В начале 60-х годов на одном из стадионов был устроен сборный концерт. После выступления знаменитой Лидии Руслановой на сцену вышла пребывавшая в совершеннейшем восторге поклонница, и подарила певице пуховую шаль.
— Вот оно — наглядное проявление любви русского народа, — крикнул в микрофон конферансье Михаил Гаркави.
Узбекской певице Эльмире Уразбаевой какой-то узбек подарил часы.
Гаркави незамедлительно отреагировал на это, углядев в дарении проявление любви теперь уже узбекского народа.
Следующим должен был выступать Иосиф Кобзон.
Прежде чем объявить его выступление, Гаркави шепотом предупредил:
— Приготовься, Иосиф, сейчас евреи понесут мебель!..
Михаил Наумович вообще имел необыкновенную способность моментально реагировать остротой,- например, на некоторых концертах - а ходила публика на них не меньше на него, чем порой на всех артистов вместе взятых,- он устраивал своеобразное соревнование: из зала неслись самые разные вопросы - а в ответ тут же острота от Гаркави! В Одессе говорят, что хорошего человека должно быть много, то есть он должен быть крупным. Если судить по этому критерию о Гаркави, можно сказать, что он был замечательным человеком. Огромный, в полном смысле необъятный человек, Гаркави в то же время обладал необъяснимой лёгкостью. На сцену он всегда выбегал легко и ловко, словно не было его гигантского веса.Его и принимали за одессита - за эталон одессита! - и если еще один эталон Михаил Водяной не опровергал, то Михаил Наумович легко жонглировал местами рождения:"А мне не жалко:Бобруйск,Житомир,Москва - выбирайте!" Будущий конферансье Михаил Гаркави родился 26 марта 1897 года.
Его отец Наум Гаркави был провизором. Мать — зубным врачом. Вполне благополучная и ассимилированная, тоже в достаточной мере, еврейская семья.
Михаил окончил одну из московских гимназий и поступил на медицинский факультет Московского университета. Возможно, по настоянию родителей. Солидная профессия. Обеспеченная жизнь. Ну, и семейные традиции, в конце концов.
Врачом Гаркави не стал. Но курс обучения он, судя по всему, завершил.
Николай Смирнов-Сокольский в своих «Очерках», посвященных артистам эстрады, писал:
«Гаркави рассказывал о своем университетском выпуске дней империалистической войны и о традиции своих сокурсников ежегодно встречаться в так называемый «Татьянин день» и обмениваться жизненным опытом. Среди бывших студентов этого выпуска он насчитал шестнадцать профессоров различных отраслей науки и... одного конферансье. Того самого Михаила Гаркави, который по праву считается сегодня одним из ведущих артистов разговорного жанра, одним из первых конферансье эстрады Советского Союза».
Врачебной карьере помешало увеличение театром.
В 1916 году Гаркави был принят в труппу Московского художественного театра. Не исключено, что он сочетал работу в театре с учебой в университете.
Сколько-нибудь значимых ролей ему не давали. Если не считать роли «Хлеба» в «Синей птице» Метерлинка. В основном участие в массовых сценах. Пресловутая массовка.
Решив стать артистом, Михаил поступил в Московское филармоническое училище, на его театральное отделение.
После окончания училища Гаркави сменил несколько театров. С 1919 по 1922 год он состоял в труппе Московского Камерного театра. Некоторое время работал в Московском детском театре и в театре имени В.Ф.Комиссаржевской.
Судя по всему, строгие рамки репертуарных театров стесняли Михаила Гаркави. Мешали ему в полной мере проявить себя. И Гаркави перешёл в труппу театра-кабаре «Не рыдай» Чуть ли не в первом выступлении заявил "Товарищи! Я был главным хирургам фронта! Спросите у Фрунзе!"
У Михаила Наумовича была страсть к вранью, причём абсолютно бескорыстная. Он не преследовал никакой цели, а просто любил придумать историю, долго рассказывать и верить в это.
Не помню по какому поводу я однажды вспомнил разведчика Зорге.
Гаркави реагировал мгновенно:
— Рихард Зорге? Это же мой самый близкий друг. Когда разоблачили шпиона, работавшего на ЦРУ, полковника Пеньковского, то Гаркави, оторвавшись от чтения газеты, сказал:
— Пеньковский без меня не садился ужинать. В эту минуту он не задумывался, чем рисковал, если бы среди нас сидел какой-нибудь стукач. Заговори о футболе — он тут как тут.
— Борис, я был в первой сборной Советского Союза центральным нападающим, — однажды сочинил он.
Впрочем эта история имела некую подоснову!
