Михаил Фёдоров в рубрике "ЭкоГрада" - ДЕНЬ ПАМЯТИ
На Бутовском полигоне или страшный день декабря 1937-го
1
Из архива на полигон
Когда 23 октября 2024 года я ехал из Москвы на электричке в Подольск, где в архиве Министерства собирал материалы о моем отце – Заднеулицыне Иване Федоровиче, участнике Великой Отечественной войны (он в звании подполковника сменил фамилию на Федоров), то меня как пригвоздило к окну: электричка остановилась на станции Бутово. Двери открылись.
Во мне звучало: «Бутово… Бутово…» Где-то здесь, на Бутовском полигоне в 1937 году расстреляли генерала Мартынова, зятя Федора Никифоровича Плевако, героя русско-японской 1904-1905 годов, служившего в Заамурском округе пограничной стражи, пострадавшего за честность.
(Фото 1 Книга «Судьба генерала Мартынова»)
Я написал о нем в книге «Судьба генерала Мартынова» и давно хотел побыть на этом месте. Искал его на карте, находил в Московской области, ни раз собирался сюда поехать, но что-то не четким вырисовывался маршрут, а тут: на тебе, я – на станции Бутово.
Двери закрылись, электричка тронулась. До Подольска оставалось несколько станций.
Я стоял у окна. Вот закончился перрон, началась лесопосадка. Внизу проплыло болотце с водоемами, появилась изгородь с домиками и за ними стены колумбариев, могилы с памятниками и крестами.
(Фото 2 Низина с водоемом)
Электричка неслась, а мимо пролетали десятки, десятки могил.
Ехали мимо кладбища.
У меня захватило дух.
Я всматривался в ряды надгробий…
Неужели здесь?
Лежит Евгений Иванович Мартынов?
Любимец солдат Зарайского полка…
Кому Федор Никифорович завещал свою библиотеку…
(Фото 3 Кладбище)
Командир…
Военспец…
Военный историк…
Неужели?
И внутри противилось: ты что?! Расстреливали и сбрасывали в яму. А тут четкие могилы.
Но все-таки!..
Я не мог оторваться…
Погост усеяли деревья и вот он скрылся за их стеной.
Поработав в архиве с документами 554 батальона связи, где красноармейцем начинал свой боевой путь мой папа, оборонял Ленинград, с документами 191 стрелковой дивизии, где он служил в политотделе, прорывал блокаду, я, на обратном пути, не задумываясь, сошел на станции Бутово.
Спросил у молодки:
– Как пройти на кладбище?
И она сказала:
– А вот по ней идите и дойдете…
Показала на помытую только что прошедшим дождем асфальтовую дорожку. Я завилял по ней, пересек стоянку с машинами, понимал, что двигаюсь в сторону кладбища, которое проезжал на электричке.
(Фото 4 Дорожка)
Дорожка устремилась вниз, и я невольно подумал:
«По ней шел… По ней вели Евгения Мартынова…»
Вышел на дорогу, которая пересекла речку, в сторону от которой зеленел заросший на треть пруд…
(Фото 5 Речка)
(Фото 6 Пруд)
«По ней проехал… Это был последний водоем в его жизни», – подумал о Евгении Ивановиче и остановился. Стоял и смотрел, словно так не отрывал своего взгляда Мартынов, но пронесшаяся мимо машина привела в чувства.
Я взбежал по дороге вверх к воротам погоста и чуть не столкнулся с огромного роста мужиком.
– Скажите, где тут мемориал расстрелянным? – сходу подобрал слово к месту, которое искал.
– Каким расстрелянным?
– Ну, Бутово, полигон… Репрессии…
– Э, да тебе не сюда надо. Это на ту сторону дороги, – показал на видневшуюся железнодорожную насыпь.
– Постойте, вы меня, наверно, неправильно поняли… В 1937 году…
– Я здесь двадцать лет копачом и о расстрелах первый раз слышу.
– Мне надо, мне надо, – путался в словах. – Так мне куда?
– Это тебе назад на станцию и там уже ехать…
– А далеко?
Тот что-то промычал. Я увязался за копачом, но он вскоре взбежал на оголившийся бугор железной дороги и скрылся за ним.
В каком-то огорчении вернулся на станцию, переходя по высоченному мосту железную дорогу спрашивал попадавшихся: «Как добраться до Бутовского полигона?», и какая-то женщина бросила мне: «На… автобусе», назвала номер. А ступив на асфальт, увидел автобус именно с этим номером, он заворачивал на остановку. Запрыгнул в него и теперь спрашивал у пассажиров: «Правильно ли я еду, мне на Бутовский полигон надо?» И только одна бабуля ответила: «Правильно, правильно. Тебе до конечной остановки».
«Конечную остановку я уж точно не проеду», – успокоил себя.
Автобус несся с огромной скоростью, изредка останавливаясь на короткие остановки, где выходили пассажиры, по эстакаде пересек трассу, объехал квартал высоток, углубился в лесу и вот пронесся мимо белоснежного храма и напротив развалюшной двухэтажки остановился.
(Фото 7 За оградой храм)
Я приехал на Бутовский погон…
Но где он?
Первой мыслью было: дальше в лесу, и надо туда искать тропу. Ведь расстреливали тайно, прячась от людей. Спросить было не у кого, видимо служба в храме, кончилась. Но оказалось, надо вернуться к храму, где сторож, узнав с какой целью я приехал, вкратце просветил:
– Вот смотри, – показал напротив ограды храма на забор с вывеской «Бутовский полигон».
(Фото 8 Бутовский полигон)
– О, а я не заметил…
Мне почему-то думалось, что полигон должен быть открыт людям. А его и теперь прятали за двухметровым забором, как, видимо, прятали раньше.
