Мы в гостях у художницы Ларисы Сорокиной. Читатели журнала уже знакомы с её творчеством по предыдущему номеру, пришло время познакомится с ней самой.
Узнать, разгадать художника, казалось бы, можно по его творениям, ибо, как говорится в песне Окуджавы, «каждый пишет, как он дышит», но сложные образы не всегда открываются полностью и судить по ним трудно. Картины Ларисы, например, не сразу рассмотришь как следует – так, чтобы проникнуть в глубину их сути. Однако на них можно смотреть бесконечно долго, они притягивают взгляд и долго не отпускают. И через время открывают врата в свой удивительный мир.
Все стены в помещении, куда мы входим, заставлены картинами, и в небольших промежутках между ними видны – своеобразные предметы, сделаные оригинальным способом самой хозяйкой. Настенные полочки, буфет, светильники, кувшинчики и много-много другого, и глаза невольно, что называется, разбегаются. Среди предметов немало и старинных вещей.
– Вы окончили Московскую краснопресненскую художественную школу. Значит, рисуете с юного возраста, лет с десяти...
– И даже раньше.
– А после школы окончили ГИТИС...
– Да. Но не мучайте, пожалуйста, меня расспросами о биографии.
– У вас здесь много старинных предметов. Вы любите старину?
– Обожаю. Везде, где оказываюсь, посещаю все блошиные рынки. Европейские и другие. И тут – в России – собираю, что могу. Вот у меня киот из деревни – старинный. И эти графины – тоже почтенного возраста. Старинные предметы – они такие теплые, несут много всего интересного.
В тверской деревне у нас дом, а в нем печь, на которую можно забраться. Там приятно спать – дети так и делают. Настоящая русская печь. В ней раньше даже мылись, но мы не пробовали, конечно. А жители, которые в этом доме раньше жили, мылись. «Девочка из города» – читали в детстве книгу Воронковой?.. Вот такая печка нам досталась. А люди их разрушают, чтобы места было больше. Мы оставили. Она причем из глины, то есть кирпичи хозяева сами лепили из глины – так полагалось. Сейчас уже мало, кто так делает. Но в нашей деревне по 100 лет с лишним всем домам. У нас есть баня. Бревна её по старинке переложены мхом. Он антисептик, экологически чистый. Утеплитель. Главное, чтоб птички его не склевали, – закрывать надо.
У меня на даче хранятся три корзины с заготовленной новой дранкой, которую прежние хозяева не успели использовать. Знаете, что это? Специальным ножом стесывают с бревна тонкие пластиночки, потом ими кроют крышу. В деревне до сих пор есть дома с такой кровлей. Она от времени стала серебристого цвета – и такая красивая. А у меня новенькая лежит – для творчества. Лет двадцать лежит, из деревни её привезла и храню в корзинах. Корзины – рукотворные, плетеные. Я думаю стену какую-нибудь оформить. Красиво и экологично. Пока, правда, стен таких не нашлось, вот и стоят корзины полные.
(Открывает страничку планшета) Посмотрите, тверская атрибутика наша. Столики от швейных машин, корзинки, веретена, челноки. Утварь вся деревенская. Даже ткацкий станок у меня есть. Настоящий.
– Где же вы взяли ткацкий станок?
– В деревне. У меня очень много утвари. Вся моя дача ею заполнена.
– Вы ходите по людям и собираете? Или сами приносят?
– В нашем доме было что-то, когда его покупали. И еще раньше забулдыги местные приносили за водку. Теперь их нет. Жителей в деревне уже нет вообще. 270 км от Москвы. Пару дачников – и все.
– А историю любите?
– А историю я вряд ли знаю, и поэтому не очень как-то к ней тянусь. Но быт старинный мне очень интересен; интересно, как люди живут и где. Дико интересно. Дочь говорит, что мне нужен телеканал какой-нибудь специальный – «Племена – 24». Как я люблю про племена – о боже! – про быт, про уклад. Мне безумно интересно! Мы когда на Бали были, очень хотелось отправиться в путешествие – туда, где племена, в Папуа. Нам рассказывали о них, это прямо рядом все было. Но поездка туда так и не осуществилась, и все увидеть своими глазами не пришлось. Зато на Бали я видела много экзотический растений, а это моя любовь. В отсутствие тропических растений вокруг меня я запечатлеваю российские, дикие – лопухи, крапиву, одуванчики, борщевики. Мечтаю сделать выставку под названием «Сорняки».
