-Ахмед, я даю за твоего тощего и
шелудивого верблюда целых 30 баранов!
- Нет. Он стоит больше.
- Хорошо, 40 баранов!
Жизнь постоянно подсказывает нам, что в разных местах планеты время течет с разной скоростью. На нашем дворе век ХХ1, а в некоторых местах - еще каменный. Так, по сей день во всех кочевых племенах Сахары и Аравии величайшее богатство, а так же все движимое и недвижимое имущество, составляют...живые верблюды (или «кэмелы»). Они веками и тысячелетиями поддерживали существование целых государств, осуществляя перевозку людей, почты, соли, любых грузов и по сути - обуславливая наличие в этих пустынях и оазисах торговых связей и хоть какой-либо цивилизации. Без этих горбатых трудяг все эти просторы вряд ли были бы когда обитаемы и по сей день, несмотря на появление ракет и вертолетов. По сути – на горбах верблюдов стоят и сегодня многие пустынные цивилизации Африки и Азии!
По-прежнему, как и сто и тысячу лет назад во многих исламских государствах верблюд был и остается основным транспортным средством и главной мерой цены. При всех инфляциях именно через него (как через водку у русских) определяется цена на все другие товары, будь-то лошадь, невеста, дом или скот. Любой, даже самый богатый шейх или простой кочевник «стоит» столько, сколько у него есть этих самых верблюдов, при этом количество «Мерседесов» или дворцов в расчет не принимается! Жен ценят тоже по количеству кэмелов, которых дают за них! С точки зрения европейца это «дикость», но для жителя пустынь – это норма. Он знает, сколько великих государств и больших городов Азии и Африки, с дворцами, мечетями и фонтанами, оставили после себя лишь воспоминания, да пыльные развалины и были проглочены Пустыней за эти сотни и тысячи лет. А верблюд? Он как видим, жив, невредим и процветает по-прежнему.
х х х
Восьмидесятые годы... Наш экспедиционный отряд Академии Наук застрял в песках Галбин-Гоби, (совсем рядом с китайской границей) и на ночлег мы устраивались уже ночью, под чарующим звездным куполом. По привычке, взяв с собою в палатку карабин, я закутался в «спальник» и сразу же «провалился» в сон. Часа в три ночи меня разбудили дикие вопли, свист и топот десятков ног. Выглянув наружу, я с ужасом увидел, как из бледного рассвета пустыни на лагерь налетает вихрь из вооруженных, полуодетых людей, скачущих на верблюдах и потрясающих оружием. Все они свистели, орали и визжали как тысяча чертей! В эту какофонию вмешивалось рычание самих «скакунов» и их топот. Вся эта лавина вмиг заполонила лагерь и начала метаться между палатками...
-«Бандиты!», -- мелькнуло у меня в голове.
Поскольку мы находились в одном из самых глухих уголков пустыни Гоби, на границе с Китаем, где на сотни миль в округе нет ни поселений, ни кочевников, здесь можно было встретить самого черта, поэтому мои мысли могли иметь самое живое подтверждение.
--«Ну я вам покажу!»,-- возникла четкая решимость драться.
Схватив карабин и коробку с патронами, я тут же начал его дозаряжать, затем быстро обулся и уже готовый к бою, выглянул наружу. Ситуация там кардинально изменилась. Из своей палатки, как черт из табакерки, выскочил наш монгол-проводник и начал ... отчитывать вновь прибывших, а они как школьники стояли перед ним, держась за своих «кораблей пустыни». Подойдя ближе, я выяснил, что это «цирики» –монгольские пограничники, которые нас случайно обнаружили и решили захватить с боем, приняв за нарушителей границы. Наш же проводник вычитывал им, как они посмели нас разбудить так рано, не оповестив заранее о визите!
Всеобщее напряжение схлынуло, послышались смешки и мы начали знакомиться, но меня больше привлекали их лохматые двугорбые «кони». Надменно держа высоко свои губастые головы с пушистыми ресницами, они смотрели на наше шевеление внизу как Гулливеры на лилипутов.
Почуяв «перекур», они тут же начали жевать свою жвачку, ритмично двигая челюстями, как какой-то единый большой организм. Вскоре, с помощью одного из цириков, я вскарабкался между горбов лохматого верзилы и получил в руки «инструмент управления» – одинокую веревочку, продетую с помощью костяной пластинки между его ноздрей.