– Там проход видишь, калитка в заборе, – показывал сторож на проем, – а можно и слева по дорожке, и справа… Иди скорее, там церковь Новомучеников, ее скоро закроют…
И даже предложил:
– А потом приходи, я тебе свой храм Воскресения Христова открою…
2
Здесь он, но где именно…
Пройдя вглубь леса по дорожке метров сто, увидел проход, войдя в который остановился.
(Фото 9 Дорожка)
Впереди за деревянной церквушкой и рядом деревянной колокольней разбросался полигон, который исполосовали рыжие дорожки.
– Церковь новомучеников…
(Фото 10 Церквушка)
(Фото 11 Колоколенка)
От входа тянулся заросший травой гладкий, как взлетная полоса, холм. Он чем-то походил на старый, усевший со временем в землю фортификационный редут. Такие же «редуты» разбросало по всему километровому пространству, перемежая маленькими рощицами, и с крестами по центру.
(Фото 12 Холм)
Я закружил по полигону, в глубине которого наткнулся на скрытый аналогичным фортификационным бруствером мемориал с фамилиями и именами на гранитных плитах.
(Фото 13 Бруствер)
Стенд при входе просветил меня, что «редуты» – места расстрелов. Они точками множились на схеме полигона, приводя в ужас числом расстрельных ям.
(Фото 14 Места расстрелов на полигоне)
Каждая точка была меткой страшного дня в череде жутких дней 1937 и 1938 годов заплечных дел мастеров.
Точки наяву – это холмики…
Забыв, что и как, почему и зачем, я отупело ходил мимо холмов, словно что-то высматривая, ища, и вместе с тем боясь что-то найти из того времени. Окружающая заиндевелая пустота стояла звоном в моих ушах…
Но найти пришлось. При входе на стенде увидел знакомое фото его, живого боевого генерала Мартынова, и его же фото изможденного в застенках… Рядом биография генерала.
Словно подчеркнули: он здесь…
(Фото 15 Мартынов)
Фотографии священников…
Они тоже здесь…
(Фото 16 За Христа пострадавшие)
Царских офицеров…
Большевиков…
И Реденса… Чекиста, который послал на расстрел Мартынова…
Жертву и палача поместили рядом…
(Фото 17 Дорожки)
И вот не зная, где искать, я снова обходил «холмики», не зная перед какой пядью земли остановился в ту скорбную минуту и последний раз посмотрел на небо Евгений Мартынов, вспомнил своего отца-офицера, маму – супругу офицера, свою жену Нину, ее отчима Федора Плевако, бессильного что-то изменить в деле зятя… Своих четырех сыновей, свой Зарайский полк, свою Родину, спасая которую чудом остался жив, а теперь эта Родина ему за что-то мстила, тогда как должна была преклонить колени…
…У меня все сжалось внутри, сжалось во вне: кулаки, руки; чуть не трещало в голове от напряжения, готовое вот-то треснуть… Трещало… И треснуло…
Упал…
Лежал на земле – и стонал…
Да что ж это?!...
Почему?!...
За что?!…
Словно жизнь уходила из меня, как уходила из тех, кто в такую секунду здесь с хлопком падал.
Падал…
Падал…
Когда пришел в себя, поднялся, медленно пошел ко входу, смотрел на страшные цифры на стенде…
(Фото 18 Данные о расстрелах)
Дата … расстреляно…
11 августа 1937 года 4 человека
…
8 сентября … 173…
…
8 марта 1938… 363…
…
14 апреля 1938… 67…
Голову ломило от бессилия осознать, как по одному, может, по два, может, по три с хлопками сталкивали в яму, а кто-то пытался в последнем рывке хоть укусить врага и с пинком летел в бездну, а кто-то молча вскидывал голову, ища луч света Свыше…
Ломило от бессилия выполнить последний долг… Поклониться месту последнего вздоха каждого батюшки… каждого бывшего царского офицера… каждого учителя… каждого работяги…
Имена мешались в голове и не могли найти каждое своей точки среди сотен точек на карте полигона…
И его, Евгения Ивановича Мартынова…
Странно, церквушка еще была открыта. Сколько поставил свечек на канун, не мог сказать.
В этот день в храм, куда его приглашал сторож, не попал.
3
На мемориале
Знал, что приеду сюда на следующий день. И сразу после архива был в Бутово и ходил по просторам полигона, в которых звучала, клокотала, взывала к Всевышнему и причитала история страны, моего Отечества.
(Фото 19 Мемориал)
Теперь пришел на мемориал…
И шел, искал на плитах фамилию Евгения Ивановича Мартынова…
(Фото 20 1937 год…)
(Фото 21 Мартиролог)
(
Фото 22 Списки)
Слева тянулась стена из гранитных плит со списками убиенных в 1937 году.
Справа – в 1938…
Знал, что Мартынова расстреляли в конце 1937 года и пошел слева.
Но дату не помнил, да и спросить было не у кого.
Книги своей о генерале Мартынове, чтобы посмотреть, под рукой не было.
(Фото 23 Численность убитых)
Прочитал на плите:
«С 8 августа 1937 года по 19 октября 1938 года на Бутовском полигоне расстреляно 20 762 человека».
Да, найти из стольких тысяч запись о Евгении Ивановиче, не скоро удастся…
Но делать было нечего: я должен был его найти и откладывать никак нельзя.
(Фото 24 Начало списка)
На плите сверху крупными буквами выведено: «08 августа».
Читал:
«Алкаев Павел 1907. Аникин Федор 1908…. Бочин Сергей 1916…»
Взгляд бежал в низ:
«…Нельга Евгений 1914…»
Прочитав почти сотню фамилий, отметил: Мартынова нет.
Следующая плита «09 августа»…
И здесь за сто фамилий.
«Мартынова нет».
Следующая «11 августа»…
Четыре фамилии…
А где 10 августа?
