Почему я помню все это, если по рассказам мамы была грудной. Помню, как она подолгу качала меня в коляске под песню, что без
спроса врывалась в нашу квартиру с улицы, и как я агукала, подпевая, и совсем не желала спать. И тогда мама увозила меня в парк, подальше от
дома, где на балконе второго этажа соседнего подъезда нашей новой хрущевки голосил слепой контуженый инвалид.
За глаза все так его и звали – Слепой.
Было Слепому лет сорок, и пел он плохо, но очень искренне, а трофейная гармоника вторила ему неумелыми однообразными
всхлипами... Но соседи терпели, понимая, что дело не в песне и что плачет Слепой не по иллюзорной Леле, а по своей
загубленной молодости, и боль эта неутолима...
На войну он ушел почти мальчишкой. А когда вернулся, изувеченный и ослепший, мать привела в дом девушку и сказала:
– Вот, сынок, тебе невеста.
Слепой протянул руки, ощупал широкое, изрытое оспой лицо будущей жены, провел вдоль ее бесформенного тела и горько
усмехнулся:
– Ох, и страшна ж ты, видно, девица, раз за меня замуж выйти согласилась!
Видеть он ее не мог, но пальцы, уже привыкшие заменять глаза, не ошиблись. Но и сердце матери не ошиблось в выборе невестки,
доброй да работящей.
Слепой в будни трудился на картонажной фабрике, а по выходным все пел свою «Лелю» и, по слухам, не сильно любил
жену, а она его любила и жалела, и родила ему сына и дочь, таких же ясноглазых и пригожих, как отец в юности...
А Слепой так и остался там, за ширмой век...
Там, где он был молодым, зрячим и мог сам выбирать себе Лелю...
«Все васильки, васильки –
Сколько их выросло в поле.
Помню, у самой реки
Мы собирали для Лели...»*
{youtube width="300"}5Y91k04bpbc{/youtube}
19.11.2012