Привыкнув в «другой жизни» к тому, что живым «средством передвижения» управляют с помощью двух поводьев, я с некоторой опаской взял ее в руки, заметно беспокоясь о результате, ибо плохо представлял себе, как управлять «конем», а тем более, его останавливать.
Между тем, смеющиеся цирики повернули нас со зверем носом в пустыню и ...хлопнули его арапником по шерстяному заду.
Что тут приключилось, невозможно описать словами. Зверь подпрыгнул на месте и, лишившись вмиг своей невозмутимости, как юный жеребенок, вприпрыжку помчался прочь от лагеря. То, что он мчался иноходью, раскачиваясь на ходу из стороны в сторону, было лишь частью наших с ним проблем, поскольку я мертвой хваткой вцепился в его мягкий и пушистый горб, пахнущий молоком и шерстью. Главное было в том, что мы со страшной скоростью летели в никуда – в глубину пустынь Гоби, где на тысячи миль вокруг не было ни единой живой души(!), кроме орлов, тарбаганов и ветра...
Мимо пролетали кусты саксаула, какие-то горные отроги, барханы, а мой «жеребец» все не снижал взятого им темпа!
Куда мы скакали и как вернуться обратно не знали ни он, ни я.
Наконец, через какое-то время освоившись с этой скачкой, я попытался через эту чертову веревочку сообщить «ему» мои пожелания – по возможности остановиться, а если можно, то и повернуть обратно.
Это мне долго не удавалось и на мои призывы и потуги он только поводил головой в сторону и прибавлял ходу. Наконец, решив спасать свою жизнь, я взялся за него «двумя руками» и, натягивая повод, прижимал его голову вниз и вбок. Решив, что в такой странной позе его бег теряет изящество, мой «скакун» наконец затормозил, а затем и остановился. Кое-как повернув его назад, я в недоумении разглядывал сверху расстилавшийся перед нами в тусклом утреннем полусвете незнакомый пейзаж из саксаулов и барханов. Но куда двигаться в три часа ночи, посреди пустыни Гоби, не знали мы оба. Причем, он был в полном порядке и тут же, отрыгнув что-то из желудка в рот, начал опять ритмично жевать...
Как и когда мы с ним добрались до людей и лагеря – это отдельная песня, но вот именно так произошло мое первое близкое знакомство с «кораблем пустыни».
Как все видимо поняли, это был бактриан – двугорбый верблюд.
Предки его и дромедара – одногорбого, попали в Азию через Берингию из Северной Америки более 2 млн лет назад. Разделившись в свое время из единого ствола, они расселились по разным концам Азии, заняв пустыни и полупустыни, а западная часть волны дромедаров захлестнула и Африку.
Сегодня трудно сказать, почему восточная волна получила два горба, а западная один, да это собственно и неважно, пусть хоть три, поскольку их функциональность едина -- хранить запасы энергии при длительных воздержаниях от еды и питья в пустынях и саваннах во время постоянных длительных засух.
Стоит сказать, что есть еще на планете и безгорбые верблюды – дальние родичи горбатых. Это – ламы, викуньи и альпаки из Южной Америки, жители горной системы Анд. Они тоже в свое время пришли из Америки Северной.
Не все понимают до конца, что вообще-то перед нами – изумительное, совершенно уникальное в своей узкой специализации создание, приспособленное именно к суровостям пустынь. На концах длинных устойчивых ног у него не копыта, а две большие мягкие мозоли, с когтями, создающие своим контрастом устойчивость на сыпучих грунтах и в песках.
Шея длинная, сообразно длине ног.
Его горбатый силуэт меньше подвержен «ударам» прямых солнечных лучей, светлая шерсть отражает свет и тепло снаружи и очень хорошо греет изнутри. Бактрианы Памира преодолевают любые кручи и легко выдерживают морозы по 30-40 градусов! При этом собственная температура их тела может колебаться от 40 градусов днем до 34 ночью. Какие температуры выдерживают они в жарких пустынях, не знает никто из людей, поскольку они там(температуры) приближаются к 100 градусам и человек не способен их зафиксировать и выжить! Наш герой может неделями обходиться без воды и питья, жевать колючие пустынные растения, противостоять песчаным бурям – самумам, выдерживать обезвоживание на четверть своего веса, нести груз в 140-160 кг и при этом еще, на привалах, ... ухаживать за «дамами»!
При таком фантастическом испарении давление в его венах не меняется, а кровь (за счет овальных эритроцитов) остается текучей, не густеет и продолжает питать ткани кислородом.
