Насколько была бы лучше погода, если бы Гидрометцентр тоже передали в большой Минфин…

Насколько была бы лучше погода, если бы Гидрометцентр тоже передали в большой Минфин… - фото 1Рубрика "Экономический час" с Андреем Нечаевым. (В названии материала использована фраза из выступления на ПМЭФ 2025 Главы комитета Госдумы по бюджету и налогам Андрея Макарова)

 

По следам ПМЭФ 2025. Вместо предисловия.

 

Тон полемики по вопросам перспектив экономического развития на Петербургском Международном Экономическом Форуме 2025 был задан заявлением заместитель руководителя администрации президента Максимом Орешкиным. Заявление прозвучало в СМИ накануне начала работы Форума. Максим Станиславович, в частности заявил, что текущая модель роста экономики России себя исчерпала, для дальнейшего развития нужен шаг вверх — на следующую технологическую ступень. Колумнист «ЭкоГрада» Андрей Нечаев, посетивший ПМЭФ 2025 в качестве наблюдателя от СМИ, поделился с читателями Журнала своим анализом выступлений главных чиновников от экономики России. Ключевое слово «рецессия»: «…приближение рецессии российской экономики подтвердил министр экономики Максим Решетников. Другие участники сессии использовали менее пессимистичные формулировки: Силуанов говорил о «плановом похолодании», Набиуллина — о «выходе из перегрева». Ответ на главный вопрос — за счет чего должна расти экономика, когда все прежние стимулы себя исчерпали, явно так и не прозвучал»…

 

Полный текст комментария…

 

Андрей Нечаев (профессор, первый министр экономики новой России): «Интересным сюжетом в рамках ПМЭФ 2025 стала оценка состояния и перспектив российской экономики, обсуждавшаяся на нескольких сессиях. Если на пленарном заседании президент Путин по закону жанра источал оптимизм и говорил об устойчивом росте, то руководители основных экономических ведомств были более пессимистичны и сдержанны в позитивных оценках.

Фактически и главы Минфина и Минэкономики Силуанов и Решетников, и председатель Центробанка Набиуллина, и руководители крупнейших банков страны говорили о приближении серьезных проблем в российской экономике. Различалась лишь терминология. Так, министр экономики Максим Решетников напрямую заявил о приближении рецессии экономики. Другие участники сессии, где обсуждалась тема, использовали менее пессимистичные формулировки. Антон Силуанов говорил о «плановом похолодании». Эльвира Набиуллина — о «выходе роста экономики из инфляционного перегрева».

Естественно, все участники не могли обойти тему высокой ключевой ставки Центробанка. Банкиры ее деликатно критиковали, справедливо указывая, что высокая цена денег сдерживает реализацию инвестиционных проектов и развитие экономики в целом. Глава Банка России аргументированно отвечала, что высокая инфляция как раз является препятствием для экономического роста и наносит сильный удар по уровню жизни населения, подрывая социальную стабильность. Впрочем, она не исключила смягчение денежно-кредитной политики по мере замедления роста цен. Этот тезис был вскоре подтвержден первым за много месяцев снижением ключевой ставки Центробанка.

Все дискутанты на нескольких сессиях, посвященных макроэкономике, были единодушны в том, что нынешний рост ВВП в первую очередь обеспечивается ВПК и высокими военным расходами. Подобный экономический рост как раз и генерирует высокую инфляцию, создавая денежные доходы без адекватного наполнения потребительского рынка. Другим фактором инфляции стал кризис на рынке труда. Позитив рекордно низкой безработицы с лихвой компенсируется вынужденным наращиванием зарплаты работодателями в конкуренции за дефицитные виды рабочей силы. Как отметили все выступавшие, налицо опасный тренд опережающего роста номинальных зарплат по отношению к производительности труда. Это реально мина замедленного действия, и такой рост не может продолжаться долго.

Эльвира Набиуллина также отметила, что крайне негативным моментом с точки зрения инвестиционного климата является низкая защищенность собственности. В последнее время мы стали свидетелями изъятия в госсобственность крупных частных активов, как ушедших из России зарубежных компаний, так и отечественных бизнесменов.

