Старые джинсы и свитер мирно покоились на дне мусорного контейнера во дворе, а новые висели на спинке стула возле кровати с его стороны. Месяца три можно было не беспокоиться, а там, глядишь, и офисный стиль введут…
Нет, она его любит такого, как есть - толстого, смешного и очень далекого от идеала. До него всякие бывали да сплывали, стоило лишь раз сказать:
- А не пошел бы ты…
А он… Его хоть сто раз пошли, в ответ услышишь лишь спокойное и уверенное:
– Тебе надо, ты и иди.
До него спать любила одна и после нежностей всегда выпроваживала кавалера в соседнюю комнату или уходила сама. Он же, в ответ на стандартное «А не пошел бы ты…», просто сгреб ее под себя, навалился всей тушей, чтобы не утекла, и мирно захрапел. Да так и прижился…
Поначалу она пыталась давить на жалость, изображала, что задыхается. В упор не замечал. Деваться некуда, уступила. А совсем смирившись, такую хрупкую женственность и нежность в себе ощутила. Вот оно долгожданное - широкое, мужское...
Почти сразу после свадьбы он о ребеночке общем заговорил. Боязно стало, как представила себе предстоящие трудности. Да и в нем пока особой уверенности не было. Опять же возраст - читала, что после сорока генные мутации бывают и все такое… И завели они вместо ребенка машину, давнишнюю мечту обоих. На том и успокоились.
А когда поняла, что любит его? Да тогда и поняла – за всеми этими мечтами-разговорами. А еще сильнее полюбила, как за руль сел…
Он ведь в молодости оперативником какое-то время работал и потому ни крутых, ни братков, ни гаишников патологически не боялся. А на дороге как без этого?..
Во время совместных поездок она влюбленно тряслась от ужаса, наблюдая его бурную реакцию на ошибки других водителей. А тот случай, когда в пробке стояли? Выскочил на встречку какой-то чудик и стал протискиваться перед ними. Так ее герой, не поленился - выбежал из машины и через полуоткрытое окно едва не вытащил нахала на улицу вместе с баранкой!
И ведь столько раз его просила:
- Угомонись, ты давно уже не опер, а программист. Разве забыл?
- А хоть и забыл, все равно я их всех убью…
Он убьет? Ей ли не знать, что ласковее и добрее человека на белом свете не найти. А какой он расчудесный перед ужином бывает – все пританцовывает и поет что-то, и в глазки ей нежно заглядывает… Малыш…
Замужем была не в первые и давно поняла: иные мужчины в браке, что дикие звери в клетке – если спиной к ним не поворачиваться, зря плеткой в пасть не тыкать и досыта кормить мясом, вполне управляемы, и ладить с ними можно. Тем более что и жила она теперь значительно лучше, чем до встречи с ним.
Но был у него один пунктик. Особо полюбившуюся одежду он воспринимал, как вторую кожу и носил ее до тех пот, пока в прах не изнашивал. И если рубашки и свитера менялись, как минимум, раз в сезон, то с джинсами была просто беда. Лишь заподозрив ее в намерении выбросить бессменные Levi's, он начинал их пасти: собственноручно стирать, сушить, не спуская с них глаз, а на ночь класть под матрац со своей стороны – от греха подальше…
Так было и в последнее воскресенье. На следующее утро он собирался пойти к начальнику отдела просить повышения оклада – машина оказалась удивительно прожорливым «ребенком» и денег на ее «игрушки» катастрофически не хватало…
В понедельник с работы вернулся темнее тучи. От ужина отказался, лег в постель и, накрывшись с головой одеялом, начал негромко постанывать…
- Малыш, да что случилось-то…
…С полчаса молча сопел в подушку. Потом, тяжко вздыхая, поднялся и, не зажигая света, надел свои драгоценные джинсы. Затем отвел ее в гостиную, усадил на диван, а сам сел в кресло напротив, по обыкновению широко разведя колени…
- Видишь?
Выношенная до предела джинса разошлась, и все его солидное богатство, обтянутое любимыми красными боксерами, симметрично вывалилось в образовавшиеся прорехи. Совсем как пузыри у лягушки, поющей в пруду…
Удержаться не смогла и расхохоталась - до слез. Изнемогая, сползла на пол. Испугался:
- Ты прости меня! Я больше так не буду, слышишь? - Засуетился: - Вот смотри – эти сейчас же выкину и …и утром надену новые! ...Только на работу уж больше не вернусь…
Сел рядом, прижал к себе, как любимую игрушку, или она его к себе прижала – какая разница…
Смеяться перестала…
- Малыш мой, какие все пустяки. Прости и ты меня… за то, что не всегда и не все понимаю! А уйти с работы, да ради Бога, уходи! Только на тебе ж там все держится. Где они второго-то такого найдут? И потом, откуда ты знаешь, что начальник твой все это видел? На-ка, надень свой свитер – он же у тебя почти до колен вытянут. Ой, доберусь я и до него…
Облачился, повторил маневр с креслом:
- Ну как?
- Ничего, совсем ничего не видно…
- Ой, а у меня ж на коленях еще и папка с бумагами лежала…
- А что начальник-то тебе сказал?
- Да взял заявление, побеседовали, потом он мне его подписал, и… ему позвонили… Он пожал мне руку, продолжая говорить по телефону, а я пошел по своим делам…
- Ну вот, и стоило так переживать. Ты когда сам-то заметил эти дырки на штанах?
- Да в конце рабочего дня, когда уже уходить собирался, в туалете…
***
Еще долго дурачились в постели: он приседал и квакал, а она в ответ заливалась смехом. После полуночи соседи не выдержали и начали долбить по батарее…
- Ну что ж, и нам спать пора. Утром на работу, - сказал он, нежно подминая ее под себя. Она прижалась щекой к его широкому плечу и счастливо улыбнулась.
Старые джинсы и свитер мирно покоились на дне мусорного контейнера во дворе, а новые висели на спинке стула возле кровати с его стороны. Месяца три можно было не беспокоиться, а там, глядишь, и офисный стиль введут…
Уже засыпая, шепнула:
- Знаешь, у нас почти все есть для счастья… все – кроме ребеночка. Да мы еще и не очень старые с тобой. Может, рискнем?
- Конечно, рискнем! - восторженно завопил он. - Так, ты пока тут готовься, а я на улицу – за Levi'sами. Ты ж из них такой «комбез» сошьешь нашему пацану!
- Остановись, ночь на дворе! - уже почти сожалея о своем предложении, прокричала она. - Да я и шить не умею!
- Ничего, за девять месяцев и не тому научишься, - донеслось радостным эхом из кабинки отъезжающего лифта…