– Вы создаете себе для работы специальную атмосферу?
– Не всегда, но чаще всего создаю.
– Вы включаете музыку?
– Да, конечно. Классику. Вивальди, Моцарта, Чайковского. По душе поп-классика – хороша же очень! В последнее время мне понравилось слушать «радио Аура» – там такая замечательная музыка! Не классика, а современная, но привлекает. Она меня умиротворяет. И еще, когда работаю, люблю слушать пение птиц. У меня много дисков с записями: японская флейта, птички, шум леса.
– А насколько у вас хватает творческого запала? Как долго вы можете работать?
– Целую ночь – запросто, это для меня естественно. Часто целый день работаю. Утром я сплю. Утром я не могу жить на свете. Просплю его, а потом живу долго и до утра. Я могу много проработать. Меня же это увлекает, это же мое. Не асфальт же кладу. Хотя очень устаю. У меня заболевает вся спина, все мышцы, шея.
– Что-то вас вдохновляет на создание картин или вы методично каждый день, как на работу...
– По-разному. Хорошо вдохновляют поездки.
– А погода? Когда солнышко, например.
– Не всегда хочется солнышка. Вот закат – это да, вдохновляет. Закаты я люблю.
– Если бы сейчас был закат, то вы тут же захотели бы рисовать?
– Да, но не в Москве. Это можно где-нибудь на море, в горах или еще где-нибудь. Или хотя бы на природе в Московской области. У меня много картин, на которых изображены закаты. Энное количество пастелей.
–Вы говорите, что вас вдохновляют поездки? Расскажите об этом.
– Два года назад у меня была выставка в Русском доме в Софии, и я отлучалась на этюды, на гору Витоша. Я рано вставала, брала свои рулоны, пастель, надевала кеды и шла в горы. На целый день. На одном месте подолгу не задерживалась. Сделала что-то – и дальше. И так все выше, выше, выше. Работы в камни зарывала, чтоб не носить в гору, а потом, когда возвращалась обратно, вниз, забирала.
Натюрморт с плетеным туеском. 2013. Бумага, пастель. 80х60 (слева)
Натюрморт с баклажанами. 2016. Бумага, пастель. 60х40
– А если бы кто-то нашел ваш клад?
– Не боялась. Я однажды шла, шла – и поднялась до какого-то высокого уровня. Все в тумане, в камне, серое-серое. Уже холодно было – потому что поднялась высоко в горы. И вдруг рассеивается туман и открывается – огромная каменная голова. В бездне. Голова – будто какой-то пьяный – опухшее лицо, глаза щелочки. А потом все снова заволокло туманом. Я дала имя этой каменной голове – Витоша. Потом у всех знакомых спрашивала: «Кто это у вас там в горах? Что за каменная голова?» А никто её не видел. Я у многих спрашивала – все они местные. Но бесполезно – никто не знает. Видно, туман там рассеивается редко и увидеть каменную голову можно в редкие мгновения. А мне она открылась и тут же закрылась. (Показывает на планшете.)
Волшебство. Гора Витоша. Болгария. 2014. Бумага, пастель. 50х70 (сверху)
Облака над горами Пирин. Болгария. 2008. Бумага, пастель. 40х56
Вот мои горы в Болгарии. Вот озеро – называется Темное. Вот еще озеро. Гор тут целая серия. Вот – маки, маки...
В Болгарии аутентичное место такое есть – городок Копривштица. Посмотрите на картину.
– Это ваша? Она отличается от остальных.
– Моя. Вернее, уже не моя. Её скоро увезут... Я только её автор.
– Красиво.
– А горы у меня не только болгарские. Вот, например, город Энгельберг, это в Швейцарии. От Люцерна сорок минут еще на поезде. Там кончается железная дорога. Городок очень маленький и все в нем закрывается в 5 часов вечера, даже полиция. Там в горах ледник Титлис: яркие бирюзовые пласты льда, кое-где покрытые снегом. Прямо с этого ледника я спускалась на лыжах. Знаю, что катаются на нем круглый год, но, правда, я этого не видела, сама была только зимой.
