Я работаю в музее декабристов — смотрителем. Нас, в штате сотрудников, всего два человека. Я и молодой директор. Начальник мой постоянно по заграничным симпозиумам катается. Говорит, что ищет инвестиции. На тамошних пляжах. Я уж не знаю, что он там и куда вкладывает, но за полгода всех этих симпозиумов наш директор музея успел уже дважды — жениться, четыре раза — развестись, восемь раз — обратиться к венерологу и получить аж девяносто девять сотрясений своего юного головного мозга. И в связи с такими его усердными бизнес-поисками весь музей наших древних революционеров лежит на моих худых плечах. Я там и смотритель. И честный бухгалтер. И взрослый мальчик на побегушках. А иногда и нетрезвый водопроводчик. Каюсь, есть за мной и такой грешок.
И вот однажды, значит, вызывает меня мой директор и, прикладывая лед к своему кем-то мастерски подбитому глазу, говорит:
— Тут нам из управления директива пришла. Тем музеям, в которых самая низкая посещаемость, будет вдвое урезана господдержка. Скажи, сколько у нас было посетителей в этом месяце?
— Так у нас посетителей всегда одинаково, — отвечаю, — что в этом месяце, что в прошлом году.
— Ну и сколько же их было? — переспрашивает нетерпеливый директор.
— Ни одного не было, — отвечаю. — Вернее, один бомж, как-то заходил. Носки посушить. Но я его выгнал, потому что сам он пах хуже, чем эти его носки.
— Это плохо, — загрустил начальник, поглаживая свернутый в драке нос. — Такими темпами я скоро не только на симпозиумы перестану ездить, но и вместо пятизвездочного коньяка начну употреблять всякое четырехзвездочное пойло. Что делать-то будем, смотритель? — спросил он меня, с нежностью вправляя себе сломанное ухо.
— А что тут сделаешь, если не хочет наш народ разглядывать стул, на котором сидел декабрист Кюхельбекер, — сказал я и добавил: — У нас же не Третьяковская галерея. У нас красть нечего. Поэтому посетителей всегда с «гулькин нос» будет.
— О! — оживился директор-путешественник: — А давай тоже что-нибудь украдем из нашего музея? Снимем все на видеокамеру и по всем новостям потом такое воровство распиарим. В наших загашниках, конечно, дорогих картин нету. Но думаю, что стул этого самого Кюхельбекера даст нам рекламы не меньше, чем полотно знаменитого живописца Куинджи, которое недавно сперли в той же Третьяковке. Как тебе эта идея? А?
Я засомневался:
— Мне как-то неловко пиарить воровство, господин директор. Я ж не депутат какой-нибудь. Поймают ведь нас. И окажемся мы в камере. С вашей видеокамерой. Это декабристы годами в казематах могли бездельничать. А мне в тюрьму никак нельзя. У меня ипотека.
— Да не дрейфь ты, смотритель! — радостно продолжил побитый кем-то директор. — Я ж в актерском агентстве обучался. Два дня. Я тебе такой грим наложу, что жена родная не узнает. Тем более мы же быстро найдем украденное. Нам бы только рекламу сделать, чтобы в наш музей народ попер.
— Ну, во-первых, господин начальник, я давно и счастливо не женат, — сказал я, засмущавшись. — А, во-вторых, почему это, чтобы народ в музей попер, надо обязательно из него, что-то спереть? Может быть, как-то без уголовщины попробуем людей завлечь?..
Директор обиделся:
— Так завлекай. А то впустую вякать ты горазд. А как рассказывать в рабочее время о восстании 1825 года, так тебе сразу запах носков мешает. Вот что ты за сотрудник такой? Украсть простой стул с работы и то не можешь.
Директор вздохнул, вправил себе свернутую челюсть и добавил:
— Ладно, я сам украду. Но если ты не поможешь мне все это заснять на видео, я опять тебе зарплату в три раза урежу. Ты понял?
В общем, уговорил меня мой начальник стать видеооператором нашего, так сказать, воровского промоушена. И в один из прекрасно-дождливых осенних дней приклеили мы молодому директору стариковскую бороду и запустили его в свой музей. С целью псевдокражи стула — на котором в первой половине 19-го века обожал восседать декабрист Кюхельбекер.
Загримированный директор, значит, сцапал стул и пошел с ним к выходу. А я с телефоном стою и весь процесс подставного уволакивания на камеру запечатлеваю. И тут директор своей свернутой челюстью мне сквозь бороду и шепчет:
— Ты говори что-нибудь, чтоб все натуральней выглядело.
Я продолжаю снимать, значит, а сам за кадром, вслух, говорю:
— Господин посетитель, поставьте, пожалуйста, стул декабриста на место! Не для вас он на нем свои антицарские подушки мусолил!
Начальник хихикнул, показал мне язык и стал вытаскивать революционный стул из дверей. А двери в наш музей маленькие. И недотепа директор, конечно же, на выходе зацепил стулом за проем и весь его поцарапал. Вот тут-то меня разочарование и накрыло. Я, значит, с этим стулом нянчусь, как с ребенком, а ты, мордобыдло такое, его по углам елозить?
— А ну, стой! — завопил я и подскочил к начальнику: — Ты знаешь, сколько я с этого стула пылинок сдул, чтобы он блестел, как сорокин глаз?! А?!
Директор на секунду оторопел, но сразу же перешел в тихое наступление:
— Помни о зарплате! — прописклявил он издевательски и не своим голосом.
Но меня уже несло, словно барана на свежеокрашенные ворота. Я схватил вора-директора за старческую бороду и заорал в его молодое лицо:
— Нашел чем пугать! Я из-за твоих постоянных обрезаний последние три года и так одним линолеумом питаюсь! Месяцами на этом стуле сплю голодный и не вылажу из музея, чтобы меня кредиторы не нашли! А ты только в день получки здесь появляешься! Сибарит ты недоделанный!
И как вдарю от злости начальнику телефоном в его пока еще не подбитый глаз. Но мой директор и сломанным ухом не повел от этого удара. Сразу видно, что к таким разговорам он давно на симпозиумах привык. Он не растерялся и как шибанет меня в ответ поцарапанным стулом вдоль хребта. Тра-та-тах! Стул треснул, а вокруг меня закружились в небесном танце, наверное, все звезды Млечного пути. И больно мне так стало. Я как заору от этой боли:
— Помогите!!! Музейного работника экспонатом убивают!!! Аааааа..!!!
На мой крик в музей с улицы сбежались прохожие. И, приняв моего начальника за того, кем он по жизни и являлся, так ему наподдали, что сделали юбилейное сотое и сто первое сотрясение его мозга — одновременно!!!
В полиции потом долго смеялись, когда узнали, в чем дело.. Директора моего, конечно, сразу же уволили. И меня поставили на его место. Теперь я вообще один в штате. Так сказать, стопроцентно отвечающий за все работник. Но мне грех жаловаться, ибо слух о происшествии в нашем музее разошелся по всей области. А видеоролик, где бородатый ворюга бьет смотрителя стулом по спине, показали по всем телеканалам. В рубрике «Тревожная хроника». И теперь в нашем музее каждый день народу — не протолкнуться. И все люди очень хотят увидеть сломанный стул, на котором когда-то так любил греть свое мягкое место друг поэта Пушкина коллежский асессор и декабрист Вильгельм Кюхельбекер…
Валерий БОТАЛОВ, Екатеринбург.
