Мишия Удонтий (Ольга Трушкина)
Утренний луч осветил темную, мрачную, оклеенную грязно-коричневыми в квадратик обоями комнату. Обстановка этого помещения была очень необычной. Тут столько всего понаставили, что оно больше напоминало склад, чем жилище человека. На полу расстелен грязный, давно нечищеный бурый ковер с узорами. По коврику висело и на каждой стенке. А еще три стояли свернутые рулонами у стены за тахтой, на которой спала хозяйка комнаты, маленькая тощая старушонка Нина Ричардовна.
Под самой же тахтой плотными рядами расположились трехлитровые баллоны с огурцами. Их было огромное количество. Те, что не поместились под старушечьим ложем, сиротливо толпились у окна. Все они были закатаны не прошлым и даже не позапрошлым летом, а гораздо раньше. Их содержимое, судя по всему, стало непригодным в пищу, но Нине Ричардовне было жалко их выбросить. До этого ей было жалко их открыть и употребить в пищу, а теперь стало жалко выкинуть.
«Ничаво, вона племяш приедет, отдам ему, на закусь к самогону, небось, сгодятся», - думала старушка. Но когда племянник Анатолий, источающий неповторимый аромат самогонного перегара, наведывался в гости, Нине Ричардовне становилось жаль отдавать ему огурцы.
«Авось так обойдется, пьянь подзаборная, огурцы ишшо хороши, самой сгодятся», - размышляла прижимистая тетушка, а баллоны так и продолжали храниться в ее комнате. Время от времени какая-нибудь банка взрывалась и вонючий тухлый рассол проливался на ковер. Нина Ричардовна, ругаясь на чем свет стоит, убирала осколки и вялые сморщенные овощи, но едкий запах после еще долго стоял в комнате, которую женщина никогда не проветривала.
- Все хвори от сквозняков, - говорила она.
Почти половину помещения занимал гигантский, до самого потолка, платяной шкаф, темный и печальный, как гроб. Там было сложено такое количество одежды, что даже самой бабульке было страшно туда заглядывать. В гардеробе хранились шубы, пальто, плащи, куртки, свитера и прочие вещи, не только принадлежавшие ей, а еще и ее покойным маме и бабушке. Она специально наняла «газель» и съездила за их пожитками в деревню, чтобы перевезти их сюда.
- Вещи хорошаи, добротнаи, таких чичас не делають, - приговаривала она, перекладывая все это пыльное, заплесневелое, давно потерявшее первоначальный цвет старье, из мешков в шкаф, - авось ишшо пригодятси.
А в боковом отделении шкафа на полках хранилось огромное количество нового, нетронутого, девственного постельного белья. Тут было все: белоснежные простыни и наволочки, вышитые пододеяльники, нежнейшие махровые полотенца. Сама Нина Ричардовна спала на застиранном до дыр, дрянном посеревшем бельишке, а свои огромные запасы берегла впрок, для какого-то светлого будущего, которое, судя по всему уже никогда не настанет.
На нижней полке необъятного гардероба стояли многочисленные вздувшиеся жестяные банки с мясными и рыбными консервами, упаковки с чаем и кофе. Все это богатство было выпущено в 70-80-х годах прошлого века и давным-давно уже пришло в негодность, но Нина Ричардовна продолжала их заботливо хранить по причине своей просто фантастической скупости. Такие знаменитые литературные герои как Гобсек, Скрудж, Плюшкин и Скупой Рыцарь, по сравнению с Ниной Ричардовной были сущими транжирами.
Старушка ничего и никогда не выкидывала, а всю свою зарплату, а теперь уже и пенсию тратила на создание все новых и новых припасов. Очевидно, она твердо верила, что когда-нибудь наступит Очень Черный День и все это ей тогда пригодится.
Даже конфетные обертки она тщательно разглаживала утюгом и собирала в особую коробочку. Клетки из-под яиц аккуратно вставляла друг в друга и складывала на кухне. Одна такая башня уже достигла потолка, зато вторая была построена еще только наполовину.
Кухонные шкафы просто ломились от новеньких сияющих кастрюль, сковородок и ковшиков. Чайные и обеденные ни разу не использованные сервизы заполняли все полки. Бархатные коробки с мельхиоровыми и серебряными ложками, ножами и вилками были аккуратно сложены в углу, под пирамидой из связанных стопками старых газет. Несмотря на такое богатство и изобилие Нина Ричардовна ела из страшной, с отбитой краской эмалированной миски гнутой алюминиевой вилкой. А чай пила из настоящего музейного экспоната – солдатской жестяной кружки времен Первой мировой войны.
Вся кухня была заставлена мешками с рисом, гречкой, мукой сахаром и солью. Какие из них приобретены недавно, а какие - двадцать лет назад, она уже не помнила. Некоторые уже были начаты.
Питалась Нина Ричардовна очень экономно. Обычно каждую неделю она варила большую кастрюлю каши, а потом один раз в день перекладывала немного варева в свою мисочку, разогревала на газе и ела. Вот и вся ее еда. Раз в месяц она позволяла себе неслыханную трату: приобретала немного куриных гузок и варила из них суп. Таким изысканным лакомством она обычно угощала своего единственного племянника.