Будда. Энгельберг. Швейцария. 2010. Бум. паст. 51х63
В Энгельберге – горы, горы, горы. И среди них – глыба, очень похожая на Будду. Нерукотворная глыба. Расщелина мешает к ней подобраться близко. Эта глыба испокон веков там, она видна издалека, но до времени никто не обращал внимание на сходство её с Буддой. И только в восемьдесятых годах один китаец, увидев со смотровой площадки, нашел в ней черты божества. Я даже не понимаю как: а раньше что? Будда был же там всегда! Теперь там табличка, информация. Туда туристы азиаты приезжают, поднимаются на смотровую площадку, смотрят. Лыжи им неинтересны, как европейцам, а только Будда. Ну, очень похож. Ну, прямо Будда-Будда – до мочек ушей.
На Фудзи были. Очень интересно. Там получилась целая история открытия Фудзи. Приезжаем. Место любования Фудзи, дом отдыха для рабочих завода холодильников. Но холодильники японские, хорошие. Поэтому соответствующий и дом отдыха. Озеро рядом. Большое, тянется до самой горы, но обойти можно.
На берегу много рыбаков, они целыми днями там просиживают, отвлекаясь от семьи – от жены, от детей, а пойманную рыбу... отпускают или угощают водоплавающих птиц. Домики. Есть горячий источник, где можно лежать и любоваться Фудзи. Но Фудзи нет. Серое небо – и горы не видать. Живем день, живем два. Вдруг разошлись облака... У меня тогда еще фотоаппарат был пленочный, – все давно перешли на цифровой, а я все никак не собралась... И когда облака разошлись, открылся вид: горы, горы, горы. Я давай пленку за пленкой изводить – снимаю: ну, Фудзи же! Только ничего особенного не вижу. Снимаю и думаю: «Японцы странные – любят они, наверное, свою Фудзи – такую, какая есть. Что ж поделать. Такие у них горы». Ну, ладно, думаю, Фудзи и Фудзи. Проходит еще день, второй, третий. Вдруг появляется на весь экран неба эта гора со снежной вершиной. Невероятно огромная! На весь экран неба – одна гора. Исчезло все остальное. То, что для меня было несколько дней назад горами, – теперь казалось какими-то пригорочками. И на фоне Фудзи – их не стало.
Фудзи-сан. 2008. Бумага, пастель. 44х48
Это было очень неожиданно. Смешно как-то вышло. Я штук пять пленок по 36 кадров использовала, когда фотографировала эти пригорки. А потом – открылась она. Конечно, удивила, потому что она невероятно большая и – одна! И красота!
– На саму Фудзи пленки хватило?
– Да, да, у меня много было.
– А где вы рисовали эти опунции?
– Я обнаружила их в Марокко. Между прочим, плоды можно есть. Их местные жители очищают и едят. Или продают – они кисленькие такие. Ослики их едят. Ну, эти даже колючки могут. А самое удивление – это растение, его формы.
Опунция. Марокко. 2008. Карт. темп. 48х34
А вот на этой картине... В Марокко растет аргановое дерево. Теперь уже о нем в России известно. Появились шампуни, масло, а в те годы, когда я увидела это дерево впервые, никой арганы у нас еще не было. Оно, видимо, родственник облепихи, потому что тоже колючки и тоже ягодки, которые, кстати, похожи на оливки. И по колючим веткам этого дерева лазят... козы. Я это видела своими глазами: один козленочек, маленький, даже повис, плачет: бе-ме... Как они вообще держатся? Это удивительно. Козы съедают эти колючки и ягоды.
(Показывает фото на планшете.) Вот натюрморт еще. Все предметы, которые на картине, сейчас находятся прямо перед вами: вот тот самый кувшин, вот та же кружка, вот тыква, которая уже высохла, а на окне – видите? – тыковка африканская.
– А есть у вас картины российских красот?
– Я была очарована одним местом на Волге. Рядом, где Завидово. Я ездила туда с пастелью. Там люди живут в таких шалашах, которые строят себе просто на лето...
Это было такое удивление жизни. Из Москвы люди приезжают. И делают себе шалаши, а еще ставят палатки, строят маленький домик – но только на лето. Да, и так каждый год – десятилетиями. Удивительно. Нам как привычно: у тебя участок, ты его обустраиваешь, заботишься о нем. А тут: место не твое, но ты все время приезжаешь сюда на лето, сооружаешь что-то... Я сделала на Волге несколько картин. На них коряги, коряги – захотелось их нарисовать. Вот одна из волжских картин (на фото).
