15 лет тому назад, 16 февраля 2005 года, вступил в силу Киотский протокол. Его целью было снизить уровень концентрации парниковых газов до такого уровня, чтобы они не угрожали климатической системе планеты.
О том, почему не правы критики концепции глобального потепления, насколько опробованы механизмы, заложенные в Киотском протоколе, как они отражаются на российской экономике и с какими природными бедствиями уже сталкивается Россия в результате изменения климата, в интервью Znak.com рассказал директор Центра экономики окружающей среды и природных ресурсов Георгий Сафонов.
— Как бы вы оценили степень исполнения Киотского протокола спустя 15 лет?
— Протокол был разработан для апробации механизмов международного сотрудничества в борьбе с изменением климата. Это была своего рода пилотная фаза для выработки совместных решений, скоординированных стратегий по сокращению выбросов парниковых газов и поддержке мер в области адаптации. Одна из важных задач протокола состояла в снижении выбросов углерода в развитых странах и ряде стран с переходной экономикой, таких как Россия, Украина и других государствах Восточной Европы. Была поставлена количественная цель — сократить суммарные ежегодные выбросы в среднем на 5% в период 2008–2012 годов по сравнению с уровнем 1990 года. Надо отметить, что эта задача была выполнена и даже перевыполнена. Это было связано не только с экономическими преобразованиями и кризисом 1990-х годов, но также и с целевыми мерами, направленными на демилитаризацию экономики, модернизацию производств, расширение сектора услуг с низкими выбросами углерода. Общая цель по снижению выбросов была выполнена даже с учетом стран, не ставших активными участниками соглашения, такими как США. Они подписали, но не ратифицировали Киотский протокол. Канада вышла из режима выполнения количественных обязательств. Казахстан и Беларусь так и не стали сторонами соглашения. Безусловно, общее сокращение выбросов парниковых газов, заложенное в Киотском протоколе, не могло предотвратить рост глобальной температуры, эта задача в принципе не разрешима за столь короткий период действия обязательств. Но начало процесса выработки климатической политики и практических мер было положено.
Вторая важная задача протокола заключалась в апробации механизмов международного сотрудничества в снижении воздействия хозяйственной деятельности на климатическую систему, включая сокращение выбросов от сжигания ископаемого топлива и увеличение поглощения углерода лесами. Эта задача была выполнена успешно, все четыре «киотских» механизма были использованы в 2008–2012 годах.
Первый из них — это совместное выполнение обязательств. Страны Евросоюза взяли не только национальные обязательства по выбросам парниковых газов, но и общее обязательство (сократить суммарные выбросы на 8% от 1990 года), и оно было успешно выполнено. Сегодня Евросоюз ставит перед собой крайне амбициозную задачу — сократить выбросы на 50% к 2030 году (от уровня 1990 года), а к 2050 году стать климатически нейтральным (выбросы не будут превышать поглощение углерода). Ряд европейских стран планирует сократить выбросы и значительно раньше: Финляндия объявила о планах достигнуть климатической нейтральности к 2035 году, Швеция — к 2045 году, Германия — сократить выбросы на 95% к 2050 году.
Второй механизм — торговля «углеродными» квотами между странами, взявшими обязательства по контролю за выбросами. Этот механизм должен был перенаправить средства от стран, где снижение выбросов очень дорого (например, в Японии затраты оценивались около 100 долл/т диоксида углерода), в страны с низкими затратами (в странах с переходной экономикой затраты могли составлять 1–5 долл/т диоксида углерода). Было заключено несколько сделок по продаже/покупке квот, в частности, Украина продала квоты на 30 млн тонн диоксида углерода Японии с условием инвестировать полученные средства в дальнейшее сокращение выбросов. Механизм межстрановой торговли квотами так и не стал популярным, поскольку его инициатор — США так и не стали стороной протокола.