Анатолий, хоть и был алкашом, но жадиной – никогда. Он приносил престарелой тетушке то шоколадку, то фрукты, а однажды купил на рынке целый килограмм говядины. Но эти приношения не шли ей впрок. Шоколадки отправлялись на вечное хранение в гардероб, фрукты красовались в хрустальной вазе до полного сгнивания, а прекрасный, свежий кусок мяса пролежал в ее холодильнике до тех пор, пока не позеленел, после чего старушка попробовала его сварить, но он начал источать такой аромат, что ей, скрепя сердце, все же пришлось выбросить этот деликатес.
В правом углу кухни пылились нераспечатанные красивые коробки с импортной бытовой техникой: кухонным процессором, миксером, соковыжималкой и кофеваркой. Нина Ричардовна время от времени любовалась на них, читала надписи на коробках, но раскрыть так и не решилась.
Ванная комната в квартире была недоступна, она превратилась в хранилище стиральных порошков, мыла и шампуня. Тут были совершенно уникальные экземпляры, например, пачка «Тайда» 1965 года выпуска, а еще гэдээровский антистатик «Юбилей» в высоком флаконе и еще множество моющих средств – импортных и отечественных, датированных последней четвертью прошлого века. Дверь в ванну теперь нельзя было открыть. Оттуда шел невыносимый концентрированный запах стирального порошка, и даже проходя мимо этой двери, можно было подхватить приступ аллергического насморка.
Стены гостиной и спальни украшали коробки из-под готовых коржей для торта и обертки от шоколадных плиток. Она завесила этой «красотой» все стены своей двухкомнатной квартиры. Сейчас и жить-то можно было только в одной комнате. Вторая, побольше, была заполнена до отказа старыми ненужными вещами, которые она перевезла сюда из деревенского дома. Там был настоящий склад ветхой, поломанной, никому не нужной мебели. Если кто-то из соседей собирался купить новый диван или шкаф, а старый при этом выбросить, то Нина Ричардовна просила, чтобы эту вещь не выкидывали, а приносили ей.
Одевалась старушка весьма и весьма оригинально. Она носила ярко-красный кримпленовый костюм с укороченными рукавами, под который поддевала теплые свитеры и фуфайки зимой, а летом легкие блузки или футболки. Круглый год на ней были толстые нитяные чулки грязно-бежевого цвета, неаккуратно свисающие складками на ее тощих кривых ногах.
Голову старухи и на улице и в помещении украшала ярко-оранжевая шелковая косынка с изображением олимпийского мишки и надписью «Олимпиада-80». Когда было холодно, Нина Ричардовна надевала поверх нее огромную вязаную шапку, в которую, для придания объема и более высоких эстетических качеств она напихивала старого тряпья. Водрузив это величественное сооружение на голову, она становилась похожей на ужасного марсианина из фильма «Марс атакует». Еще большее сходство придавало ее маленькое сморщенное личико со злыми колючими глазками.
В таком виде можно было идти хоть на рынок, хоть в поликлинику, а хоть и в гости к подруге.
На этот раз Нине Ричардовне предстояло последнее – ее пригласила на день рождения старинная подруга Алевтина Дементьевна.
Нина Ричардовна долго искала предлог, чтобы не принять приглашение. Ведь придется сделать подруге хоть какой-нибудь подарок. Но Нина Ричардовна просто физически не могла этого сделать. И не потому, что не было денег. Их как раз имелось предостаточно – полный матрас. Ей было невыносимо больно потратить хоть копейку на что-нибудь кроме своих стратегических запасов.
После суток мучительной борьбы она все-таки решила идти в гости, но деньги не транжирить, а подарить что-нибудь из своих старых припасов. Но что? Одну из многочисленных хрустальных вазочек? Жалко! Чайный сервиз? Упаси Господь, такая роскошь! А может, комплект постельного белья, ведь вон их сколько? Нет! Как можно, для себя, и то жалко, жаба душит! Ну что тогда? Есть! Придумала. Коробочку конфет. Вон их сколько в серванте пылится! Эти, что ли? Жалко, они импортные, вон весь картон позолочен, такая и самой сгодится! Ну, тогда те? Нет, нет, нет! Это ассорти, их лучше самой съесть, потом когда-нибудь, на праздник! Да нет, целую коробку конфет дарить не дело – миллионерша, что ли? А у Алевтины Дементьевны морда не треснет? Пожалуй, все-таки треснет! Лучше подарить вон ту плиточку шоколада. Красиво и сердито! И оберточка симпатичная и вес нетто – 100 грамм. Подойдет, правда, уже на два года просрочена, да кто на это смотреть станет? Уж точно не Алевтина. Схряпает за милую душу и не подавится! Решено, плитка подходит, ее не так жалко, как целую коробку конфет. Только надо еще открытку подписать. Нина Ричардовна стала лихорадочно рыться в старых письмах, которые ей когда-то присылали родственники и знакомые. Вот, нашла что хотела. Яркая открыточка из двух половинок, если исписанную часть отрезать, будет совсем как новая. Ну вот, готово! Старушка удовлетворенно рассматривала результат своих трудов – исписанную корявым куриным почерком криво отрезанную картонку с душевными пожеланиями. Хорошо! Замечательно! Теперь осталось только подушиться – и вперед, в гости!
(продолжение следует)
Материал подготовила
Алёна Подобед