Коряжник. 2013. Бумага, пастель. 52х56
– И опять любимая графика...
– Ну, да. Это на холсте темперой. И она довольно большая. (Перелистывая страницу на планшете.) Вот, например, так же пастелью – коряги, коряги. В народе зовется – «коряжник». Удивительное место!..
Ой, а вот эта картина – яблоневая аллея около МГУ. В свое время была же целая буча, что её вырубают. Мы подписывали какие-то письма, на каждом столбе оставляли объявления с просьбой выступить против вырубки этой аллеи. Я, испугавшись, что она исчезнет, давай скорее запечатлевать её на картине. Вот и получился такой оберег, что ли. Аллея, конечно, стоит, никто её не тронул, но тогда – так напугали. Представить страшно – взяли бы и срубили! Боже, такой красоты эти яблоньки, они же такие... все изогнутые... Слава богу, обошлось.
– А когда у вас была последняя выставка?
– Два года назад проходили персональные выставки в Академии художеств и в Тарусской картинной галерее. После них были совместные выставки в ЦДХ, в галерее на Каширке – в основном, с художниками, работающими в жанре современного искусства, абстракции. Мои картины нельзя, конечно, отнести к абстракции, и не очень-то они соответствуют и современному искусству.
Лопухи. 2015. Холст, темпера. 60х50
Лопухи. 2013. Холст на картоне, темпера. 50х60
– Как же вы называете свой жанр?
– Не мне определять жанры. Мне-то какая разница, какой он у меня. Я совершенно не хочу об этом думать. Все равно, как назовут.
– А на этом фото вы с хлопком?
– Фотография с выставки. Это в ЦДХ. Выставка называлась "Ландшафтная абстракция". За мной – моя картина. А у меня в руках хлопок. Я прошла после вернисажа с этой веткой через весь город, пешком, и прохожие постоянно меня спрашивали: что это такое? Я была ужасно удивлена, потому что думала, что всем известно, как выглядит хлопок. Но факт – спрашивали. А потом эту самую фотографию увидела одна девушка. Она раньше жила в Средней Азии. И вдруг говорит: «Ой, кошмар!» Стала дико возмущаться, ругаться:
– Это хлопок! Я его ненавижу! Мы же, как рабы, работали на полях, собирали его!
Такое разное мнение. Вся Москва восхищалась, интересовалась, что это за растение такое экзотическое, а девушка, которая школьницей собирала его – пришла в негодование!
– Чем она теперь занимается?
– Она художник-керамист... Я помню, мы тоже ездили на сбор урожая. Нас посылали на картошку.
– А нас на хмель...
– Хмель мне очень нравится. Очень красиво вьется. У нас в тверской деревне он растет активно. И у меня хмель там везде на участке. А местные жители раньше делали из него пиво...
Тропики. 2011. Холст на картоне, темпера. 75х55 (слева)
Тени. Бали. 2009. Бумага, пастель. 60х40
– Мне все не дает покоя лампа, которая стоит прямо перед нами. Похоже, старинная...
– Лампа – это мое творчество. Все детали я собрала отдельно. Купила вазу, она стала основанием. На Арбате приобрела латунную конструкцию от старинной лампы. Вставила её одним концом в вазу, а ко второму концу прикрепила абажур, который нашла на помойке. Обратите внимание – в старинной конструкции фаянсовые цоколи – таких уже давно не производят, заменили на пластмассу... Вот так собрала все и вышла настольная лампа.
– И что – она работает? Светит?
– Конечно, все работает. Когда старым вещам дают новую жизнь – это называется апсайклинг.
– Вы давно занимаетесь апсайклингом?
– Я, собственно, это делаю всю жизнь и только недавно узнала это слово. Из любой вещи можно столько всего сделать! Это же дико интересно. Я не могу пройти мимо старых вещей. А уж абажур когда увижу на помойке – это счастье, прямо аж дух захватывает. Почему люди не понимают? Это же так естественно. Приобрести новую вещь, конечно, проще. Но это так скучно: заплатил деньги и купил с доставкой на дом. Банально.