Еще два «киотских» механизма — проектные. Механизм «чистого развития» дал возможность развитым странам инвестировать в целевые проекты по снижению выбросов в развивающихся странах в обмен на полученные сертификаты, подтверждающие, что проекты действительно достигли поставленных целей. Похожий механизм «совместного осуществления» проектов был предусмотрен и между развитыми странами, и между странами с переходной экономикой. Оба эти механизма сработали хорошо. Один Китай реализовал проектов на 700 млн тонн диоксида углерода сокращенных выбросов, получил десятки миллиардов долларов от продажи углеродных сертификатов, а также новые технологии в энергетике и промышленности, которыми пользуется до сих пор. Индия, Индонезия, Бразилия и другие страны также использовали возможности привлечь деньги на повышение энергоэффективности и переход на «зеленую» энергетику.
Не все знают, но Россия тоже поучаствовала в «киотских» механизмах: было зарегистрировано 156 углеродных проектов, получено не менее 1 млрд евро от продажи «углеродных единиц», хотя отечественные предприятия могли бы получить гораздо больше, если бы решения о запуске проектов не было отложено до 2011 года, когда цены на углеродном рынке начали резко снижаться.
В результате практического внедрения «киотских» механизмов возник мировой рынок углеродных выбросов, который продолжает свое развитие и после окончания 2012 года и рассматривается многими странами как основной инструмент для перехода к безуглеродной экономике.
Задачей протокола было попробовать. Попробовали, создали глобальный реестр, в котором регистрировались все сделки по передаче углеродных единиц между странами и компаниями. Были созданы национальные реестры, куда вносились данные о квотах и углеродных сертификатах. Такой реестр был создан и в России. Многие страны и регионы использовали этот опыт для дальнейшего развития. В Европейском союзе квоты на выбросы теперь получают не только энергетические компании, но и промышленность, транспорт, ЖКХ, а в проектах могут участвовать лесохозяйственные и агропромышленные предприятия. Появился целый ряд национальных рынков углерода: в Новой Зеландии, Швейцарии, Казахстане, Южной Корее, Мексике. В 2013 году в Китае были созданы семь схем торговли квотами на уровне провинций, с 2020 года в стране разворачивается национальный рынок квот — самый большой в мире. В США была создана региональная программа по снижению выбросов парниковых газов северо-восточных штатов, в ней участвует больше десятка штатов. В Калифорнии (а это шестая экономика мира) с 2013 года действует рынок квот на диоксид углерода. В Канаде торговля квотами осуществляется в провинциях Квебек и Онтарио. В Японии механизм торговли квотами применяется в огромной городской агломерации Токио (33 млн человек). В планах — расширение углеродного рынка и ценообразования на углерод почти во всех ведущих странах мира. Поэтому мы должны благодарить Киотский протокол за то, что такой опыт состоялся.
— Глава российского МИД Сергей Лавров завил, что Россия перевыполнила свои обязательства в рамках Киотского протокола и сегодня является лидером по общему снижению выбросов парниковых газов. «Наши выбросы на 31% ниже показателей 1990 года. Выбросы от энергетического сектора в России за последние 20 лет снизились на 37%», — заявил он пять лет тому назад в ООН. А как сейчас обстоит дело с выбросами и не поменяла ли Россия курса в связи с обострением отношений с западными странами?
— В России суммарные выбросы парниковых газов в 1990-е годы упали на 53% (с учетом поглощения углерода лесами). После 2000 года выбросы медленно прирастали, меньше чем на 1% в год. По данным последней инвентаризации, в 2017 году выбросы в стране составили минус 49% с учетом поглощений и минус 32% без учета лесов от 1990 года.
Национальные обязательства по выбросам парниковых газов на 2020 год, утвержденные указом президента, — минус 25% от 1990 года. Нет сомнений, что эту цель по итогам 2020 года мы перевыполним. На 2030 год цель определена в документе «Планируемый национальный вклад по снижению выбросов» — это минус 25–30% по сравнению с 1990 годом. Эту цель мы также выполним, даже ничего не делая, потому что берем эти обязательства с учетом поглощений в лесах. Конечно, такая цель выглядит странно: мы планируем снижать воздействие на климат, при этом планируем увеличить выбросы на 50% от текущего уровня. Снижение выбросов от текущего уровня могло бы быть адекватной и прогрессивной задачей. Но на сегодня у нас нет никаких планов относительно даже стабилизации выбросов, не говоря уже об их снижении, которое очень важно. Научные исследования показывают, что в России можно снижать выбросы без ущерба экономическому росту. И к 2030 году, и к 2050 году можно достигнуть цели глубокого сокращения выбросов и двигаться к созданию низкоуглеродной экономики. Однако все действующие стратегии, включая энергостратегию-2030, стратегии и программы развития нефтяной, газовой и угольной отраслей, электроэнергетики, транспорта и так далее, предполагают рост добычи и сжигания углеводородов, а соответственно ведут к увеличению выбросов. Согласно правительственному плану, в 2020 году Министерство экономического развития должно выпустить стратегию низкоуглеродного развития России, но пока оно лишь работает с этим документом.
