Владимир Николаевич Федоров за свою жизнь побывал в разных точках нашей планеты и знает о её красотах и странностях не понаслышке. У него много профессий: геолог, журналист, фотограф, поэт, прозаик, драматург, – и во всех он достиг успеха. Но главная его страсть – путешествия. Своим опытом и впечатлениями он поделился с нами.
– Как начиналась ваша жизнь?
– Я родился в Якутии. Мои родители родом из Сибири. Но отец, пройдя всю войну, куда он попал в 18 лет, после демобилизации приехал в Якутию. Еще дальше на север своей Сибири. А мама окончила Тобольский рыбный техникум и была направлена по распределению в Якутию в то же время. Родители встретились в маленьком поселочке, где создавался рыбзавод. Жизнь здесь только налаживалась. И я был первым, кто родился на этом новом месте. Меня даже не сразу зарегистрировали, негде было. Долго ждали, пока создадут сельсовет, где меня можно будет официально признать человеком и гражданином. Так что мое свидетельство о рождении за номером один выдано год спустя после рождения.
И я начал жить официально в поселке рыбаков и охотников на берегу реки Лены. А она в этом месте очень широкая. Почти напротив нашего поселка, на другом берегу, находился еще один, и до него было семнадцать километров напрямую по реке: по воде или льду.
Всё мое детство связано с рекой, пароходами, лодками. И жили мы на самом берегу. Я помню, – мне было всего три года, а младшему брату год, когда каким-то образом брат залез в маленькую лодку, а я оттолкнул её от берега и тоже в нее завалился. И нас понесло по течению. Хорошо, что сосед увидел, как лодка, подхваченная рекой, удаляется от поселка. Это был мой первый самостоятельный опыт плавания. А в десять лет я получил в подарок на день рождения ружье. В это время я уже мог управлять моторной лодкой. Правда, тут была одна небольшая загвоздка – дотащить до реки подвесной лодочный мотор, который весил 15 килограммов, я мог с большим трудом. Обычно мы наваливались на него с моими двумя братьями и несли к реке. На лодке ездили ставить и проверять сети. На реке Лене и сегодня сети – легальный способ лова, поскольку рыбы много, а рыбаков мало. А в ту пору она вообще водилась в большом количестве, и притом – огромная, например, таймени были до 70 килограммов.
– В детстве вам доводилось слышать необычные рассказы?
– Как многие дети того времени я, к сожалению, был в значительной степени лишен возрастного общения с мужчинами. Погибли многие на войне. Мой дедушка со стороны мамы, со стороны отца, почти все дяди. Зато были две бабушки и был отец. Отец давал охотничьи и рыбацкие навыки. Он прошел всю войну и считался бывалым человеком в поселке. Одна из наших бабушек была прекрасной рыбальщицей, знала где какую рыбу ловить удочкой. И брала нас троих малышей с собой на речку рыбачить. Другая бабушка хорошо знала Сибирь и очень много всего рассказывала. Так что я узнал сначала не русские народные сказки, а те сибирские истории, с которыми она нас знакомила. Позже, когда я стал читать сибирских писателей, то Астафьев, Распутин мне были понятны в каждом слове – мои бабушки разговаривали на таком же языке.
Геология. Якутия
Было в поселке немало людей, которые прошли войну, им было что рассказать, но они не особенно охотно делились воспоминаниями - слишком свежа ещё была их боль. Я часто слышал рассказы охотников: кто-то добывал медведей, волков, кто-то рысь – больших хищников. Эти истории нас, мальчишек, конечно цепляли. Знания рыбалки, охоты, природы мне пригодились в будущем и в геологии, и в литературе. Кто-то может подумать, что человек, родившийся в таёжной глуши, был лишен радостей жизни по сравнению с человеком, родившимся в городе. Наоборот, я с возрастом понял, что это был подарок судьбы.
