносы от российских корпораций, получавших займы на Западе. Достаточно нервно на участках рынка, где банкам предоставляется ликвидность. В частности, очень чуткий рынок РЕПО, который вдруг перешел в совершенно другую размерность по стоимости кредитов.
Что еще? Взлетела к небесам долларизация. Все играли против рубля, все уходили в валюту. Экономике еще раз пустили кровь — вывоз частного капитала достиг 150 миллиардов долларов.
В общем, от хождения по прочному льду мы в течение года сначала перешли к тому, чтобы бродить по льду, который вот-вот пойдет трещинами и тронется, а сегодня во время ледохода прыгаем со льдины на льдину, понимая, что каждую минуту можем провалиться. Готовы заразить и другие развивающиеся рынки, вызвав новую кризисную волну. Это так называемая финансовая инфекция, когда за падением российского финансового рынка, как домино, попадают и другие, особенно в Восточной Европе и Латинской Америке. Инфляция и печатный станок будут замазывать все пробоины в финансах, но это до поры до времени, если не давать адекватных ответов.
Цены на нефть, собственная денежно-кредитная политика, санкции, паника населения — какие из этих факторов повлияли на ситуацию сильнее всего?
В конце 2013-го и в начале 2014 года Центральный банк начал раскачивать денежно-кредитную сферу — сперва через так называемую чистку банков, а затем отправив рубль в свободное плавание. Рынок немедленно отозвался на это ослаблением стоимости национальной валюты. И прежде всего потому, что рубль являлся очень сильно переоцененным, а внешний фон был уже не очень: экономика замедлилась во второй половине 2013 года, и стали чувствоваться «украинские» риски. Но все-таки в это время резковатые, может быть, ученические действия Банка России были фактором номером один, расшатывающими финансовую лодку.
Это первая вспышка болезни. Она показала, что любые официальные объявления о свободно плавающем рубле и о том, что Банк России уходит от его поддержки, означают немедленное его скольжение вниз. Дальше действительно начали добавляться новые факторы. Выемку в экономике создала утрата Украины как очень крупного клиента России. Весь 2014 год экспорт-импорт, связанный с Украиной, сокращался на десятки процентов. Затем возникли санкции. С мая пошло быстрое укрепление доллара к евро и другим мировым валютам и вызванное этим форсированное снижение цен на нефть. Неизбежно последовало падение цен на газ, привязанных по контрактам к нефти. Уже три года снижаются цены на металлы. То есть на экспортное сырье, которым располагает российская экономика.
Это очень сильное внешнее давление. Но есть и еще одна линия давления. Мы теряем другого якорного клиента, гораздо более крупного, на которого приходится 50 процентов нашего внешнеторгового оборота, — Евросоюз. Официальная политика ЕС — снижение доли России на энергетическом рынке Европы (сейчас эта доля — одна треть). В 2014 году физические объемы экспорта нефти и нефтепродуктов в ЕС сохранялись. Правда, падали поставки сырой нефти, но рос экспорт нефтепродуктов. А вот по газу в августе — ноябре 2014-го происходило серьезное снижение — более чем на 30 процентов. Если без учета Украины, то свыше 20 процентов. Это данные Федеральной таможенной службы. И это серьезный признак, что нежелание ЕС зависеть от своего базового поставщика начало потихоньку выражаться в снижении закупок у него газа. Сокращаются поставки — меньше зарабатываешь.
Наконец, наложенные на Россию санкции фактически означают финансовый и технологический бойкот, цель которого — ограничить прирост добычи сырья. Тройное давление в одном флаконе — низкие цены на сырье, сокращение физических объемов экспорта, санкции да еще и укрепляющийся к мировым валютам доллар — все вместе не могло не стать силой, которая толкает рубль в спину, поближе к краю пропасти. Плюс очередные ошибки Банка России. То объявит снова осенью, что совсем уходит с валютного рынка и бросает рубль на произвол судьбы в его минуты роковые. То повышает ключевую ставку, вводя рынок в штопор. То забрасывает банки рублями, которые немедленно превращаются в валюту. То просто стоит на рынке, скрестив руки на груди и не пытаясь выяснить, кто же по-крупному играет против рубля, кто, может быть, манипулирует рынком, что делают 5 крупнейших банков, контролирующих 50 процентов банковских активов страны, чем занимаются на валютном рынке нерезиденты и тому подобное.
В итоге к концу года все хвори переплелись, мы пришли к ситуации валютной паники, командных окриков, кадровых замен. И хотя сегодня положение стабилизировалось, потенциал дальнейшего падения рубля сохраняется. Россия — это проблемная экономика, которая была приморожена в конце 2013 года, а в 2014-м получала только удары. То в печень, то в почку, то в грудь. А может быть, и в голову.