К сожалению, ответ на главный вопрос — за счет чего должна расти экономика, когда прежние стимулы себя исчерпали, в ходе дискуссий явно так и не прозвучал».

 

P\S

Максим Орешкин: «Экономика России активно развивается, в значительной степени благодаря тому, что «был активизирован спящий, незадействованный потенциал», прежде всего кадровый и производственный, но «эта модель роста себя исчерпала. Столь низкого показателя безработицы, как в России, вы не найдете ни в одной крупной стране мира. Показатель загрузки существующих мощностей также находится на достаточно высоком уровне».

 

А так ход полемики Мэтров об экономике услышали другие журналисты:

 

Почему экономика предложения буксует

 

Глава комитета Госдумы по бюджету и налогам Андрей Макаров: «О переходе на экономику предложения на (ПМЭФ 2023) форуме президент говорил в 2023 году. Сегодня у нас 2025-й, то есть два года прошло. Причем тогда же звучали слова о необходимости структурной перестройки экономики. Я просто повторяю: два года. Вот ощущение — может быть, оно ошибочное, но оно не только у меня, — что экономика предложения пока, ну, как бы помягче сказать, немножко пробуксовывает. Товаров стало меньше, цены растут, качество падает».

 

Министр экономического развития Максим Решетников: «С одной стороны, во многом (экономика предложения) пошла. Можно привести пример реализации достаточно крупных проектов, программ, которые были поддержаны бюджетом и которые были запущены. Новый инвестиционный цикл в промышленном комплексе, соответственно, новые инвестиции в туризме, те же нацпроекты технологического лидерства.

С другой стороны, мы понимаем, что экономика предложения — это в том числе и в первую очередь инвестиции. Понятно, что все это сейчас попало на период очень жесткой денежно-кредитной политики, и ясно, что предприятия без поддержки — вернее, за пределами программ поддержки — инвестировать не очень хотят, но, может быть, единственным исключением является ВПК (военно-промышленный комплекс). Существенное расширение спроса ВПК привело к росту инвестиций и росту активности там. В дальнейшем ситуация будет нормализовываться по мере нормализации денежно-кредитной политики.

Мы должны, мне кажется, тоже здесь понимать, что сложная машиностроительная техническая продукция с большими НИОКР (научно-техническими и опытно-конструкторскими работами) очень сильно зависит от уровня процентных ставок. Причем зависит дважды. Первое — это длительный цикл изготовления, все проценты на инвестиционной стадии, по сути, закладываются в стоимость продукции. Второй момент — никто локомотивы сейчас ни у нас, ни в мире на споте не покупает. То есть никто не достает деньги и не покупает железнодорожный локомотив. Все покупают это в рассрочку. И там тоже стоимость денег.

Почему, например, нам сейчас очень тяжело на внешних рынках? По большому счету мы их для себя закрыли. На 15–20% наш локомотив конкурентоспособнее при выходе с завода, но, когда, например, в китайский локомотив добавляют китайские деньги на период до 70 лет, мы те же 20% проигрываем, потому что у нас деньги дорогие».

 

Председатель Банка России Эльвира Набиуллина: «Два года назад у нас были очень низкие ставки, вы помните. А тогда что закрывало рынок для локомотивов наших?»

Максим Решетников: «Тогда, кстати, между прочим, очень неплохо шли переговоры и достаточно большой объем техники мы на тот момент продали, но в то же время там были ограничения по длине денег — раз, и второй момент: к сожалению, прошли 2022–2023 годы, и многие вещи пришлось перепроектировать».

 

Есть ли переохлаждение в экономике

 

Министр финансов Антон Силуанов: «Я бы сказал, что похолодание, но за похолоданием всегда приходит лето».

 

Андрей Макаров: «Коллеги, представляете, насколько была бы лучше погода, если бы Гидрометцентр тоже передали в большой Минфин?».