В Якутии, где экстремальный холод и огромные расстояния, выстраиваются особенные отношения между людьми. В большом городе можно поссориться со своим соседом и благополучно с ним не разговаривать хоть всю оставшуюся жизнь. А тут не так. Когда сосед твой справа живет через сто километров, а слева – сто пятьдесят, а следующие уже через пятьсот, – ссориться чревато. Поэтому стараются, наоборот, поддерживать друг друга, помогать. Северная взаимопомощь – целая философия. Если ты, например, зашел в избушку охотничью, то обязательно найдешь там дрова, спички, какую-то еду. Но и ты должен что-то оставить (если конечно ты не из последних сил туда приполз). Эта избушка тебя всегда спасет. Или, скажем, вдруг у кого-то сломалась лодка, не заводится мотор – никто никогда не пройдет, не проедет мимо.
– Было ли вам, русскому, когда-нибудь неуютно среди коренных народов Якутии?
– Никогда. В поселке у нас жили немцы, эвенки, эвены, русские, татары, украинцы. Вообще результат объединения культур – прекрасное явление. Я долго не понимал, что вообще существуют разные национальности. Ну, жили и жили, были такие люди, были другие. С детства у меня остался в памяти эпизод из жизни. Есть знаменитое якутское блюдо – строганина, когда мёрзлую рыбу строгают ножом. А тут я захожу во двор к одному дедушке, ссыльному немцу, а у него на козлах, на которых обычно пилят дрова, лежит рыбина. И он строгает строганину, но не ножом, а... рубанком! Такой способ ни русскому, ни якуту в голову не пришел бы. А он ведет по рыбе рубанком, и оттуда такая тоненькая завитая стружка-строганина выползает. Буквально розы получаются, и он их любовно выкладывает на красивое блюдо Поделившись этим наблюдением с кем-то из взрослых, я услышал в ответ: «Ясное дело, немец!..» Так в мою жизнь впервые вошло понятие национальности. И приложения немецкой культуры и педантичности к якутской реальности.
И такое смешение культур и традиций было во всём. Немцы делали свою колбасу и угощали остальных. Якуты взбивали мороженное из сливок и т.д. Было и смешение песен, рассказов. Вот такой многонациональный поселок жил на берегу Лены.
– С чего начались ваши путешествия?
– Путешествия начались с маленьких открытий. С детства были какие-то условные границы. Я помню, у нас чуть поодаль от поселка начинался большой тёмный ельник. Назывался Чёрный мыс. И для детей это была граница. То есть мы вокруг ходим, гуляем, километра два-три – за нами никто не присматривает. Но дальше Черного мыса – ходить детям нельзя. И не ходили. Эти огромные ели... страшновато за ними... Там и звери могли быть.
Но по мере взросления границы расширялись. И, став постарше, мы уже знали, что за пять километров от нас есть таёжное озеро. И туда ходили.
В нашем поселке была только начальная школа. И уже с пятого класса надо было учиться в соседнем селе, а оно находилось за 24 км. Каждый день ходить невозможно, и мы жили там у знакомых, но на выходные пешком обязательно торопились домой. Через лес. Иногда даже в одиночку. Не всегда это было приятно, порой даже страшновато. Так границы мои расширялись и расширялись...
Наверно, страсть к путешествию была во мне заложена от природы. Я хотел стать капитаном дальнего плавания или лётчиком. Но подвело зрение: с детства много читал и уже годам к 12-ти посадил себе глаза. Путь в небо, море и океан были для меня закрыты. Тем не менее, я хотел, чтобы моя профессия была связана с какими-то открытиями, путешествиями.
– И что вам подошло?
– Я выбрал геологию. Якутия – это огромная территория - три миллиона квадратных километров - шесть Франций, шестая часть России. И при этом населенных пунктов очень немного и живёт в них меньше миллиона человек. Есть, например, такой Оленёкский район. Он размером с Францию, но в нем всего три посёлка и три тысячи жителей. В Якутии, работая геологом, можно было попасть в такие места, где не ступала нога человека. Пятьсот километров вокруг – никого нет, ты там один.