Вот раковина – двойная. Когда я иногда жила у бабушки в коммуналке, такая же точно была у неё на кухне, я её помню, то есть это мое раннее детство. Увидела выброшенную раковину сталинских времен и скорей к рабочим за помощью, – они мне погрузили ее на багажник машины. И увезла на дачу. Она много лет стояла у меня, почти двадцать лет, ждала своего часа. В мае только решила взяться за нее. Солнца у меня нигде нет, а тут уголок нашелся. Я притащила раковину, насыпала земли в нее и посадила цветы.
– А цветы какие?
– Это бархатцы. Я их так люблю – мои самые любимые цветы на свете. Они так пахнут! И стоят до самого до мороза. И ведь они еще разного цвета. Обожаю!
А еще столики у меня есть. Были такие треноги. Они где-то в ткачестве использовались. Видимо, бабина какая-то была... Непонятно. А я сверху треноги прикрепила деревянную столешницу.
А в ванной комнате я сделала недавно абажуры. Покупать в магазине – не интересно. Я взяла садки для рыбы – знаете, такие сетки металические, в них приспособила лампочки. Эти сетки латунные, очень красивые. А сверху прикрепила ракушечки там всякие, камешки с дырочками. Вот и вышел светильник.
– Настольная лампа, расписанная под бамбук, – тоже апсайклинг?
Нет, она из ИКЕИ. Только я её изменила. У неё был белый абажур и черная стойка. Скучно. Я нарисовала на абажуре бамбук. А стойку железную закрыла. Слепила из глины цилиндрики, покрыла акриловой краской под бронзу. Потом надела на стойку эти цилиндрики. Это тема бамбука. Мне нравится цвет и структура его. У меня есть картина «Бамбук». А теперь и абажур бамбуковый. И еще я сделала серию торшеров, одев на базовое основание просверленные чашки, блюдечки, горшочки, тарелочки.
А комод – я его достала из-под снега в деревне. Жителей нету, все в снегу. Комод – он же красоты необыкновенной, – как можно такое выбросить? Взвалила на машину и мигом на дачу. Позднее отреставрировала. Он и живет.
Часы эти мои видели? Двое – на стене висят.
– В них какие-то вазочки стоят.
– Теперь они – закрытые полочки. А были часы. Только механизма в них давно уже нет, сгнил.
– А где вы взяли эти бывшие часы?
– В деревне. Валялись. Это же всё валяется. Даже на огороде у людей можно найти. Считается, что это ненужный хлам. Не все же люди любят старое.
– А буфет, который у окна, как вам достался?
– Буфет куплен у одной бабушки. Он был в масляной коричневой краске для пола. Я его отшкурила, отодрала всю эту краску. Пришлось повозиться.
А в старом киоте стоят фигурки.
Раньше у меня здесь висела виолончель, теперь она на даче. В музыкальной школе хотели сжечь старые инструменты. Когда я увидела, мне так их стало жалко! Они же красоты необыкновенной. Ой, говорю, давайте мне, я все заберу. Загрузила в машину и увезла. И гитару, и домбру, и виолончель. Из них у меня получились шкафчики для дисков. Полочки там были. Шкафчик-виолончель закрывается, там встроен замочек. Увезла на дачу, а то в квартире пространства много занимает. Смотреть красиво, а пользоваться неудобно. Но эстетика важнее комфорта.
Контрабас бы вот найти. В нем такой шкаф можно было бы сделать. Контрабас хочу – но такой, выброшенный.
(Показывает фото) Это на даче у меня. Нашла очередной сломанный венский стул, покрасила, и теперь он стал подпоркой для пионов.
Это была раковина, теперь в ней растут цветы. Вот еще шкафчик... Иду как-то с почты, смотрю – шкафчик на помойке. Я так обрадовалась. Обхватила его и так в обнимку с ним потащилась к машине. Он грязный такой, пыльный. (На фото.) Вот я его уже раскрасила. Акрилом своим художественным. По-моему, он бесценный. Он же удобный. Он замечательный. Почему-то выбросили, наверное, не поняли, что с ним можно сделать.
(Другое фото.) Вот еще один шкафчик – в него кошка залезла и живет там. Он еще недоделан, над ним надо еще думать: как и что. А этот – из ИКЕИ, я доски приклеила, покрасила. Теперь кошки там лежат. Они такие очеловеченные.
– Кошкин дом. Сколько у вас кошек?
