...Сердцу приятно с тихою болью
Что-нибудь вспомнить из ранних лет...
Сергей Есенин, 1925, «Синий туман. Снеговое раздолье»
Длинный день
Это мост через Медянку недалеко от ее впадения в Сундовик. Мост этот — место, связанное с памятным днем, наиболее длинным из запомнившихся. Лет в 14 у меня возникла страсть к собирательству этикеток от спичечных коробков. Не помню, кто или что ее вызвало. Может быть, марки, которые собирал Шурик Бушуев, мой бывший одноклассник по начальной школе № 5. Его мама работала то ли в Горсовете, то ли в каком-то другом госучреждении Лысково, куда шли потоки писем, с которых она снимала марки и приносила Шурику. Короче, возникла страсть, и я заразил собирательством Олега Белоуса, которого тогда звали Аликом, моего самого близкого дружка.
Мы облазили все углы и помойки Лысково, что обычно привлекало внимание прохожих, так как Алик был сыном «врачихи», как называли его маму Елену Витальевну Рыжову. Она была терапевтом (строгим и безапелляционным) в местной больнице и, естественно, публичным человеком, нарисованный маслом портрет которой висел на городской Доске почета. Занятие по извлечению спичечного коробка из какой-нибудь щели или из-под решетки углубленного в земле окна около какого-нибудь места скопления людей было очень азартным. Довольно быстро коллекция наша насытилась, так мы исчерпали возможности Лысково, куда доставляли не очень разнообразные продукты спичечной промышленности, и взоры наши обратились на Макарьев, расположенный на левом берегу Волги, и пристань. Сначала был Макарьев. Стоило переплыть Волгу на пароме, и мы попали в новый мир, где на каждом углу были не встреченные доселе этикетки с коробков, иногда даже нестандартного размера.
Макарьев был обобран за один день, так как весь обходился за час. Но визит туда позволил сделать открытие: обратить внимание на лысковскую пристань и понять, что там останавливаются пароходы, плавающие от Москвы до самых до окраин, в буфетах которых можно купить новехонькие, а не оплеванные и описанные собаками коробки с улицы, коробки со спичками и этикетками, какие и не снились.
Начались походы на пристань для покупки спичек с разных теплоходов. В один прекрасный летний день такой поход начался со встречи на улице Урицкого, где раньше Алик жил, а к этому времени они с матерью и появившимся в семье отчимом переехали в собственный дом напротив больницы, где он до сих пор проживает уже как Олег Борисович Белоус, а не как Алик Рыжов, которым он был во время описываемых событий. Итак, мы легко и радостно домчались до пункта прицепления к грузовикам, идущим на Волгу, и начали ждать кузов, в который должны были впрыгнуть. Вдруг из одного из проезжающих грузовиков Алику закричали, и кричащий стал барабанить по кабине грузовика с требованием остановиться. Кричащим и барабанившим оказался отчим Алика, который возвращался из деревни, то ли из Кременок, откуда происходила Елена Витальевно, то ли из какой-то другой деревни. Он всучил Алику большой сверток, сказав, что там наряду с обычным барахлом ценные вещи — его пальто и электробритва (по тем временам вещь престижная), и сверток этот велел отнести срочно домой. Это нас сильно озадачило, так как рушило весь наш план. Не хотелось возвращаться даже до моего дома, а не только до дома Алика, а поблизости не было никаких знакомых, чтобы отдать этот чертов тюк. И я предложил спрятать его. Самая первая мысль — засунуть под мостик, у которого мы в раздумьях и стояли. Под мостиком у самого его основания (самый левый край моста на фото) был закуток, образованный дощатым барьером, за которым тюк наш легко помещался и становился незаметным ни с какой из сторон моста. Я убедил Алика, что никому не придет в голову залезать под этот мост в это тесное, узкое пространство и копаться за дощатым барьером, и он засунул сверток в предлагаемое место.
