Светлана Анатольевна Сырнева – поэт, секретарь Союза писателей России. Родилась в 1957 году в деревне Русско-Тимкино Уржумского района Кировской области. После окончания Кировского государственного педагогического института работала учительницей русского языка и литературы, корреспондентом, а затем редактором уржумской районной газеты, корреспондентом кировских областных газет.
Автор книг «Ночной грузовик» (1989), «Сто стихотворений» (1994), «Страна равнин» (1998), «Сорок стихотворений» (2004), романа в стихах «Глаголев» (1997), книги избранных стихотворений «Белая дудка» (2010).
Лауреат Всероссийской литературной премии «Традиция» (1996), Малой литературной премии России (1997), Всероссийской литературной Пушкинской премии «Капитанская дочка» (2002). Награждена орденом Достоевского первой степени, медалью «Василий Шукшин» – за вклад в российскую литературу и сохранение русского языка.
Живет в г. Кирове.
Из статьи Вячеслава Лютого «Трава молодая», открывающей тринадцатый том «Антологии Вятской литературы» (Избранные стихотворения Светланы Сырневой «Белая дудка»): «Среди современных поэтов, хранящих верность национальной почве, имя Светланы Сырневой обладает некой отдельностью... У Сырневой взаимопроникновение пейзажа, людской доли, личного жизненного пути и глубоко экзистенциального, невыразимого до конца собственного сердечного переживания доведено, кажется, до крайней степени… Не узнанный и не понятый до конца художник всегда склонен к горечи. Его слово звучит в каком-то ином, как видно, недоступном для общего слуха «частотном интервале». И потому мотив душевной невыразимости, столь знакомый нам по тютчевскому «Молчанию» (“Silentium!”), закономерно стал одним из главных в творчестве Светланы Сырневой: «Живо слово нетленное, живо, пока молчу».
Неразрывные нити между землёй и небом пронизывают, кажется, любое стихотворение Светланы Сырневой. Всё вокруг одухотворено: и поле, и дом, и дорога, и материнская ласка, и дерево у окна, и ветер, и снег, и бушующая вода, и перемены к плохому и к хорошему, и переход от дня к ночи и от темноты к свету... За видимой реальностью стоит другая, невидимая, но оттого не менее значимая и куда более властная над тобой, нежели обыденность – плотная, рациональная, горькая и конечная... Этот художественный путь /.../ высокой русской поэзии уже два столетия является духовной традицией и важнейшим признаком нашей национальной литературной почвы».
Светлана Сырнева
* * *
Под раскидистым сияньем месяца
травы белые растут.
И в грозу берёзы эти мечутся,
наклоняясь прямо в пруд.
Говорлива и ничем не связана
тёмной рощи мощь,
и живёт природа безнаказанно
там, где жить невмочь.
Чаща шла вперёд стеною сильною,
вытесняя сруб избы.
Здесь сегодня заросли лосиные
и во множестве грибы.
Полон, по корзинам не вмещается
безыскусный дар земли.
Так и на поминках угощаются
все, кто б ни пришли.
Ты взгляни из Рая обретённого –
не отыщешь своего следа:
надо всем сомкнулась роща тёмная,
как в реке вода.
Космос есть, где за одно мгновение
пролетают сотни лет.
И Земля окутана в забвение,
как в зелёный плед.
* * *
Перелесок листом облетевшим горчит,
и на всём оскуденья печать.
Крикнет птица вдали – и опять замолчит,
словно не о чем больше кричать.
Под осеннею прелью земля залегла,
погрузилась в промозглую тьму –
и молчит, и молчит, ибо всё отдала
и уже не нужна никому.
Здесь холодные капли с ветвей моросят,
и столбами гуляет туман.
Здесь и шишки рядами на ели висят,
словно души ушедших крестьян.
Обессилела, выдохлась в долгой борьбе
заскорузлая топкая гать
и втянула в себя, утопила в себе
всё, что людям пыталась сказать.