— Вы наверняка знаете, что сегодня появилась масса критиков концепции глобального потепления. Особенно они активизировались после выступления шведской девушки Греты Тунберг в ООН. Среди них, в частности, российский ученый-геофизик Александр Городницкий. Он так отзывается о Киотском протоколе: «Нет ни одного достоверного доказательства влияния парниковых газов на климаты Земли. Поэтому все призывы Киотского протокола основаны на интуитивных представлениях». Он не отрицает глобального потепления, но полагает, что оно, «как и глобальное похолодание, является объективным фактом». И уверен, что нынешняя «истерия» вокруг этой темы будет вредить экономике России. «Отказ европейских и других стран от природного газа и нефти наносит серьезный удар по российской экономике. В свою очередь модернизация всей российской промышленности с большим числом устаревших производств в соответствии с требованиями новых экологических условий требует огромных затрат, тем более что западные санкции отрезают ее от высоких технологий», — заявляет он. Как относиться к такой позиции?
— Эти заявления не имеют отношения к настоящей науке. 97% научных статей, опубликованные в рецензируемых научных журналах, утверждают, что изменение климата за последние 150 лет происходит прежде всего в связи с хозяйственной деятельностью человека. За это время концентрация диоксида углерода в атмосфере выросла с 270 до 415 частиц на 1 млн (ppm), то есть на 50%. Такой концентрации не было как минимум в последние 400 тыс. лет (ученые знают об этом из палеоклиматических исследований, из анализа пузырьков воздуха в глубоких слоях льда, накопленного в Антарктиде). Не так давно был проведен изотопный анализ углекислого раза в нижних слоях атмосферы, который подтвердил, что значительная часть диоксида углерода имеет именно антропогенное происхождение.
Межправительственная группа экспертов по изменению климата (МГЭИК), в которой участвуют тысячи ученых, в том числе российских, публикует доклады о состоянии научных знаний о климате. Вышло уже пять таких огромных и очень серьезных докладов, сейчас готовится шестой. Подозреваю, что господин Городницкий не является членом этой группы и вряд ли знаком с ее докладами.
Научные исследования по проблеме климатических изменений начали развиваться в 1970-х годах. В августе 1971 года на крупном международном симпозиуме по физической и динамической климатологии в Ленинграде, на котором впервые обсуждалось влияние человека на климат и последствия этого для природной среды, выступил выдающийся советский ученый-климатолог Михаил Иванович Будыко, который изложил идею о неизбежности глобального потепления и обозначил его самые важные последствия. В мае 1972 года между СССР и США было заключено правительственное соглашение о сотрудничестве в области охраны окружающей среды, включая создание «климатической» рабочей группы, которая сыграла огромную роль в становлении нового прогностического этапа климатологии. Совместные научные исследования приобрели масштабный характер и продолжались в 1970-х и 1980-х годах. Результатом этой огромной работы стало принятие в 1992 году Рамочной конвенции ООН об изменении климата, поставившей цель — не допустить опасного влияния человека на климатическую систему. Вот вам пример реального вклада советских и российских ученых в изучение и понимание данных процессов. И сегодня российские ученые делают важный вклад в понимание климатических процессов, их влияния на экосистемы, экономику и общество, а также возможностей адаптации к неизбежным изменениям.