 

Максим Решетников: «По цифрам у нас охлаждение, но все наши цифры — это зеркало заднего вида. По текущим ощущениям бизнеса и по индикаторам мы в общем уже, мне кажется, на грани перехода в рецессию».

 

Андрей Макаров: «А не свалимся? Вы, как министр экономики, скажите что-то оптимистичное. А то сейчас во всем интернете будет: Решетников предсказал, что мы свалимся в рецессию».

 

Максим Решетников: «Я не предсказал. Я сказал, что мы стоим на грани. Дальше все зависит от наших решений».

 

Эльвира Набиуллина: «Другими словами, это выход из перегрева. <…> Вот экономика спроса у нас росла, а экономика предложения отставала, оттуда перегрев и инфляция, это достаточно просто».

 

Нужна ли новая модель роста

 

Эльвира Набиуллина: «Когда в 2008 году я говорила (об исчерпании модели экономического роста), это было во время мирового экономического кризиса, до этого модель экономического роста России была построена на том, что в начале 2000-х годов цены на нефть были не просто высокие, они постоянно росли. Плюс у бизнеса была возможность финансировать инвестпроекты за дешевое привлечение ресурсов из-за рубежа. Но эта модель к тому времени себя исчерпала.

Сейчас, когда Максим Станиславович (Орешкин) говорил об исчерпанности предыдущей модели экономического роста, я здесь с ним тоже согласна, он уже говорил о том, что мы росли два года достаточно высокими темпами, из-за того, что были задействованы свободные ресурсы, рабочая сила. Посмотрите, как у нас упала безработица. Мы этот резерв во многом использовали, и многие компании просто столкнулись с дефицитом рабочей силы. Это незадействованные производственные мощности, освободились ниши — ушли западные компании, (было) импортозамещение.

Добавлю к этому и накопленные ресурсы бюджета ФНБ (Фонда национального благосостояния), который на инвестиции тратится. Это и запас капитала банковской системы, который был основой для ускоренного кредитования. Но нам надо понимать, что многие из этих ресурсов действительно исчерпаны и нам надо думать о некоторой новой модели роста. <…> Это переход на новый технологический угол. Кстати, производительность труда мы ставим всегда во главу угла — и в 2008-м, и в 2009-м, это вечные рецепты. Но они от этого не становятся неправильными».

 

Максим Решетников: «Мне кажется, что система не совсем линейная: «нолик — единичка». <…> Тот же рынок труда — мы в принципе в 2023–2024 годах уже росли в условиях очень низкой безработицы. Стилистически спорить — там было 2,8, а стало 2,3%, это примерно один и тот же дефицитный рынок труда. Но при этом мы росли в этом рынке труда на 4%. <…> Надо добавлять скорее новые факторы (роста), а не выкидывать.

Вопрос смены — это всегда что-то выкинуть и что-то новое поставить, но у нас, как правило, это все заканчивается тем, что что-то новое, что мы пытаемся поставить, не работает, и мы очень долго восстанавливаем старое. Преемственность должна быть. Без революций.

<...> Побольше настойчивости в реализации старых идей — понимаете? А то мы старые до ума не довели — давайте их выбросим и новыми займемся».

Антон Силуанов: «Друзья, мы живем в таком сложном мире сейчас. В сложном мире Россия растет на четыре с плюсом процента. Нас везде окружили ограничениями, санкциями. И вы говорите о смене модели. <…> Самое главное — мы должны сейчас делать упор на свой технологический суверенитет, что и делали последние годы. И это дает свой результат, потому что какие-то компании уходят, какие-то появляются. И, значит, наша модель сейчас работает».

 

Почему сдвигается финансирование новых проектов

 

Антон Силуанов: «Переход к новым национальным целям и к реализации новых национальных проектов абсолютно прошел бесшовно. Деньги выделены. В 2019 году, как вы говорите, долго раскачивались. Сейчас все идет без раскачки, сейчас все идет по накатанной, что называется, в тех темпах, которые соответствуют нашим (планам)».