Мне было 18-20 лет, меня это захватывало, да еще так, что с наступлением весны начинался какой-то зуд: я уже ждал, когда кончатся занятия, и мы куда-то в очередной раз поедем. У нас была возможность выбирать для практики разные экспедиции.
После первого курса мы оказались у самого устья реки Лены, где она впадает в море Лаптевых. Очень интересное место. Тундра. Белая ночь круглые сутки. Тундровые животные: полярные совы, песцы...
На мысе Доброй надежды
Второй курс – Юго-Восточная Якутия. Горы. Печально-знаменитая Колымская трасса. Остатки лагерей. Медведи, снежные бараны. Старательские артели.
Третий курс – алмазы. Я поехал искать их в Мирнинский район. И целый сезон я был в партии, в которой работал один из первооткрывателей якутских алмазов – Юрий Иванович Хабардин. Мы одновременно кочевали по тамошним болотам, марям и искали, искали...
Следующий курс – это была дипломная практика, я поехал на Святой Нос. Есть такой полуостров, который выдается далеко в море Лаптевых. Там льды, моржи, тюлени, белые медведи, тундра. И золото. Я писал диплом о разведке золотого месторождения. Так что за пять студенческих лет я поработал в разных местах. Потом мне повезло побывать на Камчатке. В Магаданской области. На островах Ледовитого океана. Фактически я увидел весь Северо-Восток в крайних его точках.
В студенческие годы мы ездили на практику в Армению. На знаменитые месторождения вольфрама, молибдена, меди. Ездили на Кольский полуостров, в Среднюю Азию.
– Расскажите об экспедициях? Были экстремальные случаи в вашей практике?
– Экспедиции геологические, в которых и я побывал, – это особый мир. Как правило, вертолет забрасывает вас в горы на какую-то территорию, и связь с внешним миром – только по рации. Но и то не всегда.
Однажды мы ждали почти сорок дней, когда прилетит вертолет. Это было на побережье моря Лаптевых. Мы закончили работы. Нас должны были забрать, но не забирали. Уже наступила поздняя осень, на небе показалось полярное сияние. Оно было такой интенсивности, что наш радист не мог пробиться в эфир. Связаться с нами невозможно, а тут еще начинаются ветра и метели. Первые десять дней кто-то, бывало, утром первым поднимется и кричит: вертолет летит! – и мы все выскакивали из палаток. Но потом перестали. А через сорок дней, когда вертолет прилетел, то мы с трудом собрали людей, которые все разбрелись: кто на рыбалку, кто на охоту... Похожее ожидание вертолета в горах более месяца было и на поиске изумрудов недалеко от Полюса холода Оймякона. Ничего, выбрались...
Конечно, там особые отношение между людьми. Например, десять человек выезжают в горы и живут там пять месяцев... Поэтому начальники геологических партий всегда очень тщательно подбирали состав экспедиции. Здесь очень важно, чтобы была психологическая совместимость: не на курорт едем, могут быть и чрезвычайные ситуации – пожары, ливни, звери, наводнения на горных речках. Приходилось и тонуть в этих речках, приходилось и медведя убивать, который бежит на тебя и никак не хочет остановиться, несмотря на крики, стуки и пр.
Поиски изумрудов
Меленькая деталь. В начале сезона у всех много разных новостей и рассказов. А ближе к его концу люди уже не знают, о чем говорить друг с другом: все анекдоты давно рассказаны, все истории вспомнили и поделились. А с внешним миром связи нет. И вот я заметил, что старые геологи, если знали, с кем поедут летом в поле, то с этими людьми старались не общаться. Они копили запас информации для общения потом – в экспедиции.
Надо было быть уверенным в каждом человеке, потому что ты должен знать, что если что-то случится, то этот человек тебя не бросит. Вдруг нападет медведь – ты должен знать, что товарищ не струсит, не убежит. Или кто-то упал в воду, кто-то сорвался с горы – поможет, не впадет в панику.