По завершении этой нехитрой операции мы со спокойной душой рванули на пристань. Все шло удачно. Мы попали на пару теплоходов и хорошо отоварились. Стали ждать трехпалубного из Казани. Там обычно ждал самый богатый улов. Теплоход причаливал минут на десять-пятнадцать для погрузки-разгрузки, и за это время надо было найти буфет, выстоять очередь и успеть выбраться и добежать до трапа. Влетели, встали в очередь, где необычно много было народу — то ли за воблой, то ли за пивом, добрались до продавца, и я начал закупать коробки. В это время раздался финальный гудок, сигналивший об отправке, и Алик бросился наверх к трапу. Я не мог прервать покупку, и, когда выскочил, теплоход начал отчаливать. От борта до борта дебаркадера было меньше полуметра, и я уже стоял на борту, чтобы прыгнуть, но в этот момент меня схватили за шкирку и бросили опять на палубу. После допроса и расспросов мне было сказано, что я должен буду плыть в Работки, а оттуда меня пересадят на встречный теплоход из Горького, и к вечеру я попаду домой. Деваться было некуда, и я стал осматриваться вокруг в поисках чем занять время. В те времена, не знаю, как сейчас, хотя и плаваю почти каждое лето на теплоходах, но на туристских, а не на пассажирских, перед лестницей, ведущей в каюты первого класса, висела строгая табличка «Вход пассажирам третьего и второго класса строго воспрещен». Эта табличка вызывала справедливый пролетарский гнев в наших душа. Нас учили, что все равны в нашей стране. Почему же мы не можем попасть на верхние палубы, мы что, негры в Америке? И, конечно, первое, что я сделал, воспользовавшись непонятным статусом застрявшего пассажира без билета и поэтому не отнесенного ни к одному из классов, рвануть в первый, сесть в шезлонг и, задрав ноги к небесам, смотреть на волжские пейзажи. Но это быстро надоело. Я заметил ребят близкого возраста, которые бегали по палубе. Завязался контакт, и началась беготня с ними.
Потом начались соревнования, кто дальше прыгнет с лестницы, ведущей на нижнюю палубу. Начали с нижних ступенек и поднялись почти на самую верхнюю. Пытаясь установить рекорд, я так сиганул, что врезался головой в борт лестничного люка и рухнул вниз, почти потеряв сознание. Собрались люди, стали меня жалеть, ставить примочки и т.д. К этому времени уже приблизились к Работкам, и кто-то из членов экипажа разыскал меня и приготовил к передаче на дебаркадер Работкинской пристани. Через часок пришел теплоход из Горького, и я благополучно добрался до Лысково. Поднимаясь в горку в начале Урицкой, я вдруг увидел стремительно идущую бабушку Алика, которая тащила его за руку. Она его бросила и направилась ко мне с криком: «Где вещи, куда ты их засунул?» У меня трещала голова от гематомы, и я был голоден как собака, а потому с трудом понимал суть вопроса и причину агрессии. Но я спокойно отнесся к происходящему. Дело было привычное, что бы мы ни вытворяли с приятелями у них дома, их мамы и бабушки виноватым всегда назначали меня. У нас дома было наоборот: дед считал, что во всем плохом, что со мной происходило, виноват я. Так что я был виноват всегда. Надо пояснить, что дед, у которого я жил большую часть времени, имел строгие жизненные принципы, основную часть которых, насколько я могу судить, он приобрел, а может, закрепил, на фронте, куда был призван в возрасте 45 лет в 42-м году, и служил старшиной, отвечая за судьбы сотни солдат.
Друзья мои были безотцовщиной, как и большинство в то время, и их бабушки и мамы не могли иметь солдатских принципов. Так вот, бабушка схватила меня за рукав и велела вести в то место, куда мы положили ценный сверток. Мы пришли, и она, согнувшись в три погибели, а затем почти по-пластунски полезла под этот мост к месту захоронения. Свертка не было! Видимо, кто-то проследил за нашим процессом прятанья и без особого труда нашел сверток. Бабка потащила меня на допрос к Елене Витальевне. Допрос был строгий и жесткий. Вину мне пришлось признать, так как сознавал, что причиной была лень пройти километр. Наказание было сформулировано четко. Была оценена сумма ущерба и велено было начать сбор шиповника в волжских заливных лугах для сдачи в местную аптеку. Вырученная от этих сборов сумма должна была покрыть расходы. Я быстро прикинул, сколько килограммов надо собрать, и получилось, что в один сезон мы с задачей не справимся. Елена Витальевна шуток не понимала и шутить не любила. Уже вечерело, когда я попал домой. Воспитанный по принципу «во всем сам виноват», дома ничего не сказал, и мы на следующий день поплелись собирать шиповник. Больше одного дня я этому посвятить не мог и уехал от одной бабушки к другой в деревню Скучиха.
Об авторе: Николаев Евгений Николаевич
Д.ф-м.н., профессор.
Должность: заведующий лабораторией.
Область научных интересов: ИЦР масс-спектрометрия; протеомный анализ; методы фрагментации биомолекул; определение хиральности аминокислот, входящих в полимерную цепь; разработка инструментальных методов масс-спектрометрии.
Евгений Николаев: не стертое из памяти
Кинотеатр "Искра" и "Длинный день"
Не стертое из памяти... часть вторая - Валава