Гаркави принял участие в легендарном матче между футбольным клубом «Динамо» и сборной Рабиса (Профсоюз работников искусств)
Матч состоялся на динамовском стадионе в Орлово-Давыдовском переулке при огромном стечении зрителей.
За сборную Рабиса выступали артисты МХАТа, цирка, Большого и Камерного театров, Театра сатиры и некоторых других.
Защищать ворота доверили Михаилу Гаркави.
Матч закончился со счетом 3:1 в пользу «Динамо».
Гол в ворота профессионалов забил артист театра Мейерхольда Игорь Ильинский.
Из трёх голов, пропущенных Гаркави, два были на счету известного футболиста и спортивного функционера Ивана Артемьева.
Гаркави отразил этот прискорбный факт в четверостишии:
От страха мучила икота,
Когда меня, как барабан,
Со звоном втискивал в ворота
Футбольный грозный Иоанн.
Гаркави был широко известен в Москве и за ее пределами. Его участие в многочисленных концертах придавало им особый шарм, приближало к зрителям, делало зрителей как бы участниками происходящего на сцене.
Гаркави служил своего рода символом гарантированного успеха; и за это его ценили и устроители концертов, и сами артисты.
У Михаила Гаркави был обширный круг знакомых. Среди них Сергей Есенин.
Поэт Матвей Давыдович Ройзман вспоминал:
«Однажды я обедал в студенческой столовой на Б.Бронной, когда туда вошел студент-медик, впоследствии известный конферансье Михаил Гаркави. Он объявил, что пригласил Сергея Есенина почитать стихи...»
Позднее Есенин подарил Гаркави сборник «Имажинисты» (в сборнике были и стихи знаменитого советского поэта) и подписал его: «Милому Гаркави. С.Есенин».
В годы войны Михаил Гаркави в составе фронтовых бригад выступал на полях сражений. Появлялся порой в самых неожиданных и чрезвычайно опасных местах.
Командир партизанского отряда «Во славу родины», находившегося в окружении, вспоминал:
«С Большой земли к ним прилетел очередной самолет с боеприпасами. Я разинул рот, когда увидел, что из аэроплана как ни в чем не бывало вылез толстый улыбающийся человек и доложил мне, что он артист Гаркави, который прилетел дать несколько концертов в частях, находящихся в моем распоряжении. Если бы епископ Кентерберийский прилетел в это время узнать, как мое здоровье, я бы, наверное, удивился меньше, чем увидев у себя этого концертанта. Какие уж там он давал концерты и как его сумели отправить обратно, я не помню. Но, помню, бойцы говорили, что если у этого человека есть какие-нибудь на душе грехи, их стоит отпустить за такую честную работу актерскую».
Среди солдат и офицеров Гаркави пользовался чрезвычайной популярностью. Его знали и любили.
Рассказывают, как один генерал, выписывая пропуска артистам фронтовой бригады, Гаркави пропуска не дал. Свой отказ он мотивировал следующим образом:
— Этого толстого черта у нас везде и так пропускают!
Стоило Гаркави появиться, как солдаты торопили шофера:
— Давай, давай, это Гаркавий — с артистами! — знаем!
Ну а вот собственная "версия" от Гаркави его фронтовой вылазки!
« — Во время войны я, один высокий чин из политуправления Красной Армии генерал Шикин и группа артистов Московской эстрады на самолёте „Дуглас" летим в осаждённый Ленинград вдохновить наших бойцов. Я — начальник группы, у меня пистолет парабеллум и в палке спрятан партийный билет.
Дело в том, что Гитлер поклялся убить двух человек: Сталина и меня. Видно, я ему своими шутками, частушками сильно досадил.
Летим. Все нормально. Вдруг меня подзывает лётчик и говорит, что над нами кружатся два «мессершмитта». Я говорю лётчику, чтобы он снизился, а сам пошёл к пулемёту. Артисты все дрожат. Шикин стал бледным, как полотно. «Мессершмитт» идёт в пике. Я — очередь по нему. Второй заходит — я по второму. Мысль у меня только одна: хоть бы не кончились патроны. На улице сумерки, по моим подсчётам, мы должны быть под Ленинградом.
Пока я вёл бой с «мессершмиттами», совсем стемнело. Немецкие лётчики почувствовали, что здесь им не угадать, развернулись и оставили нас в покое. Лётчик подошёл ко мне и сказал, что пока он маневрировал, бензин кончился. Я принимаю решение и приказываю посадить машину в поле. Мы благополучно сели, и я вижу, что мы сели на минное поле. Все артисты в шоке, Шикин, бледный как полотно, смотрит на меня, какое я приму решение.