Андрей Макаров: «Я помню ваше выражение лица, когда в прошлом году выяснилось, что на национальные проекты за трехлетку из бюджета выделяется в два раза больше, чем на все шесть лет предыдущих национальных проектов. То есть все выделено? Лицо было так себе, кстати».

 

Антон Силуанов: «В два раза больше объем действительно: было в год примерно 3 трлн, сейчас — 6 трлн».

 

Андрей Макаров: «Посмотрите, у нас с вами нацпроект, ну, например, средства производства и автоматизации — 5,3% исполнения. А, скажем, производство инновационного транспорта — 0. Могу перечислять дальше. Но ведь даже само правительство, как я понимаю, вышло с предложением, скажем так, сократить финансирование по ряду направлений. Это вот как-то соотносится с вашим таким бравурным рапортом, что все идет классно?».

 

Антон Силуанов: «Главное, знаете, не сколько процентов исполнения, а результат. <…> Хотя они хорошие по национальным проектам — больше 40%, это примерно соответствует уровню исполнения бюджета по другим статьям, и не хуже, чем в предыдущие годы.

<…> Действительно, по ряду проектов есть увеличение ассигнований, и мы сейчас в парламенте, когда рассматривали уточнение бюджета, приняли эти увеличения. Где-то есть и сокращение. В первую очередь связано с тем, что у нас были связанные источники (расходы, обусловленные конкретными доходами). Как, например, с утильсбором. Но действительно, если источники не сложились, которые мы закладывали, то, соответственно, те резервы, которые были за национальными проектами, они были, соответственно, перераспределены».

 

Максим Решетников: «Вы сказали про станки — сложный нацпроект, ну да, тяжело с запуском. Чем сложнее проект, тем тяжелее запускается. Но надо тем не менее запускать, не бросать, не снимать все деньги».

 

Андрей Макаров: «Я правильно понимаю, что мы не бросаем эти проекты, они просто у нас сейчас дорабатываются и сдвигаются, соответственно, деньги сдвигаются вместе с проектами?».

 

Антон Силуанов: «Я могу сказать, там, знаете, на самом деле были определенные запасы, которые, так сказать, не были поставлены, расставлены на полочках этого нацпроекта. Поэтому с учетом того, что поменялась ресурсная база, уточнены проекты, не надо здесь какой-то глубокий смысл искать. Это вопрос техники, задача по станкам будет выполнена».

 

Нужно ли отменять налоговые льготы

 

Андрей Макаров: «Мы вот с вами все время говорим о налоговых льготах. Мы когда-нибудь начнем от констатации неэффективности налоговых льгот переходить к отмене неэффективных налоговых льгот? У нас этот процесс когда-нибудь пойдет или нет?».

 

Антон Силуанов: «Скоро вы увидите предложения. Что такое налоговые льготы? Те же самые расходы. Мы их даже называем иногда налоговые расходы.

Во-первых, налоговые льготы действительно... к ним меняется подход. Первое: если мы говорим про какие-то инвестиционные льготы, то, давая льготу, мы требуем какого-то эффекта. А именно льгота под инвестиции. Если ты получил 100 руб. льготы, будь добр, эти 100 руб. направь на развитие своего собственного производства.

Второе. Вы говорите: социальные льготы нельзя отменять. Я согласен, что это очень чувствительный вопрос, но их нужно переформатировать — в первую очередь семьям с детьми, людям, которые нуждаются в поддержке государства. Что всем раздавать одинаковые льготы? Кому-то нужно, кому-то нет. Поэтому нужно более адресно подходить к социальным льготам».

 

Максим Решетников: «Мы поддерживаем абсолютный подход, что ситуация меняется, рынок труда меняется. У нас много льгот представлено в связи с фондом оплаты труда, в том числе сейчас ситуация другая. Надо смотреть там, где у нас низкая производительность, например в отраслях, надо ли нам предоставлять льготы, связанные с фондом оплаты труда. По сути, мы тем самым дотируем малопроизводительный неэффективный труд, который крайне востребован в экономике. И с этой точки зрения пересмотр налоговых льгот является не только фактором бюджетной политики, он является еще фактором экономической политики».