Геология. В горах
Жизнь в экспедиции суровая, но с другой стороны – это красивый мир. Там одни закаты, рассветы чего стоят! А горы? Поднимаешься на вершину и чувствуешь – что-то с тобой происходит, ты меняешься. И даже люди, которым несвойственно восторгаться природой, любоваться ландшафтами, вдруг становятся созерцателями и романтиками... и еще чем-то, Бог знает чем. Когда я был в горах, мне не раз приходили на ум египетские пирамиды. Высокие, величественные...
Мне посчастливилось видеть вещи, которые не каждому дано увидеть. Например, есть такое явление, как Зеленый луч. Я его видел в Заполярье, на берегу моря Лаптевых. Когда солнце садится и когда уже уходит в океан на далеком горизонте, вдруг ударяет вверх сноп зеленых лучей. Очень редкие люди видели это явление. Относятся к нему по-разному: у одних моряков это считалось признаком большого счастья, а у других – признаком большого несчастья.
Когда мы сорок дней ожидали вертолета – над нами полыхало полярное сияние. Это вообще невозможно даже передать – эти все краски, которые по небу катятся... Забываешь обо всех трудностях. А экспедиция – это сложная и тяжелая работа. Ранний подъем. Ты выходишь почти с пустым рюкзаком, но через каждые пятьсот или триста метров берешь образец геологический породы, и к вечеру твой рюкзак полностью набит камнями. Возвращаешься в лагерь поздно. Днем бывает какой-то перекус, по сути же все геологи питаются один раз в день – по самому вредному варианту, как сейчас считается, – в 10-11 часов вечера. Зато у костра. В тоже время огонь – это особая стихия. И не зря среди геологов такое количество поэтов, бардов. Я не помню ни одной геологической экспедиции, чтобы там не было хотя бы одной гитары. Обязательно есть. Одна или несколько. Когда мы учились в университете – а поступил я в семидесятом году, – был как раз расцвет авторской песни. При том, что в тот период её частично запрещали. И это придавало ей еще большую привлекательность. Мы любили и пели песни Высоцкого, Окуджавы, Визбора, Галича.
– Как вы оказались в журналистике?
– Я работал в геологической партии и обратил внимание, что в этом поселочке очень необычный детский сад. Вокруг него сделана такая фантазийная площадка: всякие звери, чудовища, выполненные из корней деревьев. Выяснилось, что рядом живет дедушка-пенсионер, у которого такое развлечение. Он уходит в лес, там находит необычные закорюжины, приносит их домой, чуть обрабатывает, а потом устанавливает на детской площадке, все расширяя и расширяя её. На меня это здорово подействовало. И тогда я подумал: надо, чтоб о дедушке узнали все; что вот он живет в глубинке, в этом маленьком геологическом поселочке. Решил написать в газету. А я уже фотографировал: еще в детстве научился. Сделал снимок дедушки возле его площадки, около самых замысловатых фигур, и написал, как мог, текст.
Я уже тогда любил поэзию, читал и знал наизусть многих современных поэтов. Мне тогда нравился Николай Рубцов, который только-только в семидесятые годы проявился. У него есть такое стихотворение «Старик», а там – такая строчка: «...С душою светлою, как луч». Я поставил её в заголовок.
Принес в молодежную газету и отдал. Потом через несколько дней открываю газету, а там – на полполосы стоит мой материал с фотографией, которую я сделал, с мои заголовком-цитатой. Конечно, это был для меня шок. Я не думал, что напечатают, или, представлял себе, если напечатают, то отредактируют, сократят. Смотрю: как я написал, так и напечатали.
Ну и решил сказать газетчикам спасибо. Но пока я собрался, прошла неделя. Иду в редакцию, открываю дверь, захожу. А у них там прямо в фойе – такая большая доска. И на ней большими буквами написано: «Лучший материал месяца». А ниже пришпилен мой материал. Я был настольно потрясен, что, честно говоря, испугался и сбежал. Но через несколько дней все-таки пришел: спасибо-то сказать надо. И пережил свой неожиданный триумф. Газетчики на меня просто все навалились: «Давай пиши, ты ездишь по рабочим поселкам, знаешь жизнь». Поскольку я еще фотографировал, то сделал еще несколько материалов: текст, фото. Все статьи прошли. Я стал у них внештатным корреспондентом и уже стал писать не только о своей работе, но и о другом, что требовалось газете. Так постепенно... Потом меня стали звать на штатную работу – журналистом. И я стал метаться между геологией и журналистикой, но в результате все-таки поменял профессию.
