«Отговорила роща золотая...». Ровно 90 лет назад не стало Сергея Александровича Есенина

Как психологическое доказательство того, что поэт сам наложил на себя руки, приводят обычно последнее его стихотворение, переданное им накануне Вольфу Эрлиху.

До свиданья, друг мой, до свиданья.

Милый мой, ты у меня в груди.

Предназначенное расставанье

Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,

Не грусти и не печаль бровей, —

В этой жизни умирать не ново,

Но и жить, конечно, не новей.

 

По свидетельству некоторых очевидцев, поэт написал это стихотворение своей кровью, так как в гостинице «Англетер» в Ленинграде не было чернил. Хотя одно это — не было чернил в гостинице премиум-класса — кажется весьма странным. Смерть «самого русского поэта» до сих пор окружена множеством загадок и тайн. Если даже предположить, что академические источники правы, и это было самоубийство, то Есенина к нему сознательно вели. Сергей Александрович был «на карандаше» у ЧК (с 1922 года — ГПУ). С многими был знаком лично. «Не злодей я и не грабил лесом, Не расстреливал несчастных по темницам» - ему «в качестве дружеского расположения», чекисты устраивали «экскурсии» в свои подвалы. Им интересуются первые лица новой Советской России, а конкретно, Лев Давыдович Троцкий. Для него Есенин был «ключом» к крестьянской душе, которую он силился разгадать.

… А ведь Есенин Советскую Власть-то принял! И не был ее врагом. Но, как сам писал в одной из многочисленных версий своей автобиографии, «принимал все по-своему, с крестьянским уклоном». «Первый период революции встретил сочувственно, но больше стихийно, чем сознательно». Мощная «Песнь о Великом походе» где в стиле, близком к народному, воспел комиссаров, «что ночами не спят В куртках кожаных, Кто за бедный люд Жить и сгинуть рад, Кто не хочет сдать Вольный Питер-град». И на селе, из той же поэмы: «Власть Советская Им очень нравится, Да идут войска С ней расправиться». Красная Армия — народная, крестьянская: «Красной Армии штыки В поле светятся. Здесь отец с сынком Могут встретиться. За один удел Бьется эта рать, Чтоб владеть землей Да весь век пахать, Чтоб шумела рожь И овес звенел, Чтобы каждый калачи С пирогами ел». Казалось бы, правильные вещи пишет, но чекист не дремлет. Есенину ближе народный бунт, чем организованная «диктатура пролетариата». Отсюда поэма с хлестким, нетипично злым для Есенина названием «Страна негодяев». Какая страна? Ну не Англию же он имел в виду с ее «ответом Чемберлену», в то время да и почти всю жизнь заграница его вовсе не интересовала. Главный герой этой странной поэмы — бандит Номах. Перестановкой слогов очевидно получается «Махно». И с этим бандитом ни чекисты, ни милиция не справляется, он уходит безнаказанным. Поневоле в следовательской голове зародятся мысли: «А не враг ли нам на самом деле Есенин?» Отсюда — пристальное внимание к нему органов, что не могло не действовать на его и без того расшатанные нервы.

Со временем разворачивалась и личная трагедия поэта. И речь здесь не о личной жизни, которая у Сергея Есенина была сложная и запутанная. Женщины приходили и уходили, точнее, уходил от них он, а любовь у Есенина была одна, настоящая и на всю жизнь. И имя ее — Россия.

Если крикнет рать святая:

«Кинь ты Русь, живи в раю!»

Я скажу: «Не надо рая,

Дайте Родину мою». 

И искренне признается в другом стихотворении:

Тебе одной плету венок,

Цветами сыплю стежку серую.

О Русь, покойный уголок,

Тебя люблю, тебе и верую. 

Это все — еще молодой поэт; еще той Руси, до Революции посвящал он такие стихи. Как никто, он умел увидеть многим незаметную, но ему — и миллионам людей, для которых родным является русское слово — такую близкую, до глубину души. Там, где зеленеет «клененочек маленький», а белая береза «принакрылась снегом, точно серебром», там где «шелестят зеленые сережки, и горят серебряные росы», где «сыплет черемуха снегом», и «скирды солнца в водах лонных»... Ради нее ничего не жалко. И любил он ее до боли. И жалел, как никто другой. И «сенокос некошеный», и «скорбью вытерзанный люд», и рекрута, уходящие, как оказалось, на Мировую войну, и крестьяне, слезно молящиеся о дожде, потому что «заглушила засуха засевки» - все это тоже была его Русь. И как же хотел молодой Есенин, чтобы закончилась эта вековая народная скорбь! Она и его же личная. Видно, таким уж родился Сергей Александрович Есенин, человек, настолько чувствующий и красоту окружающей его природы, и тяготы жизни окружающих его людей, и еще что-то, нам неведомое, и о чем мы никогда не узнаем... 