В питании наш герой показывает себя настоящим аскетом. Обыкновенно он питается в пустынях Сахары грубой иссохшей травой, жесткими стеблями репейников и вообще – любой растительной ветошью, оставшейся от редких дождей, когда пустыня хоть немного зеленеет.
Во время переходов его подкармливают иногда соломой или зернами дурры.
Он может легко пережевывать любые пустынные колючки, не причиняющие ему никакого вреда. А старая корзина, сплетенная из листовых жилок финиковых пальм, по прочности напоминающая стальную проволоку, доставит ему истинное удовольствие, как гурману, закусившему омаром.
Идущие в караване верблюды, в сухое время года, могут без вреда для себя обходиться без питья 4-5 дней, а в зимний или влажный сезон, когда им достается много зеленого корма, они могут оставаться без воды до 10 дней! Зато в первом же оазисе он выпивает за три минуты 120 литров! Поверьте, на такие подвиги не способно ни одно живое существо на этом свете, кроме нашего скромного героя.
Неудивительно что вокруг этих горбатых «чудес» пустыни всегда витала аура таинственности, мистики и сказки...
В Африке я часто слышал россказни, что умирающие от жажды путники из последних сил разрезали своему кэмэлу брюхо и пили воду из его желудка. Зная устройство желудка жвачных, я слушал все это с большим сомнением, а неоднократно поучаствовав в его вскрытии, убедился, что все это – сказки. Основное и самое большое отделение четырехкамерного желудка верблюда – рубец, набит полуразжеванной зеленой массой, которая обрабатывается бактериями и простейшими организмами, помогающими животному расщеплять клетчатку на сахара. Жидкости здесь мало, но если постараться и хорошо процедить жижу, то можно добыть немного влаги. Она к тому же зеленого цвета и плохо пахнет. Запах этот не уходит, даже если ее вскипятить.
Мы все видели, даже трогали верблюдов и знаем их как давних друзей человека, но мало кто знает, что когда-то они все были дикими и, подобно антилопам, вольны как ветер. Появившись в полупустынях, они тысячелетиями широко мигрировали по степям, полупустыням и пустыням, чувствуя себя совершенно прекрасно. Только появление человека изменило это все кардинально.
Он частично одомашнил, а частично истребил всех свободных верблюдов, прекратив все широкие миграции.
Но даже сегодня, в начале третьего тысячелетия, в глубине пустынь Гоби остались настоящие дикари. Монгольские кочевники – араты, называют их «хавтагаи» и несмотря на то, что вид занесен в Красную Книгу МСОП, продолжают преследовать зверей даже в пустынях Заалтайской Гоби, где их еще осталось несколько сотен. Из-за этого постоянного прессинга хавтагаи стали больше похожи на тень верблюда домашнего – они сухи и поджары, с двумя маленькими сухими горбиками, очень чутки и исчезают как призраки при любом намеке на присутствие человека.
Предпочитают они сайры (сухие водотоки), изрезывающие низкие сопки пустынь и днища ущелий, где быстрее можно встретить хоть какую-то зелень. Это пустынные кустарнички – баглур, эфедра Пржевальского, саксаул зайсанский, селитрянка, реомюрия джунгарская. Их названия для нас наполнены неземной поэзией, да и они сами как пришельцы с Марса – совершенно необычны и красивы. При этом все они жестки как проволока, но хавтагаи справляются с ними легко и непринужденно, как их более западные родственники с верблюжьей колючкой.
. Весной они переходят к предгорьям Монгольского Алтая, где задерживается влага и больше зелени, а к зиме уходят в южные пустыни, где встречаются небольшие оазисы и островки растительности. В местах, где они держатся, пустыня покрывается сетью троп и дорожек, соединяющей места обзора, пастьбы, отдыха и т.д. На точках обзора сторожевые верблюды осматривают горизонт, выглядывая пришельцев и врагов, отсюда же они определяют пути отхода по самым удобным ложбинам и сайрам. Выходят пастись они на равнину в самые ранние часы заката, когда солнце окрашивает низкие горы в красные и оранжевые тона, остаются там на всю ночь и ранним утром тихими тенями уходят в самые глухие уголки горных хребтов – в ущелья и скалы...
