Черный ворон...
Почему русский мужик не обустраивается на земле прочно и капитально?
Как англичанин или немец. Логику нашей жизни невозможно проследить, её приходиться только разгадывать,- так же и судьбу.
Самое расхожее выражение у нас: «А, на наш век хватит». Оно не случайно,- хватает построенного и созданного,- на одно поколение. Все мимолетно и текуче...
Мальчишкой, копаясь в мамином ящике комода, увидел сложенный большой лист бумаги. Развернул: на серой, обойной бумаге был изображен странный рисунок...
Мама скопировала рентгеновской снимок; на листе были изображены легкие отца... Они все были испещрены кружочками. Туберкулез изрешетил легочную ткань.
Болезнь, загнанная внутрь, дала о себе знать летом 1953 года. Процесс протекал очень быстро. Никакие лекарства не помогали, да их и не было,- туберкулез легких считался неизлечимым. Все народные средства были перепробованы: припарки, примочки, натирания, барсучий и собачий жир...
Отец слабел. В это лето ему уже оформили пенсию по первой группе инвалидности- 500 рублей.
Больной лежал в маленькой спаленке, отгороженной дощатой переборкой, вместо двери,- занавеска. В зыбке, подвешенной к
потолку, пускала пузыри полугодовалая дочка. Его маленький сын носился по комнате,- моя энергетика набирала обороты. Отец вскакивал, страшно кричал, хватался за ремень,- мама его успокаивала...
Легко ли умирать в тридцать два года, в полном сознании и
беспомощности, мучаясь от непереносимой боли, задыхаясь от недостатка воздуха.
Отец умирал достойно; он смирился с судьбой, хотя,- и надеялся на чудо.
Василий много видел смертей, может быть,- его смерть не казалась ему худшей...
Мама рассказывала, как они встречали Новый год, последний новый год вместе. Он попросил купить вина. Лежал на кровати,- рядом стояла табуретка с нехитрой едой, в бокалах шампанское. Она сидела рядом.
Мне всегда казалось, что какой- то ангел смотрел на них с неба и плакал...
Отец поднес к губам бокал с вином,- светлая жидкость окрасилась кровью... зловещая птица заслонила лик ангела.
Предсказание последней строчки, той песни, что пели солдаты,- сбылось,- « черный ворон, я уж твой».
Отец умер 14 марта 1954 года,- это был его день рождения.
Что тогда пережила мама, что чувствовала, откуда у неё, двадцатисемилетней, нашлись сила и воля для самопожертвования?..
Я догадываюсь, что все было очень не просто... Слова, о «предательской» смерти мужа, были сказаны от отчаяния, но они наиболее полно передают её состояние, в котором пребывала в дни похорон, и которые она помнила плохо.
Помнила только, как на дедовой швейной машинке «Зингер» шила смертную рубашку отцу... Потом, когда стало проходить оцепенение, началось странное...
Она, даже как-то неосознанно, по субботам выходила к околице. По этой дороге отец всегда возвращался с работы. Всматривалась в фигуры приближающихся путников. Мерещилась походка мужа...
вот он сейчас подойдет,- и исчезнет черный морок его смерти,- покажется дурным сном.
Вот он,- живой, здоровый,- сейчас приблизиться, его руки обнимут её,- и, пойдут они рядышком к своим детям...
Однажды, её такое состояние заметила двоюродная сестра отца,- Настя. Тихо сказала: «Все ждешь... не жди,- не вернется». Мать опомнилась.
В моем альбоме есть очень памятная фотография. На обороте, маминой рукой написано: «Фотографировались летом 1954 года, после смерти нашего дорогого папочки».
На табурете стою я,- и моя сестра- Таня. Слева,- мама, а с другой стороны,- Валя,- отцова племянница. Это единственное наглядное свидетельство того времени.
Мать в темном приталенном платье в мелкий белый горошек. Сосредоточена, серьезна, над переносицей две маленькие складки. Неколебимая решимость,- она уже несет свой тяжкий крест вдовы. Нет и тени растерянности. Сжатая стальная пружина. Такой она оставалась всегда.
.(мама справа)
Лет десять назад,- мне приснился сон: «Мой отец лежит в гробу, как бы мертвый,- худой, молодой мужчина. Укрыт белой простыней. Гроб обтянут белым материалом, но материя, в некоторых местах, отходит от стенок. Гроб стоит под окном дома, на лужайке, но деревня мне не знакома и дом не знаком. Рядом, что-то делает,- сильно занята,- моя мама.
Я взял молоток и стал мелкими гвоздями подбивать материю. Веки отца дрогнули, да мне и до этого казалось, что он шевелил ногой. Страха никакого. Время - день, тепло, весна. Я говорю: «Мам,- отец-то очнулся».
В ответ ни слова. Отец открыл глаза, осмысленно посмотрел на меня,- на самом деле как бы очнувшись после болезни или беспамятства. Я ему говорю: «Пап, тебе легче?». Он отвечает: «Да так, вроде немного полегчало»
Потом встает из гроба и идет один вниз по ложбине к лесу. Идет босиком, вернее, в белых носках, в белой рубашке и белых подштанниках. Я ему кричу: «Пап, ты куда,- там лес!».
Он поднимается на левую сторону ложбины,- на подъеме,- колодец. Пьет воду прямо из ведра и возвращается обратно. Ложится в гроб. Подходят несколько девушек и говорят мне: «Может ему слив нужно?». Я им отвечаю, что не нужно никаких слив. Они уходят». И я просыпаюсь. Первый раз за всю жизнь во сне отца увидел. Как мне хотелось его обнять! Но, что-то удерживало...
Валерий Педин