Еще в самых ранних его стихотворениях видим мы мотивы депрессивные, предчувствия скорой смерти:

Все встречаю, все приемлю,

Рад и счастлив душу вынуть.

Я пришел на эту землю,

Чтоб скорей ее покинуть.

Или другое:

Вырос я до зрелости, внук купальской ночи,

Сутемень колдовная счастье мне пророчит.

Только не по совести счастье наготове,

Выбираю удалью и глаза и брови.

Как снежинка белая, в просини я таю,

Да к судьбе-разлучнице след свой заметаю.

Словно чувствовал он что-то, отличающее его от его сверстников, от других жителей села Константиново, от сотоварищей по учительской школе — от всех... И появляются мотивы суицидальные:

И вновь вернуся в отчий дом,

Чужою радостью утешусь,

В зеленый вечер под окном

На рукаве своем повешусь. 

… … … … … … … … … … … 

А месяц будет плыть и плыть,

Роняя весла по озерам...

И Русь все так же будет жить,

Плясать и плакать у забора. 

Затем — краткий по времени, но неимоверно долгий по количеству событий революционный период. Есенин, как я уже говорил, Советскую Власть принял. Будто почувствовал конец вековечной скорби. Отсюда и меняется резко тональность его стихов. Стремление включиться в круговорот меняющейся жизни. Попытка отказаться, отречься от всего, о чем пел он раньше. Если новая жизнь поможет стать новой Руси, где крестьянин — брат его — будет спокойно трудиться без бед — то нужно и самому жить по-новому. Но деревня перестраивалась (и первое время, до Коллективизации, во благо), а вот у Есенина не получалось перестроиться. Ну не мог он «задрав штаны, бежать за Комсомолом». Вот и вырывались у него горькие строки: «В своей стране я словно иностранец». И из того же стихотворения «Русь Советская»:

Вот так страна!

Какого ж я рожна

Орал в стихах, что я с народом дружен?

Моя поэзия здесь больше не нужна,

Да и, пожалуй, сам я тоже здесь не нужен.

Ну что ж!

Прости, родной приют.

Чем сослужил тебе — и тем уж я доволен.

Пускай меня сегодня не поют —

Я пел тогда, когда был край мой болен.

«Миссия выполнена», казалось тогда Есенину. Той, которую он любит всем сердцем — Руси — он больше не нужен. А она уже никогда (к лучшему ли, к  худшему) не будет прежней. Дальше начинаются мучительные поиски нового себя. Поездка за границу, описанная в повести «Железный Миргород». Итог: « Доволен больше всего тем, что вернулся в Советскую Россию... Если сегодня держат курс на Америку, то я готов тогда предпочесть наше серое небо и наш пейзаж: изба, немного вросла в землю, прясло, из прясла торчит огромная жердь, вдалеке машет хвостом на ветру тощая лошаденка. ... это то самое, что растило у нас Толстого, Достоевского, Пушкина, Лермонтова и др». Путешествует и по нашей стране: «1919-1921 годы ездил по России: Мурман, Соловки, Архангельск, Туркестан, Киргизские степи, Кавказ, Персия, Украина и Крым». Создает новое поэтическое направление — имажинизм. «Но эта школа не имела под собой почвы и умерла сама собой, оставив правду за органическим образом». Два бурных романа, каждый из которых заслуживает отдельной истории: Зинаида Райх и всемирно известная тогда Айседора Дункан. И, несмотря на все это, новая жизнь у поэта не складывается. Поиски «нового себя» или «места для себя в новом мире» ничего не дают. Отсюда — вся эта «Москва кабацкая», алкоголь, общение с сомнительными людьми. Не случайно певцы стиля «Русский шансон» расхватали «Москву кабацкую» как горячие пирожки. Едешь в автобусе, и нет-нет, да и прозвучит по «Радио шансон» что-нибудь знакомое, есенинское.

Московская жизнь затягивает. Появляются стихи, искренние, как и раньше, но разухабистые, непутевые, как и сама тогдашняя жизнь Есенина. Что рассказывать об этом долго? Стихотворение «Письмо матери» выразит всю тогдашнюю жизнь поэта точнее литературных исследований.

И вот наступает роковой для поэта 1925-ый год. Не помогли путешествия - «Как бы ни был красив Шираз, Он не лучше рязанских раздолий».Алкоголь, проблемы с законом, хулиганство, которым он безуспешно глушил душевную боль. И все поглощающее чувство одиночества и бесприютности. Большинство стихотворений 1925 года так или иначе затрагивают тему родного дома. Из которого приходится уйти. Немало стихов того года посвящены сестре Шуре — Александре Есениной. Иногда прорываются ноты надежды:

И опять и живу, и надеюсь,

На любовь, которой уж нет.

… … … … … … … … 

Потому и навеки не скрою,

Что любить не отдельно, не врозь — 

Нам одною любовью с тобою

Эту Родину привелось.