Был выходной…
Шел, перед глазами потоком шли фамилии и имена. Показалось, что сегодня отсюда не уйду, так медленно передвигался по спискам на плитах с датами вверху и фамилиями расстрелянных в тот день на полигоне.
Текли даты августа, за ними сентября.
В глазах уже рябило.
Может, через полчаса подошел к плите:
«08 октября 1937»
«Акуловский Дмитрий 1893». – прочитал.
На этот раз себя спросил:
кто это?
Решил все-таки узнать.
Но как?
Взял телефон, вошел в Интернет. Вбил: «Жертвы массовых репрессий Бутовский полигон…» И вывалился список…
В нем прочитал:
«Акуловский Дмитрий Иванович, русский, Воронежская обл., Калачевский р-н, с. Н. Кривуша. Общежитие Моспромстроя, комендант. 1893 1937-10-8»
Понял: родился в 1893, расстрелян 8 октября 1937 года.
«Кому ты дорогу перешел, бедолага из воронежской глубинки? – невольно спросил. – Какому-нибудь типу комнату не дал? Или на тебя кто-то стукнул…»
Двигался по спискам.
Теперь смекнул: а что ж Мартынов, нашел в Интернете страничку Евгения Ивановича: «расстрелян 11 декабря 1937 года».
Казалось, теперь сразу пойти к плите с этой датой, но почему-то не пошел, разве что теперь останавливался у плит и задерживал взгляд ненадолго.
«11 октября 1937… Алимов Вячеслав…»
Нашел в Интернете в списке жертв[1]:
«Алимов Вячеслав Кондратьевич, русский, Подольская губ., местечко Франколь. Место работы: инженер-строитель 3-го участка 5-й конторы заводстроя, бывш. офицер Колчаковской армии 1897 1937-10-11».
– Вот и аукнулась армия Колчака…
… «21 октября 1937… Карловская Анна…»
В списке[2]:
«Карловская Анна Лазаревна, родилась в Варшаве в 1900 году, польская еврейка. Место работы: литсотрудник Центральная польская газета “Трибуна Радецкая”. Место проживания: г. Москва, ул. Горького, д. 36, гостиница “Люкс”, ком. 45».
– Странно, как это редактор польской газеты оказалась в Москве. Выехала из Польши?
Дальше:
«Дата расстрела: 21 октября 1937 г… Где и кем арестован: Фрунзенское р/о УГБ УНКВД МО. Обвинение: связь с членами ПОВ, переписка с родственниками в Польше, в порядке приказа 00485. Осуждение: 19 октября 1937 года. Приговор: расстрел[3]».
– Дело Мартынова тоже вели во Фрунзенском райотделе Управления НКВД, лейтенант госбезопасности Туртанов. Может, она с Евгением Ивановичем пересекалась…
Снова захотел пройти к гранитной доске с расстрелянными 11 декабря, но почему-то не смог и медленно двигался дальше.
…
Время текло.
«27 ноября 1937… Баранович Михаил, 1871»
В Интернете[4]:
«Баранович Михаил Андреевич, родился в 1871 году в Ровно, Польша. Поляк. Место работы: юрисконсульт государственной карандашной фабрики им. Красина. Место проживания: Москва, Плотников пер. д 10/28, кв. 18. Дата ареста: 7 сентября 1937…»
(Фото 25 Баранович)
– Юрисконсульт… Юрисконсультами были сыновья Федора Никифоровича Плевако… Может, знали Барановича… Но их как-то миновало Бутово, а этот попал… Что же такое контрреволюционное рисовал карандашами фабрики, Михаил Андреевич…
…
«03 декабря 1937… Качур Евтихий…»
Нашел[5]:
«Качур Евтихий Викторович, украинец, родился Воронежская обл., сл. Алексеевка. Место работы: цветовод фабрики г. Зарайска, быв. монах-игумен. 1891 1937-12-3…»
То есть родился в 1891, расстрелян 3 декабря 1937 года.
– Может, с Евгением Ивановичем в одной камере сидел…
Нашел в Интернете еще:
«… Евтихий… родился… в день памяти священномученика Евфимия, епископа Сардийского, который долгие годы в изгнании противостоял ереси иконоборчества. До революции Евфимий принял монашеский постриг с именем Евтихия и был монахом Богородицкого скита при киевском Братском в честь Богоявления монастыре… в 20-ые годы… был настоятелем Маркиановского скита Винницкого округа… возведен в сан игумена… Его дважды арестовывали (в 1924 и в 1931 годах) и держали под стражей (45 дней в первый раз и 2 месяца во второй). К моменту ареста в 1937 году игумен Евтихий проживал в городе Зарайске Московской области и работал садовником-цветоводом на фабрике “Москож”. Его арестовали 22 ноября 1937 года по обвинению в антисоветской агитации…».
(Фото 26 Евтихий. Тюрьма НКВД, 1937 г.)
Забрали из Зарайска, города, откуда Дмитрий Пожарский пошел освобождать Москву от иноверцев.
Невольно спрашивалось: о чем говорили, окажись в одной камере бывший царский генерал Мартынов и бывший игумен Евтихий? О трагедии страны, которую ввергло в страшные испытания… О прошлом при Царе-батюшке, когда каким бы он ни был, жилось легче… А, может, молчали, боясь как бы не подслушала их подсадная утка.
Час двигался от плиты к плите, читая фамилии убитых, справляясь о них в Интернете, и губы шептали: «… председатель колхоза… бывший мулла… церковный староста… красноармеец… монахиня… преподаватель… сторож… командир дивизиона Метростроя… священник станицы… врач-невропатолог… начальник штаба ПВО района… священник старообрядческой молельни… зам. главного инженера… регент церковного хора… руководитель драмкружка… оперуполномоченный уголовного розыска… парторг станции… пианистка… комендант мусульманского кладбища…»
И приближался к той единственной искомой плите.
«08 декабря».