Только что завершился Гайдаровский форум. Из дискуссий на нем сложилось впечатление, что в правительстве существуют противоположные точки зрения, как выводить экономику из кризиса. Министр финансов говорит о необходимости сокращать расходы государства, министр экономического развития, наоборот, призывает этого не делать. Получается, что антикризисного плана у государства нет?
Пока целостной картины не складывается. Есть объявленные добрые намерения — поддержка свободы предпринимательства, замораживание налоговой нагрузки, амнистия за вывоз капитала. Желание остаться открытой экономикой, не уйти в командную мобилизацию. Идет раздача земли в местах не столь удаленных, пробуется на вкус идея территорий опережающего развития, то есть точек сверхбыстрого экономического роста. Говорится об идее целевого финансирования приоритетных секторов на основе кредитов ЦБ. На карте появились налоговые каникулы, хотя и в очень ограниченном формате. Есть даже документ — антикризисный план, находящийся в обсуждении. Понятно, что будет оказана денежная поддержка крупнейшим банкам и корпорациям. Все это правильные кусочки мозаики.
Однако имеется ощущение, что осуществление государством антикризисной политики очень сильно отстает от реальной ситуации в экономике. Помощь — прежде всего крупным, больше всего — банкам. Основная линия — денежные вливания, причем на основе искаженного, очень высокого процента. Грубо говоря, больного, нуждающегося в срочном, сверхинтенсивном лечении, по-прежнему держат в районной поликлинике, прописывают таблетки, облегчают его состояние добрыми словами. Но не лечат по-настоящему. А субсидирование процентной ставки, на котором основана финансовая помощь, — просто яд. Этим сохраняется искусственно высокий, недостижимый для бизнеса и населения уровень процента в экономике. Когда финансовая помощь оказывается вливаниями в капиталы банков или корпораций, «докапитализацией», то за этим — дальнейшее огосударствление всего и вся. Очевидна несоразмерность внешних вызовов и ответных мер, принимаемых правительством. Надо не просто пытаться удерживать банки и экономику на плаву, а заниматься ее реструктуризацией. Слова все знакомые. Можно было бы произнести и много других. Но мы по-прежнему бегаем по кругу.
А в том, что министры высказываются по-разному, ничего удивительного нет. Когда нынешний министр экономики находился на должности зампреда ЦБ, говорил он совершенно по-другому. А если бы министра финансов сегодня пересадили в кресло министра экономики и заставили отвечать за экономический рост, он, возможно, настаивал бы на наращивании расходов, а не их сокращении.
Можно поиграть в такую игру: что бы делал Яков Моисеевич Миркин, если бы занимал ту или иную должность в правительстве. Начнем с министра финансов. Какие бы меры вы предлагали?
Кроме мер, удерживающих нас на плаву, я бы в первую очередь занимался пакетом ударных налоговых льгот, которые стимулировали бы быстрый рост. Они относились бы к среднему и малому бизнесу, но не только. Вводил бы режим налоговых каникул для широкой группы субъектов предпринимательской деятельности. Не передавал бы эти решения на региональный уровень. Бессмысленно — у абсолютного большинства регионов бюджеты дефицитны. Какие там налоговые льготы! Срочно бы занялся тем, чтобы стали выгодны прямые иностранные инвестиции любого размера, не только в крупные сырьевые проекты. Сейчас для тех, кто решился бы ввезти в Россию оборудование и технологии, действует, по сути, запретительный налоговый режим. По любым налогам, которые все равно плохо собираются. Короче, налоговые преференции тому, кто самодеятелен, готов что-то предпринять, выживать на бегу, но не сбегая. И был бы уверен, что налоговая база вырастет, а не сократится. Стимулировал бы предприятия, показывающие рост выручки и прибыли в сопоставимых ценах.
Регрессивная шкала налога на прибыль?
Да, совершенно верно. Ввел бы множество налоговых послаблений для населения, которому тяжело в кризис. Предупредил бы уход в теневую, неформальную экономику. Это всегда происходит во время кризиса. И освобождал бы граждан от тягот и обязанностей, которые не приносят бюджету много денег, но создают у людей плохое настроение. Например, обнулил бы ставку налога на доходы от сдачи в аренду жилья. За счет такой аренды выживают многие семьи сегодня. Особенно в крупных городах. Чтобы люди могли не думать, что они еще чем-то обязаны государству, когда сами едва сводят концы с концами.