И снова — о Родине. О большой Руси и маленьком Константинове, где были бабка и дед, сестры, друзья... Где были береза и клен. Где звонили колокола храма, на котором теперь комиссар снял крест. Весь 1925 год Есенин будто подводит итоги своей жизни, примиряясь со всеми и со всем и вспоминая все, что было дорого. Может, оставайся он в родном селе, не случилось бы того, что случилось?..

 

 

 

Но Есенин был уже человеком Всероссийского значения. И его персона вызывала интерес даже у руководителей Советской страны: у кого — озабоченность его состоянием, падением в пропасть, а у кого — интерес совсем другого рода.

Так, в письме Раковского к Дзержинскому от 25 октября 1925 года Раковский просит «спасти жизнь известного поэта Есенина — несомненно самого талантливого в нашем Союзе», предлагая: «Пригласите его к себе, проборите хорошо и отправьте вместе с ним в санаториум товарища из ГПУ, который не давал бы ему пьянствовать…».  Странная забота. Во-первых, почему Дзержинскому а не, скажем, наркому просвещения товарищу Луначарскому. Во-вторых, вместе с товарищем из ГПУ. Не от них ли скитался и скрывался поэт? И «Черный человек» из его знаменитой поэмы — некто реальный; кто-нибудь из «товарищей», кто знал про него слишком много? 

Все это время Есенин жил не своей жизнью. Женился в третий раз, на внучке Льва Толстого Софье. Не по любви, но, может, видел в такой женщине свое спасение? Она-то и попыталась его спасти. Знала бы она, чем это закончится...

В конце ноября 1925 года Софья договорилась с директором платной психоневрологической клиники Московского университета профессором П. Б. Ганнушкиным о госпитализации поэта в его клинику. Об этом знало только несколько близких поэту людей. Однако 21 декабря 1925 года Есенин покинул клинику, аннулировал в Госиздате все доверенности, снял со сберкнижки почти все деньги и через день уехал в Ленинград, где остановился в № 5 ленинградской гостиницы «Англетер».

Такая стремительность действий поэта говорит скорее не о прогрессировании какого-либо психоневрологического заболевания. Скорее, наоборот. Поэт, возможно, боялся, что его найдут в Москве. А в Ленинграде (тогда Петербурге) все можно начать сначала: как тогда, когда произошла его историческая встреча с Блоком, Городецким, вхождение в большую литературную жизнь. Настолько большую, что «Радуницу» с его первыми, пронзительными, всей душой родной земли проникнутыми стихами оценила Императорская семья. Вдруг все удастся начать сначала? В не совсем уж чужом, но правильном Ленинграде — правильную, другую жизнь...

Дальнейшее нам известно. Точнее, неизвестно. Не верится, что поэт наложил на себя руки. Если бы уж он и решился покинуть мир добровольно, то «в зеленый вечер, под окном», у себя на Родине. Скорее всего, в ГПУ было «принято решение». Поэта считали опасным, прежде всего, из-за силы его слова. Трудно сказать, чего именно опасались товарищ Дзержинский и его аппарат (да и опасались ли?): того, что поэт может устроить новую Махновщину, или послужить «рупором» для кого-нибудь из контрреволюционных сил (по сходству с делом Гумилева). Во всяком случае, после открывающихся новых и новых материалов, в самоубийство совершенно не верится. И даже если предположить, что поэт сам покончил с собой, то его к этому старательно вели, «опекали», может, помогали и спаивать, чтобы голос Руси народной, правды народной срывался в разухабистую кабацкую песню. Чтобы от «той» Руси, неидеальной, но такой близкой душе, с ее речками и полями, рощами и полянками, росами и зорями ничего больше не осталось. Ничего. И можно было строить новый мир, в который, нужно быть справедливым, очень многие верили и думали, что строят именно его. Появились и версии, что «товарищи», после курса психоневрологического лечения, собирались не убивать поэта, а «наставить на путь истинный». И варианты, что поэт был убит в результате бытовой ссоры с одним из своих многочисленных друзей-знакомых, Георгием Устиновым. У Устинова проблемы с алкоголем усиливались, а у Есенина, наоборот, было некоторое просветление (что подтверждает вскрытие, нашедшее в организме поэта алкоголя едва ли на рюмку). Устинов, уже сильно нетрезвый, предложил выпить еще, Есенин отказался, и тот в пьяном угаре оборвал жизнь поэта. А жена помогла обеспечить ему алиби. Чего только не прочитаешь сейчас... Для меня ясно одно: поэта убили. Не прямо, так косвенно довели до такого конца.

 

Что бы ни произошло 28 декабря 1925 года в «Англетере», сегодня — день памяти самого русского поэта, Сергея Александровича Есенина, который любил Русь нашу до боли сердечной и навечно, пока звучит русское слово, передал свою любовь к Родине нам.

 

 

Добавить комментарий

Имя (обязательное)

E-Mail (обязательное)

Подписаться на уведомления о новых комментариях

Обновить

Отправить

Отменить