* * *
На самой прикольной из прочих планет,
которые по ветру носит,
безвременье длится две тысячи лет,
безверье — две тысячи весен.
Две тысячи зим продолжается бой
с природой и собственной тенью.
Для нашего брата архангел с трубой
становится легкой мишенью.
До боли понятно, что дело — труба,
а мы не готовы к ответу.
Приколы кончаются, и не судьба
рвануть на другую планету…
* * *
Пространство мира ограниченно:
не только атомный объект,
но и любая зуботычина
дает сейсмический эффект.
Как скорлупа ореха грецкого,
трещит история, когда
от мордобоя молодецкого
гудит Ямская слобода.
И незначительного фактора
уже хватает, позарез,
для разрушения реактора
на Всечернобыльской АЭС.
В МИНУТУ ОДИНОЧЕСТВА
В минуту одиночества, когда
ни соловья тебе, ни Алконоста,
погашены, похоже, навсегда
все фонари у Каменного моста.
Исчерпан кратковременный лимит,
отпущенный для маленького счастья;
и только ТЭЦ по-прежнему дымит,
как при любви и при советской власти.
У прошлого надежная броня:
я понимаю, что, на самом деле,
дым иногда бывает без огня,
а соловьи давненько улетели.
И вот стоит, поплевывая вниз,
перебирая годы и невзгоды,
почти мифологический Нарцисс,
глядящийся в отравленные воды.
* * *
На земле, который век,
обитает человек:
он питается деньгами
и живет вперед ногами.
А в отравленной воде
ходит рыба по нужде,
птица крючится на ветке,
наподобие креветки.
Надо всеми в небесах
плачет Ангел
при часах.
* * *
Деревья,
травы,
перегной
и прочее земное —
всё это прежде было мной
и снова станет мною.
Врастаю в землю, а потом
ветвями поднимаю
листву, поющую о том,
чего не понимаю.
* * *
Пока стрижей стремительная стая
выныривает с облачного дна,
лежу в траве, до неба дорастая,
по лабиринтам воздуха и сна.
Пути господни неисповедимы
равно для птиц, деревьев и земли;
фантазии мои необходимы
какому-нибудь облаку вдали.
А ветер, налетая временами,
раскачивает сны и тополя,
и с высоты,
которая над нами,
не разобрать,
где я, а где земля.
* * *
Плывут по небу облака,
над ними спутники летают —
спасибо, ангелы пока
прорехи космоса латают.
Никто не может усмирить
метафантазию науки —
за галактическую прыть
расплачиваться будут внуки.
* * *
Сидит человек у реки
и слушает голос воды,
и мысли его далеки
от века
на круге беды.
А век человека влечет
по той траектории, где
река никуда не течет,
и только
круги по воде.
* * *
Деревья никогда не спят
и — во саду ли, в огороде —
чуть ветер — листья шелестят,
по человеческой природе.
Есть заповедная страна,
где все по-своему неправы,
но помнят наши имена
деревья, облака и травы.
Они живут накоротке,
чужую память опекая,
и поминутно окликая,
на шелестящем языке.
* * *
Не знаю, как там — на далеких планетах,
а здесь — угорелые души людей
летают в каких-то полутора метрах
над уровнем улиц и площадей.
Земля подарила свое притяженье
назло человеку, и, как ни крути,
но разнообразные телодвиженья
душа совершает еще во плоти.
Наш мир ограничен и необитаем
для ангелов и серафимов, а мы
в полутора метрах от жизни летаем,
когда получаем бессмертье взаймы.
* * *
По-над облаком бесполым
спит усталая звезда,
воздух ангелами полон,
как микробами вода.
Люди — божии коровки —
улыбаются во сне,
нефтяные котировки
не меняются в цене.
Всё живое отдыхает
от забот и суеты,
только ангелы порхают,
как рекламные щиты,
только тихие микробы
навещают города,
никакие люди, чтобы
не проснулись никогда.
* * *
В этом городе областном
даже воздух уже не тот…
Липа старая под окном
от усталости не цветет.
Мы состарились вместе с ней —
устаканились, отцвели.
Но в один из осенних дней —
на оставшиеся рубли —
я возьму проездной билет
в тот июнь, где, дыша тобой,
осыпается липов цвет
по-над городом и судьбой…
* * *
Помню, по молодости, на заре
пел за окном соловей —
как я наивно по ранней поре
верил фортуне своей!
Замысловатое время летит —
вот и состарился я,
долбаный ГАЗик с утра тарахтит
пуще того соловья.
По разнарядке проложен маршрут,
а повернул наугад
и на помойке вороны орут,
обременяя закат.
* * *
…По Дону гуляет казак молодой.
Из песни
В пути за живою и мертвой водой
земная дорожка недолго петляет:
по Дону гуляет казак молодой,
а старый казак
по квартире гуляет.
Я знаю, былые заслуги не в счет —
вчерашние ангелы не приголубят;
уже самогон по усам не течет
и шашка не рубит,
и девки не любят.
А вечером я выхожу на балкон,
дышу химикатами и представляю,
что неподалеку находится Дон
и я на закате
по Дону гуляю…
ПУШКИНИАНА
За Михайловским — тетерева
по лесам токовали от страсти,
только эти леса на дрова
мужики порубили, отчасти.
Наши люди не дюже хитрят,
но зато веселятся душевней:
сдуру, пушкинский скарб, говорят,
утопили в пруду за деревней.
Но, когда на дворе торжество,
у поэта высокая проба:
дайте волю — его самого
к юбилею достанем из гроба!
Разгуляется кровь с молоком
и покатится Пушкиниана —
от Михайловского, прямиком,
через Болдино — до Магадана.
СТАНСЫ
Который год заела суета:
по кругу воевали-пировали,
но, проносящий ложку мимо рта,
насытится когда-нибудь едва ли.
По разуменью каждого из нас,
живем на положении особом;
но суета заела, Бог не спас
и что-то заколодило за гробом.
Проносятся лихие времена
до апокалипсического срока —
наверное, кому-нибудь нужна
такая бесполезная морока.
Но, чур, меня! — сижу навеселе,
по случаю суровой непогоды,
как Человек на суетной земле —
последнее творение природы.
* * *
Наша хрупкая планета
погружается во тьму
и конец земного света
близок, судя по всему.
Кислорода не хватает
обитателям Земли,
но уже на Марс летают
наши чудо-корабли.
Ну, а если выпить в меру
или очень захотеть,
можно даже на Венеру
вместо Марса улететь.
И в Туманность Андромеды,
без особого труда,
наши звездные полпреды
залетают иногда.
АПОКАЛИПТИЧЕСКОЕ
Зачем изобретать велосипед,
когда Земля почти слетела с круга?
Гармонии в природе больше нет
и в этом
наша главная «заслуга».
С грехом и интернетом пополам,
планета стала филиалом ада.
Какого Апокалипсиса нам
еще
для убедительности надо?
Валентин НЕРВИН