Я вышел из самолёта и думаю: что делать? Вести людей по минному полю? Я не имею права ими рисковать. Оставаться на поле до рассвета опасно — могут разбомбить. Принимаю решение идти самому. Далеко на горизонте вижу неяркие огоньки. Значит, землянки. Пошёл на огонёк по минному полю. Шёл долго, но это не страшно для меня, так как в своё время на всесоюзных соревнованиях я был победителем по ходьбе на двадцать километров. Темно, ни зги не видно.
Подхожу к землянке и думаю: «Кто? Наши или немцы?» Короче, вытаскиваю парабеллум, взвожу курок. Открываю ногой дверь, как леопард впрыгиваю в землянку и слышу крик:
— Гаркави, родной!!! Это были наши». Михаил Гаркави рассказывал эту байку медленно, смакуя, поглядывая на меня в паузах, давая возможность восторгаться его мужеством, находчивостью и полководческими способностями.
С 1929 по 1943 год Михаил Гаркави был мужем Лидии Руслановой. Этот факт его биографии особо оговаривается всеми, кто пишет о знаменитом конферансье.
Одни утверждают, что их брак, особенно в первые годы совместной жизни, был основан на подлинной любви. Другие склонны рассматривать его, как типичное проявление служебного романа.
Гаркави не только вел концерты певицы, но и вводил её в круг творческой московской интеллигенции. Расширял сферу интересов. Влиял на вкус. Повышал образовательный уровень.
Под влиянием Гаркави Русланова стала собирать предметы искусства. В первую очередь, картины известных художников.
В апреле 1942 года на фронте Русланова познакомилась с генерал-майором Владимиром Крюковым и страстно влюбилась в него.
В июле 1942 года певица развелась с Гаркави и вышла замуж за генерала.
Русланова делилась с близкими:
— Ну что делать: генерала люблю, люблю всей душой, и Мишку жалко.
Любовь к генералу обернулась трагедией для певицы.
Подбираясь к маршалу Жукову, Сталин взялся за его окружение. Генерал Крюков входил в число ближайших соратников маршала. И его арестовали.
Вслед за Крюковым арестовали Русланову. И она длительное время находилась в заключении.
Через какое-то время после развода с Руслановой Гаркави женился.
Как-то после концерта жена Гаркави вбежала к нему в гримерную и радостно сообщила:
— Мишенька! Сейчас была в гостях и мне сказали, что больше тридцати пяти мне не дать!
— Деточка, — немедленно отреагировал Гаркави, — пока тебя не было, зашёл какой-то мужик и спрашивает: «Мальчик, взрослые есть кто?».
Новая жена Гаркави была моложе его на двадцать лет.
Гаркави, так уж вышло, внес свой вклад в новогоднее застолье, в его атрибутику.
К непременному салату оливье, носящему имя известного французского ресторатора, Гаркави отношения не имеет. Другое дело — шампанское.
Пришедшие в октябре 1917 года к власти большевики в директивном порядке отменили празднование Нового года, а также елку и Деда Мороза. В них блюстители новой коммунистической морали узрели наследие проклятого буржуазного прошлого.
Со временем одумались, и вернули народу праздник.
1 января 1937 года во Дворце съездов был проведен новогодний прием. Чествовали стахановцев.
Тамадой праздника и, по совместительству, Дедом Морозом, был назначен Михаил Гаркави.
Под бой курантов Гаркави поднял бокал незадолго до этого запущенного в производство «Советского шампанского» и провозгласил здравицу в честь шахтеров. Предложил выпить за их вклад в народное хозяйство и героические усилия.
Широкие народные массы радостно подхватили инициативу.
С тех пор и пошло. В новогоднюю ночь начали чокаться бокалами с шампанским, поздравлять друг друга с праздником и загадывать желания.
Блестящий импровизатор, неистощимый шутник, не лезущий, что называется, за словом в карман, Гаркави не мог не считаться с всемогущим Реперткомом. С его указующими и, одновременно, наказующими директивами.
Изначально определялись вещи, которые можно было вышучивать и даже высмеивать; и вещи, которых нельзя было касаться ни в коем случае.
И, тем не менее, Гаркави, обнаруживая недюжинное бесстрашие, время от времени, что называется, «выходил за флажки».
В 1952 году, в разгар борьбы с космополитами, Гаркави представил публике скрипача Давида Ойстраха.
Из зала кто-то издевательски выкрикнул:
— Еврей!
— Разумеется, — выдержав паузу, подтвердил Гаркави.
— У рояля, — продолжал Гаркави, — пианист Борис Иванов.
Гаркави помолчал немного и бросил в притихший зал:
— Вопросы будут?!
Гаркави легко и непринужденно передвигался по сцене. Притом, что он отличался большим ростом и изрядно весил.