В теплые сезоны самые активные и сильные бойцы собирают вокруг себя по нескольку самок (часть из которых с верблюжатами), образуя гаремы. Величина их к сезону гона может достигать 20, 30, и более. При этом каждую новую «кандидатку» в свой гарем самец принимает с ритуалом любви, добиваясь ее мирно или даже насилуя. Отдельно от них собираются группами те, кому не повезло – молодые самцы и взрослые холостяки. Это – так называемые холостяцкие стада.
Среди мужчин существует четкая линейная иерархия, высшая каста которой занимает и активно охраняет свои собственные участки. Например, единственный на 100 миль в округе ключ с водой или колодец. В этих условиях, конечно же, шансы других самцов на хоть какую-то жизнь(не говоря уже о семейной) сводятся зачастую к точке «замерзания». Свои владения Иерарх метит, потираясь затылком(у него здесь железа) или животом о почву и кусты, оставляя везде свой запах.
В сезон размножения самцы, особенно претендующие на высшие роли и самок, очень возбуждены. Это касается и домашних, которые в этот период могут быть опасны для людей и больше напоминают по поведению овчарок, чем верблюдов. Они метят свои участки и ищут схваток с конкурентами. Если таковые находятся, то два грозных зверя весом по полтонны скрежещут зубами, пускают ртом пену и грозно наступают друг на друга, закидывая голову назад, а затем пригибая к самой земле, в позу «гусака». Каждый из них пытается сбить другого с ног ударами плеч, укусить за шею или ноги и прижать шеей к земле. Если один из них не устоял на ногах, то победитель топчет его ногами, падает на него сверху как участник «боев без правил» и пытается буквально «втереть» несчастного в землю. После такого стресса побежденный, даже если и избежал серьезных травм, долго обходит стороной участок победителя и его самок.
К середине зимы, когда заканчивается сезон размножения и спадает напряжение, самцы перестают жестко контролировать свои гаремы и хавтагаи собираются большими стадами, готовясь к весенним миграциям.
Не менее интересны дромедары. Из природы – сахарских и аравийских пустынь они исчезли очень давно, видимо еще во времена цивилизации фараонов и полностью перешли под покровительство человека. У арабов они находятся на правах члена семьи.
Здесь существуют две совершенно различные группы кэмелов. Первые из них это бишарины – скаковые верблюды – существа поистине уникальные. Воспитанные издревле в постоянном беге, высокие и поджарые, они способны зараз пробежать по пустыне хорошей рысью 50, 100 и даже 150 км! Никакая лошадь не угонится за таким скакуном, тем более что все это в условиях настоящей пустыни – без еды и питья! Его рысь так плавна, что всадник «может выпить чашку чая, не пролив ни капли!» На старинных гравюрах отряды вооруженных копьями и знаменами туарегов, восседающие на беговых верблюдах, воодушевленно несутся по пустыням и кидаются в жаркие схватки. Неудивительно, что цены на таких красавцев достигают заоблачных высот. Самые дорогие беговые верблюды – оманские, стоят по 200-300 тыс долларов каждый. А верблюдица Ифрита была продана недавно в Катаре за полмиллиона «баксов»!
Вторые – это египетские вьючные верблюды. Они несколько приземистей бишаринов, с короткими и толстыми ногами, мощным туловищем. Неказистые снаружи, они способны переносить на себе совершенно невероятные грузы – по 2-3 центнера! Именно они перетаскивали по Сахаре на своих спинах сотни тысяч тонн соли...
Двигаясь иноходью (поднимая одновременно правые, затем левые ноги), кэмел раскачивает на ходу своего седока, создавая полную иллюзию морского путешествия. Неудивительно, что многие новички именно ею и заболевают, оставляя свой сьеденный завтрак на дороге...
Нельзя умолчать о верблюжьем характере. Если животное чего-то не хочет делать, или наказано, оно приходит в страшное возбуждение и ярость, ревет, издает рокотание и вопли, выпучивает из горла пузырь, надутый воздухом, кусается, лягается и закусывает удила. Если же в эти мгновения на нем восседает человек, то он стремится подбежать к жердевой ограде или зарослям колючек и сбросить свою ненавистную ношу именно туда... Много нужно усилий седока, что бы укротить такого буйного гордеца. А укрощенный, он долго еще издает жалобный рев и визг, словно плача и жалуясь всему миру на обиду, нанесенную человеком всему его горбатому верблюжьему роду...
Эти чудные создания - дикие двугорбые верблюды встречаются в Гоби все реже и реже, нуждаются в охране и давно занесены на страницы Международной Красной Книги МСОП.