Каждые шесть-семь лет выпускаются три тома Оценочного доклада МГЭИК с анализом происходящих и прогнозируемых климатических изменений, их последствий для планеты, мер по их предотвращению. Последний доклад был выпущен в 2014 году. Он стал уже пятым по счету. В каждом из этих документов отражается все больше обеспокоенности, поскольку появляется все больше сведений о том, что ситуация усугубляется, изменения становятся все более угрожающими и крайне опасными. Я подозреваю, что господин Городницкий не знаком с этими докладами, равно как и с национальными отчетами по России, которые публикует Росгидромет.
— Какая информация содержится в этих отчетах?
— Научные данные показывают, что в России изменение климата происходит примерно в три раза быстрее, чем в среднем на планете. Для примера приведу метеорологическую обсерваторию в Барнауле, созданную еще в 1838 году по инициативе основоположника русской метрологии Адольфа Яковлевича Купфера. За прошедшие 180 лет температура, измеренная обсерваторией, выросла на 3,5 градуса Цельсия, при этом в среднем в мире рост составил около одного градуса. Такой стремительный рост чрезвычайно опасен, к нему не успевают адаптироваться ни люди, ни экосистемы.
Наряду с основным фактором — ростом концентрации парниковых газов вследствие огромных выбросов от сжигания ископаемого топлива — действуют и другие. Прежде всего уничтожение лесов, являющихся поглотителями диоксида углерода из атмосферы. Ежегодно на планете исчезают бесследно миллионы гектаров леса: в Бразилии, в Индонезии и других странах. В России сейчас состояние лесов намного хуже, чем 100 лет назад. К этим факторам присовокупляются и природные, которые мы «разбудили» своим, казалось бы, мизерным воздействием. Ученые бьют тревогу, наблюдая ускорившиеся процессы закисления вод Мирового океана. Это говорит о том, что гигантский резервуар воды, играющий ключевую роль в углеродном цикле планеты, становится все менее восприимчивым к поглощению диоксида углерода. Это очень тревожно. К этому можно добавить таяние вечной мерзлоты и выделение из нее огромных объемов метана (этот газ имеет гораздо больший парниковый эффект, чем диоксид углерода), ухудшение отражающей способности Земли (альбедо) и ряд других.
Сложно воспринимать всерьез критиков, называющих себя «учеными», учитывая, что делают настоящие ученые, работающие в международных научных коллективах. К тому же нередко обнаруживается, что критические высказывания щедро оплачиваются «заинтересованными компаниями».
— Если ничего не изменится, то что ждет Россию?
— Ситуация действительно крайне серьезная, времени на сомнения и бесконечные споры в околонаучных кругах уже нет. Ожидаемые последствия климатических изменений для России крайне опасны. Посмотрите на недавние события — наводнения, волны жары, засухи, волны холода, от которых страдает наша страна в последние десятилетия. Вспомним, в 2019 году случилось наводнение в Иркутской области, которое привело к ужасным последствиям для Тулуна и еще около двух десятков населенных пунктов региона. Далее, лесные пожары на территории в десятки миллионов гектаров, объявление чрезвычайной ситуации в сельском хозяйстве из-за засух и обильных дождей в 19 субъектах России. Все эти события имеют непосредственное отношение к происходящим климатическим изменениям, и дальше будет только хуже.
За последние 20 лет Росгидромет зафиксировал двукратное увеличение опасных гидрометеорологических явлений. Двукратное!
Готов ли господин Городницкий компенсировать людям их потери, если, по его утверждениям никаких климатических изменений нет, а Киотский протокол основан на ложных утверждениях?
Есть еще один фактор, о котором не говорят псевдоученые. Потепление на два градуса Цельсия приведет к тому, что в мире 300 млн человек окажутся без доступа к питьевой воде, а если на три градуса потеплеет, то 2–3 млрд человек. Куда будет мигрировать эта гигантская людская масса — большой вопрос. Мигрировавший из Ливии, Сирии и Ирака в Европу 1 млн человек вызывал там колоссальный социально-политический кризис. А тут речь идет о сотнях миллионов человек. Это касается и России, у нас под боком Центральная Азия, где нехватка воды проявляется уже давно.
