— Максимова, вы хорошо подумали о возможных последствиях? Это ваше окончательно решение?
Нина Петровна, грузная пожилая врачиха, взглянула на пациентку. «Господи, ну чисто воробышек. Нахохлилась. Сидит на самом краешке... вот-вот вспорхнет и улетит. Эх, милая. От себя не улетишь…»
Максимова, молоденькая испуганная девушка, поежилась от вопроса, хотела что-то сказать, но не решилась и лишь кивнула.
Нина Петровна заглянула в карточку, хотя и так помнила, что в ней написано: Ирина Максимова, восемнадцать лет, беременность первая, семь-восемь недель, без патологий, анализы в норме. «Глупенькая. Не понимает, что детей может и не быть больше. Как у моей Кати…»
Мысль о бездетной дочери шевельнулась тревожной занозой и непреходящим чувством вины, с которым, видно, жить теперь всегда.
— Даю тебе, девочка, два дня, — сказала Нина Петровна неожиданно мягко, словно давно знакомая. — Подумай хорошенько. Взвесь всё. Жизнь — штука длинная, к тому же полосатая. Наладится всё, даст Бог. Мир не без добрых людей. Вот тебе номер моего телефона. Передумаешь, звони.
&&&
Ирина вышла из женской консультации. Тихое спокойное утро было чуть влажным и прохладным. Таким бывает белье, занесенное с мороза досыхать в тепло. Оно пахнет свежестью, чистотой и чем-то неуловимо приятным и по-домашнему уютным. Ира любила в детстве прижаться к нему лицом и мечтать… Как вырастет. Как поедет учиться в большой красивый город. Как встретит там парня — самого лучшего на земле. Влюбится в него. Ну, и он, конечно, тоже влюбится. Она ж не уродина какая. Не зря же Вовка Пестрецов еще в третьем классе подбросил ей записку: «Ты самая красивая. Давай дружить. Вова П.». Причем «дружить» написал через букву «ы» — «дружыть».
Из тех наивных мечтаний пока сбылось одно — Ирина выросла и поехала в «большой красивый город». Остальное пошло не по плану. Для поступления на бюджетное не хватило баллов, а учиться платно не на что: отец к тому времени несколько лет как умер, а мама одна поднимала двоих сыновей-погодков. Пришлось, помыкавшись в поисках работы, устроиться мойщицей посуды в ресторан, куда брали без прописки.
Когда исполнилось восемнадцать, Ирину перевели в официантки. Благо девушка она привлекательная, ноги шустрые, руки умелые — подносы с едой носить тоже сноровка нужна. С новой должностью и чаевыми жить стало полегче, так что экономная, не привыкшая шиковать Ирина смогла откладывать на учебу и даже немного матери отсылать.
Обитала Ирина у своей тети, одинокой и болезненной женщины преклонных лет. Сговорились, что платить за проживание племяшка будет «по-родственному» — только за коммуналку, ну, а питаться, естественно, отдельно: у тетки-диабетчицы — строгая диета. Ирину это устраивало. Главное, было где ночевать, а поесть она могла и на работе.
И всё бы ладно, если бы не предательство Игоря…
&&&
Детство Кати, дочери доктора Нины Петровны, как ни странно, нельзя назвать счастливым. И это притом, что она была не только единственным ребенком в семье, поздним и долгожданным, но и единственной внучкой бабушек и дедушек с обеих сторон, жаждавших принять участие в ее воспитании. Катю закаляли, не давали сладкого, не баловали, держали в строгости, на ее будущее возлагали надежды — разумеется, на самое блестящее. Ну, а сигареты, спиртное и ранние половые связи даже не обсуждались при Катюше: их «девочка — выше всего этого низменного и порочного».
Но не зря кто-то из мудрых заметил о сладости запретного. Когда домашняя барышня Катя, студентка-второкурсница вуза, оказалась беременной и призналась в этом матери, новость возымела эффект не просто грома среди ясного неба, а извержения Везувия. Чтобы избежать «гибели Помпеи», Нина Петровна приступила прежде всего к допросу. С пристрастием, конечно же. Оказалось, виновник дочкиного незапланированного интересного положения — «не пойми кто», приехавший в столицу из глубинки (раньше таких, помнится, называли лимитой). «Надо же — охранник ночного клуба! — возмущалась Нина Петровна. — Вышибала…. и моя дочь. Это же неслыханно! Да как он посмел?!» И никакие слова Кати, что ее Митя — хороший, что он работает и учится на заочном, что они любят друг друга, у них всё серьезно и они обязательно поженятся, не смогли переубедить мать. «Аборт! Немедленно! Пока не узнал папа и твои бабушки с дедушками». И как ни плакала Катя, как ни умоляла маму, беременность прервали. Как выяснилось позже, прервали неудачно, так, что на деторождении был поставлен жирный крест с названием «бесплодие». А ведь всё могло быть иначе, если б в тот момент в Нине Петровне доводы матери не взяли верх над врачебными.