Финансовый инженер всегда «соткет» ткань из десятков, может быть сотен, стимулов, льгот, налоговых освобождений, которые позволяют дышать в сложные времена и, с другой стороны, создают атмосферу надежды, когда хочется заниматься новыми идеями и проектами.
Теперь вы министр экономического развития…
Я бы сказал: «Дорогой министр финансов, мы создали систему очень тяжелых и обременительных налогов, которые не создают стимулов для роста и модернизации. Может быть, что-нибудь сделаем с этим? Вам же потом придет в бюджет больше налогов». Я бы сказал: «Дорогой Центральный банк, пожалуйста, снижайте ключевую ставку. Потому что при такой ставке, как сейчас, экономика либо должна остановиться, либо разгонится инфляция. И превратитесь, пожалуйста, в „центральный банк развития“. Как это сделать? Есть множество примеров в тех странах, которые совершили экономическое чудо. А самому себе поставил бы задачу сделать все возможное, чтобы радикально сократить регулятивное бремя, лежащее на российской экономике: лицензии, разрешения, сертификации, допуски и прочее. Чтобы вместо семи-восьми миллионов нормативных актов, гуляющих по России, осталось хотя бы три-четыре миллиона. Чтобы сократился Кодекс об административных правонарушениях хотя бы в два раза, до того размера, с которым он родился. Я бы всерьез занялся замораживанием цен и тарифов, регулируемых государством. Всего того, что называется немонетарной инфляцией. И еще — созданием действительно рыночной, частной среды, демонополизацией, но очень осторожной, сбалансированной, разгосударствлением. Сейчас у нас экономика мамонтов, слонов, динозавров. Между ними быстрому, малому и среднему бизнесу протиснуться совершенно невозможно.
Экономика чеболей…
Это псевдочеболи. Это государственно-монополистический капитализм, с населением, отделенным от земли и собственности и тихо превращаемым в батраков. И еще, по поводу земли. Я бы сделал все, чтобы она раздавалась не только на Дальнем Востоке, но и по всей стране. Сегодня в собственности государства гораздо больше земель в процентном отношении, чем это было до 1917 года. Раздавать деятельным молодым семьям, которые готовы сами строиться, участвовать в создании инфраструктуры и новых рабочих мест. Если готовы создать собственную российскую мечту — свой дом, своя земля для семьи, мобильность и одинаковые условия для жизни и работы по всей стране. Не для поместья, не для аграрного хозяйства, а просто для жизни. Это мощнейший двигатель, пока не поздно, для роста внутреннего спроса и предложения на импортозамещающей основе. Ипотечные кредиты под низкий процент. После стабилизации финансовой сферы это легко делается (отдельный разговор). Во всяком случае, стыдно, что сверстники юных россиян — граждан великой сырьевой державы — могут брать ипотеку в Восточной Европе за 4 процента, а в Великобритании — за 1 процент…
Продолжим нашу игру. Теперь вы — председатель Центрального банка. На том же Гайдаровском форуме руководитель «Сбербанка» Герман Греф сказал, что нас ждет серьезный банковский кризис. Какую форму примет этот кризис? И как с ним бороться?
Все, что я скажу дальше, — гипотетический сценарий, который может быть в любой момент остановлен. Банковский кризис является производным от кризиса в экономике. Если продолжатся укрепление доллара и падение цен на нефть при сокращении физических объемов российского экспорта, то финансовая система продолжит оскудевать. Будет падать курс рубля, ухудшаться качество банковских активов (рост просроченных долгов, движение вниз стоимости акций и облигаций), будет увеличиваться долларизация экономики. Мы увидим цепную реакцию кризиса. Банковский сектор просто остановится. Особенно при таком высоком проценте. Банк — это птица, которая может жить только на лету. Он может жить, только непрерывно привлекая деньги и размещая их в долги, а затем получая долги обратно и возвращая депозиты вкладчикам. И такая ключевая ставка ЦБ в 17 процентов, как сейчас, этот полет прекращает. Даже при росте инфляции, которая может несколько снизить остроту кризиса для банков.
Будут концентрироваться любые виды рисков — кредитные, процентные, валютные, ликвидности. В какой-то момент начнутся остановки платежей банками, а дальше нарастает банковская паника. Минное поле с растяжками на каждом шагу. Они повлияют на банки не из шестой сотни или седьмой. А из третьей, второй, даже первой. И слухи о том или другом банке, конечно, уже ходят.