Маршал конферанса любил рассказывать, как дежурный одного провинциального аэродрома обратился к нему с вопросом:
— Гражданин, сколько вы весите?
— Каких-то 120 килограммов, — добродушно ответил Гаркави.
— Не положено, — возразил дежурный, — по инструкции вес пассажиров не должен превышать 100 килограмм.
— Что же мне делать с остальными двадцатью килограммами? — осведомился Гаркави. — Срезать?
— Зачем? — ответил дежурный, — за остальное заплатите, как за багаж.
Рассказывают, будто во время гастролей в Тбилиси Гаркави вместе с другими артистами повели в знаменитые серные бани.
Гаркави быстро разделся и улегся на скамье.
Увидев его огромное тело, маленький жилистый банщик в ужасе закричал:
— Это мить нельзя!!!
Гаркави узнавали на улице. Таксисты, проезжая мимо, окликали:
— Куда вы, Гаркави? Садитесь.
О нем рассказывали более или менее правдоподобные анекдоты. Сочиняли разного рода байки. Популярные в артистической и не только в артистической среде.
Писатели-фронтовики вспоминали, как на сцене Большого зала Центрального дома-литераторов Гаркави в поварском колпаке разливал суп из походной кухни.
Детям нравились концерты: «В гостях у дяди Миши».
Среди взрослых успехом пользовался универсальный рецепт Михаила Гаркави. Считалось, что он помогает от самых разных хворей вплоть до зубной боли и половой слабости.
Рецепт, как и всё гениальное, был прост до чрезвычайности. Не вставая с постели, сразу же после сна следовало выпить граммов двадцать «пейсаховки» — водки, настоянной на чесноке и укропе. И куда что девалось.
Перепробовав себя в разных жанрах, Гаркави вслед за своим учителем, известным конферансье А.Г.Алексеевым, утверждал, что «конферанс труднее всего».
— На сцене все важно и все надо предусмотреть, — вторил учителю Гаркави. — Сцена коварна для нерадивых. Вроде бы мелочь, пустяк; упустишь, а он потом, как «чеховское ружье», и выстрели, да в самый неподходящий момент... Конферансье, как и пожарный, всегда должен быть готов к «пожару».
У Гаркави была своя стратегия ведения конферанса. Своя, выработанная за многие годы выступлений на сцене, философия
— Нам, артистам эстрады, всегда очень хочется, чтобы вы смотрели на эстрадный концерт, как на хорошую книгу, увлекательную, содержательную, которую вы полюбили бы, как друга, — говорил Гаркави. — И, действительно, можно вообразить, что сцена — это обложка, выступления артистов — страницы, вы читатели, а я... я — предисловие. Есть три вида предисловий. Первое, когда предисловие занимает две трети книги и никакого отношения к ней не имеет. Второе, когда предисловие рассказывает содержание книги — своими словами, но плохо. И, наконец, третье, которое дополняет книгу, комментируя ее с точки зрения сегодняшнего дня. Вот мне хочется быть именно таким, третьим предисловием.
Гаркави был находчив. Смутить его на сцене, сбить с толку было трудно. Он находил выход из любого положения. Борис Брунов рассказывал: как-то он вел конферанс вместе с Гаркави. В программе было выступление литературного секретаря Николая Островского. Гаркави представил его и ушел за кулисы.
Когда секретарь закончил рассказывать о Павке Корчагине и его авторе, на сцене появился Гаркави и патетически произнес:
— Дорогие друзья, как много мы с вами узнали сегодня об Олеге Кошевом!
Брунов выскочил на помощь к попавшему в смешную и даже опасную ситуации коллеге.
— Михаил Наумович, — поправил он, — речь шла о Павке Корчагине.
Гаркави задумался на мгновение и без тени смущения заявил:
— У Корчагина и Олега Кошевого было много общего: они оба умерли!
Во время выступления Гаркави какая-то дама упорно рассматривала его не в театральный, а в полевой бинокль.
— При моей фигуре, — заметил Гаркави, — меня и так хорошо видно. Причем, с любого места.
— Разве вы не знаете, — высокомерно ответила дама. — Бинокль приближает.
— И какую же часть моего тела вы хотите приблизить? — заинтересованно спросил Гаркави.
Маршалом конферанса Михаила Наумовича назвал маршал Конев!
Гаркави как-то сказал:
— Артисты эстрады своим искусством утверждают жизнь, веселье. А веселье, веселые люди не умирают.
Наверное, если и ошибся - скончавшись 12 сентября 1964 года - то не до конца: ведь остался в памяти навсегда у миллионов!
--
Геннадий Орешкин