И повалится снег, устилая места,
отдавая в наём площадя,
где навек затонула твоя красота,
от постыдного взора уйдя.
* * *
В медленном шуме листвы
где вы, деревья, стоите ли?
Посланы на́ землю вы
как иноземные жители.
Ввысь устремлённая рать,
что вам из космоса чудится?
Должен же кто-нибудь знать
всё, что случилось и сбудется.
Стоя в миру целый век,
вы ль не считали потерь его?
Что позабыл человек –
помнит молчащее дерево.
В сети раскидистых крон
ветер ворвётся лавиною,
тёмный, клубящийся стон
долго висит над равниною.
В землю уходит смола,
жизнь по стволу поднимается.
Я среди вас возросла,
помнить училась и маяться.
Вот я иду за село
школьной дорогой изгнания.
Мне навсегда тяжело
от непосильного знания.
* * *
Где небо над полем нависло
и дождь размочил колею,
там я без особого смысла
живу в допотопном краю.
Привычная к зною и стуже,
вдали от глобальных идей,
живу я не лучше, не хуже
других неприметных людей.
Работали люди и пили,
убогую ношу несли.
И акций они не скупили,
и в новую жизнь не вросли.
Уткнувшись в свои огороды,
в нехитрый удел свой земной,
наивные дети природы
неслышно пройдут стороной.
И там, где сольётся дорога
в тумане, в морозном дыму,
всё мнится присутствие Бога,
но нет доказательств тому.
ЛЕБЕДЬ
Вымахнут травы короной густой,
высушит ветер апрельскую сырость.
И лебедёнок, что рос сиротой,
за зиму в сильного лебедя вырос.
Вот он плывёт к середине пруда,
скудного детства забывший невзгоды,
словно сама его движет вода
как наивысшее чудо природы.
В заросли солнца вплетён краснотал,
чистые росы осыпали поле.
Час торжества! Он нежданно настал
как проявленье космической воли.
Есть у тебя только час, только миг,
самозабвенная, вольная младость!
Но, торжествуя, никто не постиг,
не уберёг эту краткую радость.
Та же река, да не те берега,
всё раскачало волной парохода.
Скошен в лугах и уложен в стога
жаркий кумач твоего хоровода.
ПОЛЫНЬЯ
Грунт осенний по дорогам взрыт,
и вода застыла в колее.
И звезда меж тучами горит,
словно утонула в полынье.
Так мерцает недоступный клад,
брошенный в пучину тёмных вод.
И заиндевелых елей ряд
небо, а не землю стережёт.
Ничего не помня, не прося,
тьма застыла в поле и в саду,
словно жизнь переместилась вся
в эту одинокую звезду.
Всяк, кто жил, смеялся и грустил,
не дождавшись счастья и весны,
вверил душу холоду светил,
что порой меж тучами видны.
Где твоя особенная стать,
чистота и мужество твои?
Вспомнились – а их и не достать,
не вернуть уже из полыньи.
ЛЕСНОЙ ЦАРЬ
Я буду скакать по холмам,
по тёмной вечерней дороге,
где тени, восстав из лесов,
клубятся в тоске и тревоге.
Гори же, прощальный закат,
не меркни, полоска живая!
Вершины вонзились в тебя,
по капле всю кровь выпивая.
Услышат ли топот копыт
в далёком оставленном стане,
где белая церковь стоит
по горло в вечернем тумане?
И скоро её навсегда
ночная завеса закроет.
Восходит на небо луна
и низко висит над горою.
Скачи же, мой преданный конь,
по родине, как по чужбине!
Исчадия ночи и зла
тебя не сгубили доныне.
Во мраке дорогу торя,
лети над родной стороною!
Дыханье Лесного царя
всё ближе у нас за спиною.
Родимый, давай, поспешай!
Заклятье мне веки сковало.
Держись! В нашей жизни с тобой
ещё не такое бывало.