 

Про инфляцию и любовь к экономике

 

Эльвира Набиуллина: «Ну, конечно (прогноз по инфляции. — РБК), это расчет. Расчет, подкрепленный нашей решимостью добиваться снижения инфляции к цели. Кто-то это может называть упертостью Центрального банка, меня. Ну, настойчивость — да, более аккуратное слово.

Но действительно снижение инфляции важно. Важно для людей, потому что при высокой инфляции обесцениваются доходы и сбережения, и низкая инфляция — это основа для роста реальных доходов населения. Важно для бизнеса, потому что мы хотим, чтобы рост был не просто высокий в какие-то годы, мы хотим, чтобы он был устойчивый. Я сейчас не буду пускаться в дискуссии, почему, как инфляция на все это влияет. Я думаю, что это на самом деле большинству очевидно. Поэтому мы добивались и будем добиваться снижения инфляции к цели. Вот. Ну и интуицию, наверное, тоже никто не отменял».

 

Андрей Макаров: «Вы ситуацию с инфляцией сравнили с Девятой симфонией Бетховена… Если говорить о Бетховене, то Пятая симфония более драматично звучит».

Эльвира Набиуллина: «Давайте поговорим о музыке вместо ставки!..».

 

Андрей Макаров: «Мне больше нравится Второй концерт Рахманинова — послушайте, и вы увидите, что ситуацию с инфляцией Второй концерт Рахманинова отражает лучше, чем Бетховен».

Максим Решетников: «Мы достигли гораздо больших успехов в борьбе с инфляцией, чем мы сейчас говорим. У нас апрель—май — устойчивая инфляция 5%, последние недели показывают, что 2%. Я просто к тому, что, конечно, мы видим большой потенциал, и мы ждем».

 

Эльвира Набиуллина: «Видите, оказывает давление».

 

Максим Решетников: «Мне кажется, мы здесь все понимаем, что снижение инфляции важно. Все, нет ни одного руководителя даже отраслевого ведомства, который не понимает, что снижение инфляции — это важно, важно. Мне кажется, мы упрощаем дискуссию. У нас либо инфляция 4%, либо все как в Турции. Мне кажется, там, где-то между этими полюсами есть еще какая-то зона принятия решений, по которой мы можем обсуждать. Я просто за что: можно, помимо веры в инфляцию в 4%, можно хотя бы немножко любви к экономике? Чуть-чуть. Или хотя бы отсутствие нелюбви».

 

Эльвира Набиуллина: «Я, как бывший министр экономики (хотя, наверное, бывших не бывает), не меньше вас люблю экономику, поверьте».

 

А так на полемику и общую ситуацию отреагировал академик Абел Аганбегян: «Мы создали порочную социально-экономическую систему»…

(Из видео с выступлением Абела Аганбегяна на конференции Института народнохозяйственного прогнозирования Российской академии наук (ИНП РАН).

Из варианта распространенного в Сети:

 

Виктор Левин

Примерно такой же эффект был во время последнего ПМЭФ (ПМЭФ 2025), где председатель комитета Госдумы по бюджету и налогам Андрей Макаров заявил на завтраке Сбербанка, что «в России нет честных судов, инвестиционного климата и работающих институтов, а национализация ставит под угрозу право собственности». При этом депутат выразил надежду, что ему удастся дожить до следующего завтрака, намекая на то, что власти не признают его карбонарием, либо иноагентом, потрясающим основы политического строя.

Академик Абел Аганбегян никогда не скрывал того, что говорил на конференции ИПН РАН в июне 2025 года. О том, что в России за все время нового капитализма не хватает инвестиций в развитие, не знает только неграмотный. Просто в последние годы напоминать об этом было как-то неудобно и не принято. То ли дело победные и оптимистичные заверения министров. Послушаешь любого — и кажется, что светлое будущее наступит уже завтра утром. Но идут годы, десятилетия — и выясняется (если верить академику Аганбегяну), что для рывка вперед все время чего-то не хватает.