Потянулся список почти в пятьсот фамилий.
«… Бубрик Соломон Давыдович, 1886»
В Интернете нашел[6]:
«Бубрик Соломон Давыдович, родился в г. Белосток, Польша, еврей. Беспартийный. Место работы: юрисконсульт жилремонтконторы Молотовского района г. Москвы. Дата ареста: 26 сентября 1937. Приговорен: Комиссией НКВД и Прокуратурой СССР 30 ноября 1937… Дата смерти: 8 декабря 1937….»
(Фото 27 Бубрик Соломон Давыдович)
Коллега сыновей Федора Никифоровича.
Может, знались.
И Мартынов мог с ним о племянниках поговорить.
«09 декабря».
Список за сто пятьдесят.
«10 декабря».
Список под двести пятьдесят.
Брала оторопь от размаха расстрелов.
(Фото 28 Стена с фамилиями)
И вот не доходя метров двадцати до окончания стены, где в торце висел колокол, прочел сверху на плите: «11 декабря…»
Остановился.
(Фото 29 Плита 11 декабря 1937 года)
«Митрополит Серафим Чичагов…»
Эту фамилию слышал в Дивеевском монастыре, когда бывал там.
В Интернете:
«Митрополит Серафим (9 (21) января 1856, Санкт-Петербург – 11 декабря 1937) – епископ Русской православной церкви; В 1902 году по повелению императора и определению Святейшего синода ему были поручены подготовительные работы к канонизации Серафима Саровского, состоявшейся в 1903 году. Написал житие преподобного, выпустил второе издание “Летописи Серафимо-Дивеевского монастыря”. Был одним из организаторов церемонии прославления. С февраля 1928 по октябрь 1933 года – митрополит Ленинградский. Расстрелян в 1937 году».
(Фото 30 Митрополит Чичагов)
Его арестовывали неходячего. …
Как, и на расстрел вывезли неходячего?
А на вопрос: «Имело ли место общение митрополита Чичагова и генерала Мартынова?», с уверенностью ответил: «Было». Пусть и не наяву, но духовно. Такие люди не могли пройти мимо друг друга: православный подвижник и отважный генерал.
Представилось, как Евгений Иванович молча шел по этому полю за митрополитом Серафимом, которого другие обреченные батюшки несли на носилках, а их подгоняли чекисты.
Взгляд поймал:
«Алифанов Михаил1884»
Казалось, жми дальше туда: где Евгений Мартынов, но что-то сдерживало и искал в Интернете и читал[7]:
«Алифанов… родился в городе Балашове в семье балашовского купца Николая Андреевича Алифанова. Происходил из рода известных и именитых купцов Алифановых. С 1892 года Алифанов учился в тамбовской гимназии. С 1903 года стал студентом юридического факультета Императорского московского университета».
Учился с сыном Федора Плевако, только на разных потоках!
Дальше в Интернете:
«После окончания университета в 1911 году поступил на военную службу. Стал участником Первой Мировой войны. В годы Гражданской войны… примкнул к Белому Движению. Служил в Белой Армии КОМУЧа, а с конца 1918 года в Сибирской Белой Армии адмирала Колчака: был в ставке колчаковских войск; в Омске работал в канцелярии штаба верховного главнокомандующего. После разгрома белогвардейцев в Сибири остался в Советской России. Поселился вместе с семьей в поселке Звягино Пушкинского района Московской Области. Работал по своей профессии – юрисконсультантом в системе Мособлтранса».
(Фото 31 Алифанов Михаил Николаевич
(Фото 32 Алифанов)
(Фото 33 Семья Алифанова 1927-1930)
(Фото 34 Плевако с семьей)
Увидев в Интернете фотографию семьи Алифанова, вспомнил фотографию Федора Плевако с семьей и подумал: как они похожи своей душевной семейной обстановкой, только на фото Алифанов стоял, а Федор Никифорович уже в возрасте сидел.
И уже не сомневался, что Евгений Иванович с Михаилом Николаевичем общался. И шел рядом с ним в страшный день 11 декабря.
Пытаясь оттянуть время в разнобой читал фамилии, что-то находил про них в Интернете…
«Левинц Гирш, подмастер фабрики…»
«Гаврина Мария, студентка мединститута…»
(Фото 35 Гаврина Мария)
«Копейкин Александр резчик артели…» Удивило дописанное: «поджог дома председателя колхоза».
Отчаянный мужик.
«Якубовский Вячеслав, стройконтора помначальника…»
«Туган-Барановский, военный руководитель в школе…»
Так и подмывало найти на «М» «Мартынов», но оттягивал пусть и спустя почти восемьдесят лет, скорбную минуту.
«Изакова Екатерина библиотекарь школы…»
«Стрелецкий Константин, бухгалтер в Мосвзрывпроме…»
«Федченко Александр, технорук на часовом заводе»
(Фото 36 Федченко Александр)
Как не избегал встречу с надписью, которая меня остановит, но все-таки взгляд поймался:
«Мартынов Евгений 1864».
(Фото 37 Надпись Мартынов Евгений 1864)
И я стал по стойке смирно.
(Фото 37а Последнее фото Мартынова)
Стоял у плиты с краткой надписью из двух слов и одной даты.
Не было: ни «генерал…»
Ни «кавалер орденов…»
Ни «энциклопедист…»
Ни «военный писатель…»
Ни «зять Плевако…»
Ничего о человеке, который, невзирая ни на какие испытания, жил, воевал, служил и трудился по совести для России.
В повисшей тишине мне показалось, что в шеренги выстроился любимый Зарайский полк Мартынова, замер эскадрон дорогого ему Заамурского округа пограничной стражи, раздался залп, и эти части тронулись в парадном прохождении под звуки марша…
У меня звенело в ушах, стучало в груди, на глаза наворачивались слезы…
Так я прощался с Евгением Мартыновым.