При этом у России колоссальный потенциал для «зеленого» развития. У нас потенциал использования возобновляемых источников энергии превосходит в несколько раз все ископаемое топливо, что мы добываем каждый год. То есть мы могли бы не просто на 100% обеспечить «зеленой» энергией нашу страну, мы могли бы экспортировать эту энергию. Это солнечная, ветровая и геотермальная энергии, низкопотенциальное тепло, приливные электростанции, биотопливо. Все эти ресурсы сегодня игнорируются, их доля в энергобалансе меньше 1%. Нет сомнений, что Россия — «зеленая» энергетическая супердержава, жаль, что пока только потенциально.
— Но какова обратная сторона сокращений выбросов парникового газа для экономики России? Рискует ли чем-то наша страна?
— В российской промышленности есть колоссальный потенциал сбережения энергии и снижения выбросов за счет мер энергоэффективности. Плюс есть большой потенциал перехода на возобновляемые источники энергии, которые находятся буквально под ногами. Например, в целлюлозно-бумажной промышленности — огромные горы древесных отходов, которые можно утилизировать, замещая потребление угля или газа. При этом сжигание биотоплива не считается источником выбросов диоксида углерода. Ситуация, когда на целлюлозно-бумажных комбинатах скапливаются горы отходов, распространена по всей стране. С ними почти ничего не делают. Некоторые компании демонстрируют большие успехи в этом направлении, например Архангельский ЦБК, ставший лидером в отрасли по снижению выбросов парниковых газов. Но пока это, к сожалению, лишь приятное исключение.
Другой наглядный пример. Если снизить потребление энергии на алюминиевом заводе на 1%, можно смело закрывать два-три крупных угольных электростанции. Колоссальный потенциал для низкоуглеродного роста доступен, но все еще ждет «своего часа». Цели по повышению энергоэффективности в стране на 40% за 2008–2020 годы, о которых много говорилось в последнее десятилетие, так и остались на бумаге.
Ряд российских компаний могут выиграть на участии в проектах по сокращению выбросов и мировом углеродном рынке. Например, алюминиевый гигант «Русал» рассчитал свои выбросы парниковых газов, связанные с производством алюминия. Результаты показали, что его углеродный след от каждой тонны алюминия в три-четыре раза ниже, чем, допустим, в Китае. «Русалу» очень хочется использовать преимущество низкоуглеродного алюминия, чтобы позиционировать свой товар на рынке. Они даже разработали алюминий марки ALLOW, зарегистрировали ее и теперь продвигают эту марку по всему миру как одно из решений по снижению углеродного следа продукции. Это уже стало фактором борьбы за международные рынки.
Есть компании, которые занимаются инновационными разработками в возобновляемой энергетике. В частности, это компания «Хевел», созданная по инициативе группы «Ренова» и «Роснано». Они выпускают уникальные высокоэффективные солнечные панели. Для такой продукции углеродный фактор тоже играет важную роль. Они могут конкурировать с другими производителями, особенно если в цене будет учитываться углеродная составляющая.
Некоторые компании выигрывают напрямую, например «Газпром». Все стратегии декарбонизации экономики и в мире, и в Евросоюзе, показывают, что снижение угля будет сопровождаться увеличением потребления газа. Это будет временным явлением, но растянутым на пару десятилетий. Спрос на газ будет расти, ведь выбросов от сжигания газа почти в два раза меньше, чем от угля. Конечно, «Газпром» этим воспользуется. Это значит, что, просто ничего не делая, можно еще и получать «косвенную» премию за углерод.
Есть, правда, одно «но»! Тем отраслям, которые работают исключительно внутри страны, почти все равно, есть углеродные рынки или нет. Но те, которые работают на экспорт, — нефтяники, газовики, металлурги, производители химических удобрений и так далее — чрезвычайно зависят от углеродных рынков. И вот почему. Большой поток их продукции идет на рынок Евросоюза. Сегодня в Евросоюзе рассматривают введение углеродного налога на импорт (border adjustment carbon tax). К примеру, в Евросоюз импортируется тонна стали, произведенной по традиционной, очень углеродоемкой технологии. Чтобы уравнять условия для своих производителей (которые платят около 25 евро за тонну диоксида углерода) и импортеров стали (у которых нет платы за выбросы), на каждую тонну будет введен налог. Как только возникнет эта плата, вся бизнес-модель в экспортных отраслях России перевернется с ног на голову. И именно об этом идет речь в недавно опубликованном «новом зеленом плане» Евросоюза (New Green Deal).