– С геологией распрощались навсегда?
– Нет. После этого я еще три сезона ездил во время своих отпусков в геологические экспедиции с бывшими однокурсниками. Однажды изумруды искал, один раз бивни мамонта, один раз золото. Геология не отпускала и, думаю, никогда меня не отпустит. Если бы мне завтра сказали, давай на месяц поедем куда-то в экспедицию в дальние горы, в интересное место, я бы тут же взял под это дело весь отпуск... Правда, в Москве отпуск маленький. В Якутии – больше в два раза. На последней моей работе отпуск был 56 дней. Но я его, конечно, никогда не использовал полностью – газетная жизнь не позволяла.
– А журналистика вас не разочаровала как путешественника?
– Она мне позволила путешествовать по Якутии. И я изъездил эту огромную территорию за 25 лет работы журналистом. В республике 35 районов, и нет ни одного и очень мало населённых пунктов, в которых я не побывал. А были такие интересные поездки! Я проплывал морем Лаптевых из устья одной сибирской реки в другую на пароходе. Когда знаменитая экспедиция Дмитрия Шпаро ходила на лыжах к Северному полюсу, я был в вертолете, который забирал эту группу. Я видел этих обросших обмороженных ребят, которые мечтали только лишь о том, как бы поесть котлеты или борщ, общался с ними. У меня есть книга, подписанная в мой день рождения Дмитрием Шпаро прямо в вертолете.
Африка. В Драконовых горах.
Моя работа – сначала геологическая, а потом журналистская – стали основой путешествий.
А когда в 90-е годы открылся мир, я первым делом отправился на Аляску. Когда я приехал туда, меня первым делом спросили: «Ты хочешь посмотреть два-три наших главных города или сесть в машину и проехать через всю Аляску» Я ответил: «Конечно проехать всю Аляску!»
Побывал в Восточных странах: в Камбодже, Японии, Сингапуре. Был в Гренландии на всемирном слёте шаманов. В Камбоджу пригласили в составе журналисткой делегации. Эта страна тоже была для нас, как и Африка, страшилкой в те времена: Полпот, заминированные леса. И нужны были журналисты, которые бы изменили представления об этой стране.
В племени самбуру (верхняя слева). С воинами масаи. С красавицами кикуйа (внизу)
Потом я развернул свой вектор в сторону Африки, которая меня с детства очень манила, несмотря на то, что Чуковский писал: «Не ходите дети в Африку гулять». А что запрещают – хочется особенно. Потом раз за разом съездил туда несколько раз. Сама профессия вовлекала меня в путешествия. Недаром говорят, что сначала ты работаешь на профессию, а потом профессия работает на тебя.
Сингапур (верхняя), Египет
– Какие тайны скрывает в себе Якутская земля?
– Ну, конечно, на такой необычной земле: большой, разнообразной – существует множество тайн. Одна из них – шаманы Якутии. Они были не только в наших краях, в России, Азии, но и в Европе. В старину центр шаманизма был в Лапландии – нынешней Финляндии, Карелии. Средневековые маги со всей Европы ездили учиться туда. Иван Грозный привлекал лапландских шаманов, и они в свое время предсказали день его смерти. А вот Петр Первый примерно в 1720 году запретил чародейство (и шаманизм), особенно в военной сфере. Но когда сам заболел, изменил свое отношение к шаманам. Он дважды пытался призвать их для своего лечения. И дважды в Якутске формировали бригаду шаманов, которые должны прибыть для этого к царю. Но первый раз остановили неизвестно почему (он сам остановил), а второй раз они доехали только до Иркутска – Петр уже умер.