А когда «марш» стих, прошел к стене в глубине мемориала и три раза со всей силы ударил в колокол, чтобы эти звуки долетели до Москвы, долетели до Федора Никифоровича, который упокоился на Ваганьковском кладбище, до Зарайска, откуда прибыл полк, до Харбина, где он служил верой и правдой, до Мукдена, где сражался с японцами…
(Фото 38 Колокол)
4
В храме Воскресения Христова. Музей
Снова легли сумерки.
На этот раз попал в храм.
Сторож:
– Чего ж вчера не пришел? – спросил, а потом произнес: – Понимаю…
И позвал за ним.
(Фото 39 Крест)
(Фото 40 Музей)
Мы прошли мимо огромного креста, за которым светились окна деревянного особняка.
– Это музей… Но сейчас закрыт…
На холме белел храм с пятью шатрами, который звал зайти и очиститься.
(Фото 41 Храм)
Поднялись по ступеням к огромным вратам, сторож их отомкнул, прошел вперед, зажег свет и передо мной озарился иконостас и расписанные иконами стены.
(Фото 42 В верхнем храме)
Но как-то приглушенно светило сверху, и я понял почему, сторож включил только свет при входе и хотел повести меня в другое место. Он позвал за собой по лестнице вниз, и я оказался в нижнем храме с каким-то придавленным сверху потолком, где по стенам были развешены иконы новомучеников, фотографии убиенных, под стеклом в витринах лежали извлеченные из расстрельных ям их вещи. Ровным-преровным низким потолком, всем окружением и содержанием окунало в эпоху 1937-го, 38-го, когда жизнь народа придавило и было неясно, раздавит ли его или он спасется, выживет.
(Фото 43 В нижнем храме)
(Фото 44 Лики убиенных)
(Фото 45 Лики убиенных)
(Фото 46 Вещи убиенных)
Хотелось поднять своды, сдвинуть, разбросать, как это пытались сделать те, кто погиб. Им сдвинуть нависшую угрозу не удалось, и это лучше всякого урока напоминало о том страшном времени…
Но мой народ, слава Богу, выжил.
Не знаю почему, но на этот раз искать фото и запись Евгения Мартынова не стал, видимо, двух слов на гранитной плите мемориала посчитал достаточным.
Я снова уезжал затемно.
Прощаясь, сторож сказал:
– 30 октября день памяти жертв репрессий… Приезжайте еще…
День Евгения Ивановича Мартынова, значит, и мой день, – подумал я и сказал: – Приеду.
Вернулся в Воронеж и меня тревожило: а знают ли о книге «Судьба генерала Мартынова» в музее в Бутово.
Созвонившись, познакомился с директором музея Игорем Гарькавым и тот даже попросил:
– Обязательно привозите. Нам она очень пригодится.
30 октября я снова был в Москве, с утра в архиве закончил изучать материалы от отце, и на обратном пути приехал в Бутово. Дождило, но не смотря на дождь, прошел под зонтом от станции (автобус долго не приходил) до полигона три километра и сразу направился в музей.
Поднявшись на ступеньки, зашел в гардеробную, где одевались люди. Видимо закончилась экскурсия, и я спросил у чернявого экскурсовода:
– Мне бы Игоря Гарькавого…
– Он вон там, – показал на соседнюю комнату экскурсовод.
Заглянув в нее, я увидел седого мужчину с большим лбом и маленькой седой бородкой. Он сидел в голове стола и о чем-то разговаривал с посетителями.
Извинившись и представившись, услышал от Игоря:
– Да-да, рад вас видеть…
И предложил мне пока посмотреть музей. Минут десять чернявый экскурсовод водил меня по трем комнатам с экспонатами, и я видел многое, что знал, и чего не знал.
В углу стоял стол чекиста с телефоном и печатной машинкой.
На что я заметил:
– У них порой не было ничего, кроме карандаша… И справки о расстреле писали на обертках консервных банок.
(Фото 47 Стол чекиста)
(Фото 48 Списки расстрельные)
(Фото 49 Реликвии)
(Фото 50 Выписка)
На столе лежал список с фамилиями подлежащих расстрелу и сбоку стояли галочки и даты.
Видимо, дни расстрела.
Вглядывался, но в этом списке фамилию Мартынова не нашел.
Но его фото висело в витрине. Сюда прямо просилась моя книга о нем.
Когда вернулся в комнату, разговор Гарькавого продолжался, и он предложил мне присоединиться к чаепитию.
Только присел к столу, как появился крепенький мужчина с черными усиками и бородкой, который представился:
– Я из Марий Эл… Музей ГУЛАГа…
Что тоже вызвало радость у Игоря Гарькавого:
– А знаем, знаем, как вы боретесь…
– Мы у себя боремся о-ё-ёй… – воскликнул гость. – В 90-м году мы провели первые раскопки, третьи по счету в Советском Союзе. Одну яму только вскрыли, 164 черепа, все пробиты, с двумя дырками. Семь черепов пробито монтажками. Патроны пожалели. И все 164 поименно установили…
Его тоже пригласили за стол.
Мы пили чай…
Говорили.
(Фото 51 Игорь Гарькавый)
Гарькавый:
– Дорогие друзья, я очень рад, что вы все здесь. Сегодня три поколения было за этим столом…
Я понял: были и дети, и родители, и деды.
Гарькавый:
– Нас не то, что можно сравнить с теми, кто на фронте прямо, прямо сейчас. Но наше дело – жизнь против смерти. Потому что беспамятство – это смерть. Человек, который потерял память, физиологически жив, но это состояние, название которому беспамятство. Он еще ходит, руки его двигаются, но человека уже нет. Человека уже нет! И к сожалению, если это перенести на общество. Для того, чтобы в нашем обществе, частью которого мы являемся, чтобы не повторилось подобного, нужно лекарство. Лекарство – это полигоны, как наш. И мы делаем прививку памяти. Память, которая простая сама по себе, спонтанная память – она тоже близка человеку. Как и у любого животного, память в сознании. Есть память, которую может себе позволить компьютер, но она разнится с памятью человека…
Гость из Марий Эл:
– Без памяти нет будущего…
«Вот и я об этом пишу», – пронеслось у меня в голове.