ЦБ борется с этим разрешением банкам не переоценивать свои активы, отказом учитывать изменения рейтингов банков, присвоенные после 1 марта прошлого года…
Фактически замазывание ситуации. Можно другой образ применить. У корабля есть пробоина, и ему ставят заплатки из глины. Они неизбежно размываются водой. Их еще покрасили, чтобы не было заметно. Но понятно, что этот корабль держится на плаву все хуже и хуже. Принятые меры только временно замораживают ситуацию. Приостанавливают действие банковского законодательства, потому что под возможные убытки или сомнительные активы банки могут не создавать дополнительные резервы, пополнять свой капитал.
То есть это такой замораживающий укол. Но он генерирует для банковской системы и новые риски. Это было наглядно видно 16-17 декабря прошлого года, когда некоторые банки привлекали ресурсы на финансовом рынке под немыслимые проценты. Ситуация так называемого мисс-менеджмента. Когда, будучи в отчаянном положении, банк предлагает очень высокие ставки, чтобы получить хотя бы глоток воздуха и не задохнуться. И если негативные прогнозы для российской экономики оправдаются, положение банков будет только ухудшаться.
Но я уже сказал, что этот сценарий может быть в любой момент остановлен. Кем? Центральным банком. Как? Денежными подкреплениями банков. В час «Х», когда уже не помогает докапитализация (на нее предлагается триллион рублей), единственное средство — это кредитная эмиссия Банка России, открытие линий рефинансирования крупнейших банков. Придется и на это пойти. Банк России выступит как кредитор последней инстанции, а попросту говоря, запустит печатный станок. Дальше — инфляция, которая, как первый снег, все смажет, покроет своей пеленой.
Формально банки продолжат выполнять свои обязательства. Никаких перебоев в платежах. Проблемные долги съеживаются в груде новых денег. Но на всех нас будет наложен инфляционный налог. Впрочем, он уже наложен.
Все это произойдет, конечно, только в случае, если Центральный банк вдруг не начнет бороться еще раз с инфляцией именно тогда, когда это смерти подобно, и не уронит всю банковскую систему, как это было с рублем.
А теперь, Яков Моисеевич, вы — министр труда. Безработица сейчас низкая — чуть более пяти процентов. Но проблема наверняка будет обостряться. Ваш рецепт?
Я бы очень страдал в этой позиции. И от сердечной, и от головной боли. И добивался бы максимального облегчения налоговых условий для населения. Добивался бы возможности передачи земли населению. Снижения процента. Лучших условий для самозанятости. То есть пытался бы действовать не только в рамках узких должностных обязанностей, но от лица среднего класса и бедных групп населения.
Я бы замолчал и не генерировал плохие новости, связанные с пересмотром пенсионной системы, увеличением пенсионного возраста, замораживанием средств добровольного пенсионного страхования. Не тревожил бы людей. Добивался бы замораживания программ консолидации или, как это называется, оптимизации бюджетного сектора (образование, здравоохранение, культура и т.п.), на деле сокращающие бесплатные услуги населению, ухудшающие их доступность. Все непопулярные реформы, которыми можно заниматься, когда экономика на подъеме, в сложные времена, особенно при таком тяжелом кризисе, как сегодня, нужно останавливать. Изменения, ухудшающие материальное положение населения, лучше притормозить.
Я бы постарался сделать так, чтобы антикризисный план включал в себя крупные программы общественных работ и создания новых рабочих мест (но не мегапроекты), которые бы улучшали социальную, коммунальную, дорожную инфраструктуру, в первую очередь в Центральной России и вокруг крупных городов. В кризис нужно заниматься не тоннами и баррелями, а улучшением собственной жизни, тем самым восстанавливая внутренний спрос и предложение. Я бы создал крупную сеть переквалификации и условия для трудовой мобильности, понимая, что все равно безработица — и явная, и скрытая — будет расти, прежде всего в крупных городах и в сложных возрастах (до 25 лет и после 45 лет).
Что еще? Я бы завершил это интервью странными словами о связи экономической политики, страха и любви.
«А вот страха у нас как раз нет!» — так закончил свою речь премьер-министр на Гайдаровском форуме — 2015.
Но власти должны испытывать постоянный страх. Страх нанести вред. Властям должно быть страшно за каждое решение, чтобы оно не принесло вреда всем тем, кого по обычаю называют «населением», или «человеческими ресурсами», или даже гордо — «человеческим капиталом».
И это не страх, это любовь. Это тот настоящий страх властей, та любовь к людям, которая превращает население в по-настоящему работающее общество, а разговаривающую или даже кричащую публику, в страну, создающую на одном дыхании экономическое чудо. Вот в чем залог успешной экономической политики, преодолевающей любой кризис.