Вперёд, златогривый, вперёд!
Удача тебя не обманет:
тебе же и солнце взойдёт,
тебе же и утро настанет.
МОЛЧАНИЕ
Голубого тумана завеса,
на сто верст по утрам тишина.
И в молчании ближнего леса
бесконечная повесть слышна.
Вот рябина ветвями качает,
вот неслышно кружится листва –
тот, кто жил, без труда различает,
как молчанье слагает слова.
И бескрайние дали листая,
по равнине, слепой от дождя,
бродит смыслов безмолвная стая,
за предел бытия уходя.
Перелески, овраги да спуски,
безысходность заброшенных сёл...
Если ты понимаешь по-русски,
ты давно эту книгу прочёл.
Вовлечённый в поток поневоле,
собеседник безмолвный всего,
ты всё смотришь в широкое поле
и не смеешь сказать ничего.
ПОЛЕ У ДЕРЕВНИ МОШАНЫ
В полдень здесь под куполом небес
так бесцельно пролетает ветер,
словно жизни смысл совсем исчез,
незачем и жить на белом свете.
Здесь преграда вечности снята,
нет опоры страсти и гордыне.
Гулкая гуляет пустота
по бескрайней солнечной равнине.
И тебе не следует, нельзя
уповать на помощь или милость,
словно правда нашей жизни вся
в этом месте исподволь скопилась.
Мой товарищ, лёгкий на подъём!
Нам с тобой поклажа не мешает:
мы всё так же за руку идём,
словно кто-то всё за нас решает.
Не затем ли в предвечерней мгле
нам иные открывались были:
словно мы бывали на Земле,
но ничто с собой не захватили.
ЗИМНИЙ ХОЛОД
Выхожу я в тёмное пространство
зимней ночи, длящейся давно,
и её морозное убранство
звёздным светом всё озарено.
Не было ни осени, ни лета,
не бывало юности моей.
Падают на землю иглы света,
иней упадает с тополей.
Так тропа туманная, сырая,
знойная, зелёная стезя
тихо довела меня до края,
за которым жить уже нельзя.
Словно тяжкий упадает молот,
грозный наступает приговор.
Но люблю я этот зимний холод
и морозом скованный простор!
Рождена среди студёной пыли,
я ещё не ведаю сама,
как меня спасали и хранили
снег, мороз и русская зима;
чем меня дарили поневоле,
в снежное закутав полотно.
– Студено́ ли, девица, на воле?
– Нет, нисколько мне не студено.
* * *
По тропинке крутой я спускаюсь с горы,
где осины безмолвно горят,
где багряной листвы столбенеют костры,
как и многие годы назад.
Эти кроткие стражи родной стороны,
эти клёны, берёзы, ручьи
вместе с жизнью тебе невозбранно даны
как немые собратья твои.
Чтоб в любую беду и до смерти своей
ты нигде не остался один,
реют гордые кроны густых тополей,
в руки тянутся гроздья рябин.
И когда тебе сил ни на что не собрать,
и когда тебя жизнь подвела,
обозначится их нерушимая рать,
прошумев от села до села.
Трепет лиственных уз, сила древних стволов
и корней, уходящих во тьму...
Ты так долго живёшь, что и сам ты таков
и у них научился всему.
ВОДОЁМ
Листва и крыши. Листопад
и сон в избушке над рекою.
Так было много лет назад
и стало символом покоя.
Ты брови тёмные не хмурь,
кидаясь в память за спасеньем:
там было много грозных бурь
и отдых в холоде осеннем.
Там поле тёмное мертво,
и первый снег уже искрится.
И рада я, что ничего
из прошлого не повторится.
Я знаю, что прожить смогу
в какую хочешь непогоду.
И я стою на берегу,
подолгу вглядываясь в воду,
в осенний тёмный водоём
среди равнины безучастной,
где затихает дальний гром
любви и нежности напрасной.
Подготовила
Римма Лютая