За 34 года существования новой России ее ВВП, как сказал академик, вырос по данным Росстата всего лишь на 37% — по 1 проценту в год. США за это время выросли в два раза, постсоциалистические страны — в 2,5 раза, развивающиеся страны — от 3 до 6 раз, Индия — в 8,6 раз, Китай — в 13 раз.

По всем ключевым международным показателям наблюдается значительное ухудшение позиций. Средняя продолжительность жизни вернулась к уровню 1964 года, составляя около 70 лет. Сегодня средняя продолжительность жизни в России такая же, какая была в далеком 1964 году.

В сфере инноваций сложилась критическая ситуация. Среди 1685 компаний-«единорогов» (стартапов с оценкой более миллиарда долларов) в глобальном масштабе, ни одна не зарегистрирована в России. Из 2500 крупных частных инновационных компаний, инвестирующих свыше 35 миллионов евро в НИОКР, в России присутствует лишь три.

Уровень роботизации также значительно отстает от мировых лидеров. На 10 000 работников в России приходится всего 19 роботов, в то время как в Южной Корее этот показатель составляет 1014, а в других развитых странах — от 200 до 600. Количество суперкомпьютеров в России крайне мало — всего 7, в то время как в Китае и США их насчитывается по 150. В 2021 году Россия занимала 45-е место в глобальном рейтинге инноваций, оцениваемом по 80 показателям, включая изобретения, патенты, уровень образования и расходы на НИОКР. В настоящее время страна опустилась на 59-е место.

Развитие инновационных компаний затруднено из-за недостатка венчурного капитала, основного источника их финансирования. Объем венчурных инвестиций сократился с 3,4 миллиарда долларов в 2021 году до всего 270 миллионов долларов в настоящее время, что недостаточно даже для создания одного «единорога».

Доля России на мировом рынке технологических товаров и услуг составляет 1,3%, а в экспорте — 0,3%. Для сравнения, доля США составляет 25% по объему и 39% по экспорту. Развитые страны характеризуются высоким уровнем инвестиций в экономику знаний — 30% в Европе и 40% в США.

Анализ распределения инвестиций в основной капитал показывает, что экономический рост невозможен при доле инвестиций в экономику знаний менее 25%. В России этот показатель составляет около 18%.

Опыт таких стран, как Китай, Южная Корея и Япония, свидетельствует о том, что экономический подъем начинается с резкого увеличения инвестиций, растущих на 10-15% в год.

Самой сложной задачей является стимулирование устойчивого экономического роста. Для этого необходимо придать экономике импульс, что невозможно при уровне инвестиций в 5-7%.

Две трети российских предприятий технологически устарели. Четверть всего станочного парка работает сверх амортизационного срока, который в России является одним из самых длительных в мире. Две трети предприятий в России технологически устарели.

Производительность труда в России в 4 раза ниже, чем в развитых странах. По расходу сырья и электроэнергии на единицу продукции Россия отстает в 2-3 раза. Для возобновления социально-экономического роста требуется определенная доля инвестиций в основной капитал и человеческий капитал в валовом продукте. Если инвестиции ниже этого критического уровня, то устойчивый ежегодный рост на 3-4% невозможен.

«Сложившаяся в России социально-экономическая система представляет собой государственно-олигархический капитализм с незавершенным рынком и отсталой социальной моделью, без развитого рынка капитала, способного предоставлять крупные инвестиционные кредиты, в том числе на образование. Необходима коренная трансформация этой системы, реформа собственности, финансовой системы и банковского сектора, восстановление „длинных“ денег и создание полноценной биржи. Также требуется изменение системы управления, переход к стратегическому пятилетнему планированию, жесткому на начальном этапе и более гибкому по мере развития рынка. Доля олигархии в России является одной из самых высоких в мире: 650 миллиардов долларов сосредоточены в руках 120 олигархов» — резюмировал Абел Аганбегян.

 

Добавить комментарий


Защитный код
Обновить