Гарькавый спохватился:
– Надо на полигон…
Я вручил Игорю Владимировичу книги:
– Как обещал, вот «Судьба генерала Мартынова»… А это «Дело поверенных». В 1938 году воронежские чекисты вели дело местных адвокатов, – передал две книги и с ними третью: – А это «На полях Гражданской…» Здесь про белогвардейского полковника Новикова, его чекисты расстреляли еще в 1930 году…
– Посмотрим, будем использовать на выставках… – забрал книги Гарькавый.
Накрываясь зонтами, мы поспешили за ним на полигон.
(Фото 52 Книга «Дело поверенных»)
(Фото 53 Книга «На полях Гражданской…»)
5
Поминовение
Когда шли, я спросил:
– А что на полигоне?
Гарькавый:
– Там продолжается поминовение…
– Что это такое?
– Читают фамилии и имена всех погибших… Начали в 10 утра…
– А теперь 7 вечера…
– Еще часа полтора читать…
Перешли улицу, и зайдя с правой стороны, оказались на полигоне. В полной темноте светился мемориал, на котором горели свечи и около них стояли портреты. У входа на мемориал под зонтиком у тумбы, на которой лежала книжечка, которую освещал фонарик, девушка читала:
(Фото 54 На мемориале)
– Анисимов Петр…
Я спрятался под навес и как на автомате нашел в Интернете[8]:
«Анисимов… украинец Харьковская обл., пос. при ст. Панютино. Место работы: парторг ст. Присады Московско-Донбасской ж.д. Партийность: ВКП(б) 1929-1937. Обвинение: контрреволюционная агитация… Дата расстрела: 10 марта 1938…»
Читали фамилии и имена тех, кто расстрелян в марте 1938-го.
Выходило, Мартынова уже прочитали.
(Фото 55 Анисимов)
– Андрей Балакшин… – мерно звучал голос девушки.
В Интернете нашел[9]:
«Балакшин… 1889… Место рождения Сталинградская область, Неткачевский район, ст. Мокрая Ольховка… Место работы: склад топлива, ст. Узловая, грузчик. Место проживания: ст. Узловая Московско-Донбасской ж.д. барак при складе топлива. Обвинение: антисоветская агитация. Дата расстрела: 10 марта 1938…»
…
«Иван Белоусов…»
В Интернете[10]:
«… Место рождения: Новгородская обл. г. Устюжин…. Образование: 3 класса училища… Место работы: рабочий, производственный кооператив политкаторжан “Цветмет”… Место проживания: Москва, Б. Харитоновский пер.. д. 25/10 кв.5, ком. 5… Партийность: беспартийный, эсер с 1906 по 1918… Дата расстрела: 11 апреля 1938…»
Гость из Марий Эл:
– Мой дед здесь лежит… С Завидово. Станция Шаховская…
И сменив девушку, стал читать:
– Каява Карл…
В Интернете[11]:
«… финн. Родился Финляндия, г. Улеорборг (соврем. — город Оулу.) Место проживания: Москва, Мясницкий проезд, д. 3/26, кв. 22. Место работы: Государственная центральная библиотека иностранной литературы: комплектователь литературы. Дата ареста: 26 февраля 1938. Обвинение: шпионско-террористическая деятельность. Осуждение: 19 мая 1938. Дата расстрела: 29 мая 1938…»
Мартынов родился в Свеаборге в Финляндии…
Земляки… Могли встретиться и вспомнить…
Гость из Марий Эл:
– Лев Авербух… Николай Беляков… Эдгард Бергман… Яков Баганов…
Снова читал женский голос:
– Абрам Перловский…
(Фото 56 Абрам Перловский)
В Интернете[12]:
«…. 1902 года рождения. Место рождения: Гомель. Еврей. Место работы: политрук ВПК, завод № 95 г. Кунцево… Место проживания: Кунцево… Пожарное депо завода № 95… Обвинение: участие в контрреволюционной шпионско-диверсионной группе поляков на заводе № 95… Осуждение: 29 июля 1938… Дата расстрела: 9 августа 1938…»
Политрук! Что же он сказал против линии партии.
Звучало:
– Константин Прокопчук… Петрунья Прокопьева.
В Интернете[13]:
«… родилась г. Брацлав, полька, учетчица завод № 95… Место проживания: Московская обл. Кунцевский р-н, пос. Немчиновка, 6-й проспект, д. 9… Обвинение: участие в контрреволюционной шпионско-диверсионной группе поляков на заводе № 95… Осуждение: 29 июля 1938… Дата расстрела: 9 августа 1938…»
Политрука и учетчицу по одинаковому обвинению осудили, в один день расстреляли. И невольно напрашивалось, как они вели себя в роковой день 9 августа 1938 года. Может, он хотел ее защитить. Спасти. Закрыть собой. И как на ее глазах его хлопнули. И потом ее…
(Фото 57 Петрунья Прокопьева)
Я не мог оторваться от потока фамилий и имен убиенных людей.