К слову сказать, я изучал методы, которыми лечили нашего царя европейские врачи того времени, и уверен, что у якутских шаманов было больше шансов на положительный исход. Кроме эзотерики, они хорошо знали народные целительные средства, пользовались травами, прижиганиями, массажем, умели сращивать кости и т.п.
Царица Анна Иоановна, перед самой смертью тоже пыталась вызвать якутских шаманов. И для лечения Петра Второго, который умер совсем молодым – в 19 лет, их тоже хотели привлечь. В то время – в 18 веке, считалось, что именно якутские шаманы самые сильные.
Я достаточно глубоко изучал тему шаманства. И написал о нем несколько книг.
– А в чем особенность якутских шаманов, их отличие от других?
– У якутских шаманов была четко разработана система эзотерического мира: девять небес, на каждом свой бог, и по каждому вопросу следует обращаться к одному из них (надо знать к какому именно). Нижний мир – там свои хозяева. По каким-то вопросам надо лететь в верхний мир, по каким-то спускаться в нижний. Чем шаман отличается от колдуна? Колдун работает с объектом, человеком, вещью. Шаманы это тоже могут делать: они обладали гипнозом, делали бескровные операции, как филиппинские хилеры (удаляли стрелы и что-то еще), – но еще могли апеллировать к высшим или низшим существам, перелетая к ним в их обитель.
И у шаманов существует своя градация. Были большие, средние, маленькие шаманы. На шаманском костюме это все отражалось. Точно так же, если б вы встретили на улице генерала и прапорщика, то по форме, знакам отличия, определили кто есть кто. На шаманском костюме нет ни одного случайного элемента, каждый что-то означает: что он умеет делать, владение определенной технологией. Шаманский костюм у якутов достигал сорока килограммов веса – такое было количество подвесок. И каждая из них имела свою функцию.
Большого количества шаманов никогда не было. Местные старики даже говорили, что больше семи великих шаманов одновременно не живут на этой огромной территории – Якутии. Были и такие, о которых в советское время – еще в семидесятые, восьмидесятые годы – каким-то образом знала вся наша огромная страна. Люди к ним прилетали из Прибалтики, с Украины, других регионов, чтобы продиагностироваться или полечиться. И был такой знаменитый шаман Никон, у которого прямо на дверях висело распоряжение Минздрава, запрещающее ему принимать людей, заниматься медициной. Правда, сам министр раз в год приезжал к нему на консультацию по поводу своего здоровья. Несмотря на все запреты, в эту деревню каждые три дня летал специальный самолет, на котором приезжали люди, чтобы лечиться у Никона. Он действительно был диагностик, великий лекарь, людей видел насквозь, как рентген. Брал человека, поворачивал его и узнавал обо всех его болячках.
Никон умер в сто четыре года. О дате своей смерти – в марте, он знал еще вначале предыдущего лета. Осенью собрал строительную бригаду, поехал с ними в лес – за шестнадцать километров от деревни, в свои охотничьи места, и попросил сделать склеп. Ему выкопали яму, поставили в неё деревянный сруб, сделали помост для гроба. Напротив соорудили стол, как он просил, и скамейку. Никон работу принял. Потом уже в конце февраля, за неделю до смерти, собрал всю родню попрощаться, и сообщил им, что умрет 4-го марта.
Он сказал, чтоб три года в его склеп никто не входил, а потом, если у кого-нибудь будет большая нужда в его помощи, пусть тот спуститься к гробу, сядет на скамейку и расскажет, с чем пришел.
И 4-го марта 1983 года он умер. С той поры прошло двадцать лет, и я не знаю человека, который побывал в этом склепе. Наверное, страшно прийти в одиночестве, спуститься, по сути, в могилу. А якуты относятся с большим почтением и некоторым страхом к шаманам.
– Даже после их ухода из жизни?