– Не знаю. Много, несколько. И две собаки у меня есть. Их нужно было спасти. В разное время ездила за ними аж в Таруссу. Умнейшие красивые собаки, живут у нас и радуются, и нас радуют.
– Вы, надо думать, обожаете животных?
– Да, конечно. У меня и козлик живет на даче. Белый, как снег, зовут Снежок. Нам его подарили, и сказали, что он камерунский карликовый. А он вырос. И стал очень большим.
– Он не бодается?
– Нет, он такой хороший. Правда, у него теперь рога страшные, мы стараемся близко к нему не подходить. Мало ли. А раньше он даже в квартире жил, на балконе.
В руках у Ларисы Сорокиной картина "Заросший пруд. 2011. Бумага, пастель. 32х42"
– У вас тут надписи на стене. Это вам дает что-то для творчества или они для красоты?
– Ну что вы, разве это красиво, это же безобразно, тем более плохим шрифтом. Вот иногда я забываю эти слова, читаю и умнее становлюсь.
(Читает.) «Индивидуальность человека заранее определяют меру возможного для него счастья». Шопенгауэр. Очень хорошие, кстати, слова.
(Читает.) «Делай что должен, и будь что будет». Ну, это банальность.
(Читает.) «Мир, в котором живет человек, зависит прежде всего от того, как его данный человек понимает, а следовательно, от свойств его мозга: сообразно с последним мир оказывается то бедным, скучным и пошлым, то наоборот, богатым, полным интереса и величия». Это тоже Шопенгауэр. И еще, его же: «Девять десятых нашего счастья основано на здоровье». Так просто и так правильно. И так лаконично.
(Читает.) «Пока ты не доволен жизнью, она проходит». Квинтэссенция всего.
– У вас характер волевой?
– Не знаю.
Драцена. 2012. Холст, темпера. 100х80 (слева)
Лопухи и одуванчики
– Что означает для вас экология?
– Экология – понятие широкое. Экология мозга, экология всего-всего.
Экология – она обо всем. Особенно мне нравится экология мозга, – чтоб ничто не мешало думать о том, о чем думать для тебя важно. Не надо смотреть чепуху, читать чепуху, слушать чепуху, говорить чепуху, – чтобы не думать о глупостях.
Особое осознание экологии для меня началось более двадцати лет назад. На Кипре в отеле над раковиной была табличка с текстом про то, что мы находимся на острове и поэтому необходимо бережно использовать воду, закрывать кран пока чистите зубы. В те годы в нашей стране такое и в голову никому не могло прийти. И дело не в счетчиках, которыми теперь всё оборудовано. С тех пор я ни за что не могу оставить кран с текущей водой.
Меня возмущают горы мусора в морях и океанах, загаженные реки и озера. Бедные населяющие водоемы животные и рыбы !
Удивительное зрелище было в Марокко! Там дует сильный ветер, который разносит по всей пустыне дикое количество пакетов! Вот это были пейзажи!
Все живое надо беречь! Я не ношу мех и кожу, не ем животных, не использую тестируемую косметику.
Кстати, я своими руками вырастила лес на своем участке, на даче. Лет двадцать ему уже. Он так разросся, что неба не видно. Поэтому у меня тень повсюду. На балконе вот солнце нашла, и там в ящике посадила зелень.
В моих поездках был такой случай. Маленький городок Ба́нско на юго-западе Болгарии меня поразил своим удивительным запахом. Он распространялся повсеместно. Я не сразу поняла его происхождение. Банско – это старинным болгарский городок, известный горнолыжный курорт. Жители топят камины. И дымок расходится по всему городку. Оказывается, для каминов они используют дрова из лиственницы! Представляете? Мне жалко. Лиственницы и еще какого-то очень ценного дерева, я забыла какого.
Недавно по телевизору показывали кадры, как женщина на токарном станке делает из замечательного, красивого толстого бревна – скалку. Меня очень удивила такая неэкологичность сюжета. Ну как можно целое бревно пустить на стружку, а затем вить из нее скалку! Скалка сто рублей стоит, а тут извели целое бревно. И как же эта женщина не понимает, что это показывать нельзя – это ненормально. Жалко бревнышко.
Экология – это такие моменты, когда жалко.
В гостях у Ларисы Сорокиной были:
Ольга ПАНАРИНА,
Юрий АНДРИЙЧУК