– … Яков Рабинович…
В Интернете[14]:
«… сын кустаря… Место работы: художник строительства 1-го Дома Советов и 1-го Дома правительства. Место проживания: Москва, 1-й Обыденский пер…. Обвинение: в том, что в составе шпионской диверсионной группы должен был взорвать 1-й Дом правительства, два моста через Москву-реку, а также порвать телефонную и телеграфную связь… Осужден: 20 июля 1938 г. Дата расстрела: 9 августа 1938…»
Как себя вел художник, осужденный по обвинению, которое могло прийти в голову только сумасшедшему. Какую картину в последние минуты жизни рисовал…
Продолжало звучать:
– Александр… Иван Симонович… Мечислав Стриковский…Станислав… Рудольф Фрауче…
В Интернете[15]:
«… Фрауче… Место рождения: Тверская обл., Кашинский у., дер. Устиново… швейцарский итальянец… Место работы: подносчик, артель “Древтара”… Место проживания:… ст. Одинцово, пос. Верхнее Отрадное, д. 15… Обвинение: шпионаж в пользу Германии и контрреволюционная агитация среди колхозников… Дата расстрела: 9 августа 1938…»
6
С Божьей помощью
Я все-таки поговорил с Гарькавым. Мы отошли чуть в сторону стали под крышу стеклянного, похожего на киоск, павильона.
– Игорь Владимирович, как удалось все это сделать?
Гарькавый:
– «Сад памяти» – это уникальный мемориал, который здесь открыт 27 сентября 2017 года только на средства и пожертвования родственников пострадавших.
– А государство?
– Здесь государство не принимало участия…
– И как вам удалось?
– С Божией помощью…
– А идея как возникла?
– Когда полигон передали церкви в 1995 году, у родственников была только одна мысль: как увековечить память пострадавших. Потому что каждый хотел, чтобы здесь где-то стояла табличка.
Я смотрел на фото, которые виднелись у свечей. Монотонное чтение нам вовсе не мешало.
Гарькавый:
– И сказали: памятник будет всем общий. Не будет индивидуальных памятников, только общий.
«Видимо, могли родственники возмутиться, но…» – подумал я и произнес:
– Как вечный огонь…
Гарькавый:
– Да, потому что общая судьба, общая смерть, общая память.
– И вот …
– А дальше, долгая история. Десять лет велась работа, разработка концепции, документации, с архитекторами проект. Благодетели, которые могли бы профинансировать…
– Власть не мешала?
– Нет. Не мешала…
– Теперь в сборе сведений об убиенных нельзя ошибиться…
Игорь Владимирович согласился:
– Да, в этом огромная сложность. Потому что чекисты писали документацию вы сами знаете, как… То есть путали там…
– Карандашом на обертках консервных банок…
– Да, и они на самом деле во многом запрограммировали те ошибки, которые дали о себе знать. У нас здесь очень важный принцип, принцип какой? Это воспроизведение расстрельных списков.
«В каком списке Евгений Иванович? – стрельнуло в голове. – Я его не видел…»
Гарькавый:
– То есть это документ. Как в нем написано, так и здесь написано. Это может не совпадать с реальностью…
В моей книге «На полях Граждаской…» написано про белогвардейского полковника Новикова, он чекистам преставился под другой фамилией, видимо, под ней и расстреляли.
Гарькавый:
– Если бы мы знали, допустим, в момент подготовки к нам подошли родственники и сказали, допустим, там написано так, а на самом деле…
– Гасанов, а надо Госанов…
– Да-да. Если к нам кто-то обращался и говорил: «Вот так правильно», мы исправляли. Но в целом здесь воспроизведены просто документально, знаете, как ксерокопия того самого документа исторического, который лежит в основе списков…
– А были, кто вам мешал, кто… Вот как монастыри возрождались, им и местные ох как…
– Это немножко другой вопрос и давайте не будем об этом… Все не просто. Но я бы так сказал: С Божией помощью все возможно.
– Написано: более 20 тысяч расстреляно… Это может еще спорный вопрос…
– Мы исходим из того, что у нас есть под руками документ. Это предписание и акт об исполнении. Вот в рамках того, что мы знаем, эти имена – это исчерпывающий список. Но если где-то когда-то обнаружатся новые архивные фонды, о которых мы еще сейчас не знаем, да, тогда конечно будут дополнения…
– Вы не хотели хоть часть идентифицировать…– я смотрел в черноту полигона. – Здесь же земля переполнена останками…
– Мы бы очень хотели, но не вскрывая могилы.
– А как, не вскрывая нельзя…
Я подумал об эксгумации.
– Можно, – ответил Гарькавый. – Уже появились, в принципе, сканеры, ну, как МРТ. Сканер, который сканирует…
– Так нужно экспертиза ДНК.
– А зачем здесь экспертиза? ДНК мы не сможем сделать никогда. По одной простой причине: нет живых родственников, – сказал и поправился: – У большинства. Поэтому, я жду развитие этих технологий. Технологий, которые позволят через какое-то время проводить сканирование земли, неглубокое захоронение, здесь никаких проблем не будет. Уже сейчас возможно, но очень дорого. То есть сканирование земли, тления морфологических остатков[16]…
– А разве есть, с чем сравнить…
– Конечно, у нас есть фотография у очень многих растреляных. И потом, методом наложения сопоставить: он, не он. Череп, а черепа более-менее сохранились.
Вот бы узнать, где, – я что-то высматривал в скрытом ночью пространстве: – Где тот клочок земли, где упокоился Евгений Иванович…
С надеждой посмотрел на собеседника, которому, даст Бог, удастся сравнением фотографии из жизни среди тысяч скрытых под землей черепов найти один единственный, Евгения Мартынова.
Вот спросил:
– А чекисты, их родственники, приходили? Каялись…
– Скажем из тех, кто работал в Бутовской зоне, потомки, я видел одного из них…
– И что он?
– Конечно, это совсем другие люди, которые переживают за прошлое своей семьи.
– У вас на входе на полигон фото Реденса висит… Он Мартынову приговор подписал… Страшный человек…
– Здесь его нет, – посмотрел на мемориал.
– Здесь у вас как-то отобранные…
– Нет, здесь все…
– Реабилитированные и кто и не реабилитирован по каким-то причинам.