Jannis GroÃx.e via www.imago-ima/www.imago-images.de/Global Look PressЭкспорт угля в таких условиях становится убыточным — углеродный налог на каждую тонну этого энергоносителя составит около 70 евро, притом что средняя цена в Евросоюзе сегодня 40 евро/т. Экспорт нефти и нефтепродуктов в таких условиях будет облагаться налогом примерно на 20% от цены каждой тонны, везенной в Евросоюз. Для газа налог может достигать 10–15%. Это относится и к металлам, химическим удобрениям, другим экспортным товарам, столь важным для российской экономики, ведь они обеспечивают большие поступления валюты в страну. Пока.
— И что же делать нашим промышленникам в такой ситуации?
— Решение стоит искать в двух направлениях. Первое — Россия должна принять более адекватные обязательства по снижению выбросов парниковых газов в рамках Парижского климатического соглашения ООН. Второе — создать систему регулирования выбросов, похожую на систему Евросоюза. В этом случае Евросоюз не будет иметь моральных (да и других) прав вводить регулирующие меры против наших производителей, поскольку в России будет похожая система регулирования. Кроме того, нужно действительно начать регулировать выбросы в стране и давать возможность предприятиям зарабатывать на сокращении выбросов и увеличении поглощения углерода лесами.
Но есть в стране некоторые угольные компании, которые доказывают, что все это России не нужно. Их лоббистский потенциал очень силен, они блокируют все инициативы по регулированию выбросов.
Получается, что угольщики рубят не только тот сук, на котором они сидят, но и сук, на котором сидят металлурги, нефтяники, газовики и другие, а значит, и вся экономика России.
Часть компаний уже подозревают, что происходит что-то неладное. Например, наши металлурги наблюдают, что нечто странное происходит с технологиями. Когда шведские компании SSAB, LKAB и Vattenfall объединяются для разработки технологии плавки стали с использованием водорода, а не коксующегося угля, а им вторит германский сталелитейный гигант Thyssenkrupp, то наших металлургов это смущает. Такая технология может быть дорогой, но она не дает выбросов углерода, которые очень высоки при традиционных технологиях. Российские металлурги уже понимают, что если отстанут от прогрессивных компаний, то со временем потеряют и свою долю на зарубежных рынках. В перспективе промедление в этом направлении для наших компаний будет означать обвал доходов от экспорта. Такая плата за торможение в процессе снижения выбросов диоксида углерода весьма вероятна для российской экономики.
— Влияет ли на концепцию глобального потепления позиция нынешнего президента США Дональда Трампа? Все-таки США — это мировая держава, которая задает тренды. Если США отказываются от политики сокращения выбросов, то не пора ли и другим последовать этому примеру?
— За избирательной кампанией Трампа стоят энергетические, угольные и нефтегазовые компании. Конечно, он в своей риторике отражает их интересы. Но надо сказать, что недавно Трамп удивил многих, заявив, что поменял свое мнение относительно изменения климата и теперь считает, что это действительно очень важная проблема.
Но если абстрагироваться от антиклиматической риторики администрации Трампа, то мы увидим, что США сильно сокращают выбросы парниковых газов в последние 10–15 лет. Это объясняется прежде всего переходом на газ и большим снижением потребления угля, а также растущим внедрением технологий «зеленой» энергетики. Несмотря на заявления Трампа, что он будет заботиться о шахтерах и защищать угольную отрасль, потребление угля снижается в разы. Масштабное внедрение солнечной и ветровой энергетики наблюдается даже в традиционных углеводородных штатах, например в Техасе. То есть США действуют гораздо эффективнее многих стран, которые ратифицировали Киотский протокол и Парижское соглашение, в частности России. Более половины штатов и множество городов и предприятий объявили о своих собственных целях по выполнению норм Парижского соглашения, невзирая на национальное правительство. Это выглядит как нарастающий снежный ком. Позиция президента США здесь не играет большой роли, в отличие от России.