– Одна из якутских тайн – это шаманские могилы. В Якутии периодически бывают лесные пожары. Но какие бы они ни были – может даже выгореть весь лес, – шаманские могилы остаются невредимыми. Огонь обходит их. Причем до того времени, пока шаман, лежащий там, сохраняет свою энергетику. Сами шаманы говорят: «Я умру, но еще сто лет можно приходить к могиле, положить руку на гроб и что-то попросить – помогу. Но через сто лет уже не смогу ничего сделать». То есть по истечении этого срока энергия заканчивается.
В старину якутских шаманов не зарывали в землю, их хоронили в воздухе. Это называлось арангас – воздушное захоронение. То есть, выбирали четыре дерева, делали между ними помост и устанавливали на него гроб. Поскольку в Якутии это как правило делалось на лиственницах, а лиственницы - долго живущие деревья, то пятьдесят лет анаргас стоял на этих ногах (на деревьях). Потом они рушились, и люди делали новый арангас. Проходило еще пятьдесят лет. И вот когда падал второй арангас – примерно через сто лет, только тогда шамана хоронили в землю. Поэтому в глубине якутских лесов еще до сих пор можно наткнуться на помост, где стоит гроб, в котором покоятся останки шамана. Обычных людей так перестали хоронить давным-давно. До прихода русских в Якутии так хоронили всех. Потому что вечная мерзлота - попробуй выкопай могилу, особенно зимой. А деревья стоят. Эпидемий из-за этого не возникало: тайга огромная, а плотность населения – маленькая.
– Ездят ли сегодня любители тайн в Якутию, чтобы попытаться их разгадать?
– Само собой. Например, есть в Якутии так называемая Долина смерти. Там в одном месте сходится три района, и вот на их стыке, недалеко от реки Вилюй (приток Лены), раскинулась территория, на которой вообще никто не живет, очень мало там и зверей с птицами. Её считают Долиной смерти. Загадочная территория. В свое время там находили странные «котлы» - какие-то сферы из прочного материала, которые постепенно уходили в мерзлоту. Они были большие. Рассказывали, будто люди в старину заезжали в них на оленях. Все это дало повод для фантастических версий о том, что здесь была база инопланетян, а сферы – остатки космической базы. Но то, что там была мощная радиация, – это известно доподлинно. Вот такая Долина смерти. Её пытаются разгадать, приезжают разные экспедиции, в том числе и зарубежные, ищут те самые «котлы», стараются понять, что они из себя представляют.
Есть еще одна большая тайна - озеро Лабынкыр. Оно находится недалеко от Полюса Холода. Его загадка – якутский вариант шотландской Несси. Издавна существуют предания, что в озере Лабынкыр водились чудовища, которые заглатывали оленей, людей. И с пятидесятых годов остались записки одного геолога, который якобы видел чудовище, плывущее по озеру. Похоже оно на динозавра. Озеро очень глубокое – порядка ста метров в глубину. Есть там впадины. До сих пор на это озеро ездят экспедиции, ищут это животное. И как нет отрицательного результата, так нет и положительного. Однажды в такой поездке на озеро доводилось участвовать и мне. И я знаю, что нынешним летом на Лабынкыр тоже должна отправиться группа искателей якутской Несси.
В Якутии таких озер по крайней мере два. Есть еще Хайыр, которое находится в Заполярье...
– Значит, есть о чем задуматься любителям приключений?
– Конечно, тайн в Якутии гораздо больше, чем я назвал. Многие из них связаны с путешественниками. Якутия и город Якутск в 17 веке – были центром открытия всей Восточной Сибири, Дальнего Востока, Русской Америки. Мы знаем Омск, Читу, Новосибирск, Иркутск, но это всё более поздние города. А раньше Якутск являлся главным форпостом, с которого все другие были заложены. Многие великие открытия, в том числе Камчатка, Сахалин, Амур, Берингов пролив, Аляска – это всё было сделано через Якутск. Через город прошли такие выдающиеся личности, как Витус Беринг, Семен Челюскин, Георгий Седов, который первый пытался дойти до Северного полюса, Николай Черский, который сделал самое последнее большое географическое открытие на планете – целый Хребет Черского в Якутии. И таких можно назвать довольно много.
Беседовал Юрий АНДРИЙЧУК