– Да, и те, и другие…
7
Мороз по коже. Жажда выступить
– Могли быть и из карательной организации.
Гарькавый:
– Но Реденса здесь нет, потому что он расстрелян в другом месте. А вот, например, Лацис[17], он здесь, потому что здесь расстрелян.
О нем нашел в Интернете[18]:
«В октябре 1917 г. вошел в число участников Выборгского районного штаба по подготовке восстания, затем стал членом Петроградского военно-революционного комитета (ВРК) и руководителем Бюро комиссаров ВРК.
С 15 ноября 1917 г. Лацис в коллегии НКВД руководит отделом местного управления; с 20 мая 1918 г. становится членом коллегии ВЧК, а вскоре – возглавляет отдел ВЧК по борьбе с контрреволюцией. В изданном 1 ноября 1918 г. в Казани журнале “Красный террор” Лацис давал такие указания органам ЧК:
“Мы не ведем войны против отдельных лиц. Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить – к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора”.
Возглавляя ВЧК на Украине, отметился страшными репрессиями в Киеве. После окончания гражданской войны Лацис на административно-хозяйственной и партийной работе...»
– Этот убийца лежит рядом с убиенными… – у меня бежал мороз по коже.
Неужели и около его имени горит свеча? – содрогнулся, озирая искрящееся в глубину мемориала пространство.
– Соседи слышали, что здесь расстрелы?
Гарькавый:
– Была в то время Бутовская спецзона, это около 200 гектаров земли. То есть внутренний анклав такой, со всех сторон огороженный. То есть они слышали выстрелы, но у них единственная догадка, что здесь стреляют. И им преподнесли, что здесь стрелковый полигон. И на этом все остановились.
– У нас в Воронеже один батюшка пошел на выстрелы и там и сгинул…
– Мы знаем эту историю…
– И какие планы? Что хотите здесь делать?
– Главная задача доделать музей, вы были там…
– Конечно, больше бы пространства…
– Да. Для музея пострадавших это здание в принципе подходит. Но пока временные экспозиции. Нужна постоянная. Но вот если пойдете, там за остановкой огромное здание бывших складов МГБ, НКВД… И там огромное помещение, которое мы хотим превратить в музейный центр.
– А юристы, бывшие присяжные поверенные, здесь… – посмотрел на мемориал.
– Будем искать. Пока такой задачи не было. Но будем искать. Во многих учетных карточках профессия, по этим параметрам можно попытаться выделить юристов…
– Я вам подарил книгу «Дело поверенных», там председателя воронежского областного суда судили пять минут. И его расстреляли…
– Это у вас. А здесь был приказ номенклатурных работников отправлять в Коммунарку. И у нас два некрополя. Номенклатурный – Коммунарка, а для простых людей – это Бутово…
Мартынов был ценнее любого номенклатурного, – подумал почему-то я.
– И вот поэтому высшего состава не найдем. Прокуроры там, судьи. Они в Коммунарке…
В конце я спросил:
– Что привело вас на эту тропу?
– Я историк по образованию и меня как-то призвала церковь потрудиться, поработать, я здесь тружусь и работаю.
– Насчет Мартынова, давайте раскручивать.
– Я хочу, чтобы вы приехали с публичной лекцией…
– Давайте…
Я уезжал…
В который раз утопал в Интернете в списке из более двадцати тысяч фамилий, словно разбросанных по всей стране. Пока ехал по Московской области, казалось там, там жил тот или иной бедолага; по Москве – там, там жил, и тот же Евгений Иванович Мартынов; по Рязанской области – тот, тот; по Тамбовской – тот, тот; по Липецкой – тот, тот; по Воронежской… Каждому уголку перепало несчастий и горя.
Вернувшись домой, названивал Гарькавому и спрашивал:
– Когда публичная лекция?
Я рвался говорить о Евгении Мартынове, зяте Плевако, герое Русско-японской войны, ярком офицере, пострадавшем за свою честность и верность.
27 ноября 2024 года
P. S. 11декабря 2024 года на сайте Музея в Бутове появилось объявление:
«Дорогие друзья! В рамках программы выставки “Забытые герои Великой войны”, которая проходит при поддержке Фонда Президентских грантов, мы приглашаем Вас на лекцию адвоката М.И. Фёдорова “Дело генерала Мартынова”. Михаил Иванович много лет занимается изучением жизни Федора Никифоровича Плевако и его окружения, результатом этих исследований является книга “Судьба генерала Мартынова” о зяте Федора Никифоровича, за которую решением Комитета по награждению адвокатскими наградами им. Ф.Н. Плевако 24 апреля 2024 года ему вручена Золотая медаль Ф.Н. Плевако.
Начало лекции 14 декабря в 11 часов в лекционном зале Музея Памяти пострадавших в Бутове».
(Фото 58 Бутовский полигон. 14 декабря 2024 года)
(Фото 58 Музей. 14 декабря 2024 года)
(Фото 59 Федоров рассказывает)
(Фото 60 Мемориал. 14 декабря 2024 года)
(Фото 61 Полигон. 14 декабря 2024 года)
Я приехал в Москву и уже известной дорожкой шел со станции, боясь поскользнуться на льду, озирая заснеженные пространства и внутри все сжималось от того, что чувствовали несчастные, попавшие в расстрельный список на 11 декабря 1937 года.
Лекцию начал:
– Чуть больше 87 лет назад в такой же зимний день сюда на полигон привезли генерала Евгения Ивановича Мартынова. Он с оружием в руках защищал Россию, теперь оружием в руках расправлялись с ним…
Лекция прошла на подъеме и меня долго не отпускали, что я даже чуть не опоздал на поезд.
Ехал в Воронеж и меня бил озноб, то ли от холода, прилетавшего из далекого 11 декабря 1937 года, то ли от ужаса людей, оказавшихся на полигоне в тот страшный день, то ли от холода нынешнего.