Катя после той истории провалилась в жутчайшую депрессию, попала в клинику, а когда выписалась оттуда и поехала в клуб, где трудился ее молодой человек, оказалось, что тот там больше не работает и где он, никто не знает.
Позже Катя вернулась к жизни, во всяком случае внешне. И лишь Ирина Петровна чувствовала, что в дочери словно сломалось что-то внутри и что винит она в этом ее, свою мать.
Годам к тридцати Катя вышла замуж за ученого-физика и уехала с ним за границу. На родину не рвалась, была всего несколько раз. Постепенно общение с дочерью, особенно после смерти ее отца, сошло на нет.
&&&
Там же в ресторане Ирина и познакомилась с барменом Игорем. Симпатичный такой, шебутной, заметил ее, когда она еще посудомойщицей работала. Он всё называл ее Золушкой. Проходил мимо и подсмеивался: мой-три, Золушка, придет и твой час, встретишь своего «прынца». А когда она впервые вышла в зал уже в качестве официантки, стройная, тоненькая, в красивом форменном платье, сначала даже не узнал ее. Золушкой больше не называл, стал настойчиво ухаживать. Дарил цветы, милые безделушки, слал смс-ки… Ну, Ирина и влюбилась. Вот, думала, тот самый «принц», встречу с которым Игорь обещал. Стала мечтать об их с Игорем будущем. Нет, замуж, конечно, она не торопилась, но это были ее первые серьезные отношения, и ей хотелось, чтобы они длились долго-долго и, может быть, закончились свадьбой.
Однако у Игоря были совсем другие планы и в них пока не входили ни обязательства, ни женитьба, ни даже совместное проживание с девушкой. Он вообще не любил, когда на него давили и хоть как-то ограничивали его свободу. То, что Ирина «втюрилась» в него, поначалу забавляло, потом стало напрягать, а там и вовсе бесить, и он не знал уже, как от нее отвязаться. Обстоятельства подсказали — как. Ирина призналась: она, «кажется, беременна». Это было уже и вовсе не по «сценарию». Игорь дал ей денег на аборт и сказал, что она ему надоела и между ними все кончено.
&&&
Наступило утро второго дня срока, отпущенного врачом из женской консультации. Сидеть дома было невмоготу, и Ирина решила немного пройтись.
«Ну, вот зачем мне эти два дня? Что они изменят? Куда я с этим ребенком? У мамы и так два рта. И Игорь меня бросил. Какая же я глупая, что повелась на его слова: «Золушка, моя принцесса…»
Ирине стало так жалко себя, что глаза мигом заволокло слезами. Она продолжала идти, сморкаясь и вытирая глаза платком, пока ее не обогнала девочка лет пяти, которая вприпрыжку побежала по дорожке, весело крича:
— Видите, как я умею! Мам, пап, догоняйте!
Ирина машинально оглянулась, готовая посторониться на неширокой аллее, чтобы пропустить родителей девчушки. Оглянулась и… так и застыла, не в силах оторвать взгляда. По дорожке ехали мужчина и женщина. Именно ехали, а не шли — в инвалидных колясках. Хотя слово «инвалид» совсем не вязалось с теми, кого увидела Ирина, — такими улыбающимися, лучащимися были лица этих людей. В их глазах, устремленных на дочку, плескалось столько любви и нежности, что девушка даже позавидовала. Жалости, которая появляется обычно сама собой при виде калеки, тут просто не было места. Жалеть людей, которые так безмерно, так безоговорочно счастливы?! Да они сильны этим чувством так, как не всякий здоровый человек может быть силен.
— Доченька, осторожно, не упади, — забеспокоилась мама.
— Не волнуйся, родная. Ничего страшного, если и упадет, — успокоил жену папа. — Упадет и поднимется. Мы же рядом.
Девочка и ее родители были уже далеко, а Ирина так и стояла на месте, глядя с улыбкой вслед девочке и ее родителям. Удивительно, но на душе ее стало вдруг очень спокойно и тепло. И даже уверенность появилась: всё теперь будет хорошо.
Ирина вытащила из кармана телефон, набрала номер и решительно сказала:
— Нина Петровна, я буду рожать!
