Суть проблемы состоит в том, что Москва получила при расширении своей границы около 70 тысяч гектаров леса.
И это сегодня, безусловно, самая ценная часть выстраиваемого экологического каркаса столицы. Но законодатели, принимая поправки к лесному кодексу сделали для Москвы специальное исключение, которое позволило вывести эти леса из-под ведения лесного кодекса. Они были определены как зеленые насаждения, в то время как во всех других случаях и во всех других регионов лесные массивы на территории города числятся городским лесом.
Для городского леса прописан очень жесткий защитный режим, в частности там запрещается капитальное строительство и запрещается любые работы, приводящие к уменьшению площади этого леса.
Москва же – это единственный город, где эта норма не действует.
И мы очень опасаемся, что где-то по недомыслию, а где-то и по злому умыслу из-за недостаточной защиты, начнется уничтожение этих лесов.
В первую очередь это может произойти из-за прокладки линейной транспортной инфраструктуры. Это очень опасная веешь, что видно на примере химкинской трассы в Подмосковье. Последствия катастрофические. В Солнечногорском районе, например, 1000 гектаров леса усохло.
Этого можно было бы избежать, если бы проект планировался умнее, реализовывался умнее, но, к сожалению, этого не произошло.
Нужна защита от дурака в обращении с городскими лесами. И такой защитой должно стать возвращение московским лесам статуса городского леса.
Мы предлагаем, чтобы немедленно был введен мораторий на использование этих лесов, на застройку лесных зон, на прокладку там различного типа трасс до решения вопроса о возвращении ми законного статуса.
Корр.: В чем видят специалисты вашей организации причины беды лесов московского региона – взрывообразного увеличения численности короеда-типографа?
Мы пытались предупреждать, говорили и писали где только возможно, когда еще не было этой вспышки, не было еще массовой гибели лесов, о том, что она произойдет
Причин три.
Первая причина – это ураганы 2009-2010 годов, которые создали кормовую базу для типографа.
Вторая – это несколько жарких сезонов подряд, когда короед мог давать не одно, как обычно, а два поколения в год.
И третье, и самое главное – это Лесной кодекс 2006 года, который и убил лесное хозяйство. То есть, когда надо было реагировать на намечавшуюся угрозу, лесное хозяйство пребывало в руинах и отреагировать не смогло. Кстати, оно и сейчас еще не в том состоянии, чтобы реагировать на подобные угрозы.
Корр.: Вы имеете ввиду, что этот кодекс отменил такой функционал как лесничий?
Там целый комплекс. В первую очередь была разрушена экономическая основа хозяйства. То есть лесное хозяйство не смогло кормить себя, как оно делало на протяжении предыдущих трех веков, а бюджет не потянул.
Поэтому пошло сокращение людей, работающих в лесхозе, был потерян штат лесников – работников леса, которые как раз и могли на такю ситуацию реагировать.
И во вторую, была создана мощная бюрократия.
Если, например, при аналогичной вспышке численности типографа в конце 90-х, на то, чтобы оформить необходимые документы и провести санитарную рубку леса уходили два-три месяца, и удавалось вовремя ликвидировать заражающий очаг типографа, то по новому законодательству это занимает минимум 7 месяцев, чаще – год-два и больше. Поэтому короед спокойно заканчивает свои дела и улетает раньше, чем начинается санитарная вырубка.
И когда приходила уборка, то сжигали лишь трупы деревьев без короеда.
Игорь Егоров
