Сублимация полёта

Сублимация полёта - фото 1

Сегодня в гостях у литературной страницы "Экограда" замечательная питерская поэтесса Марина Чекина

 

- Марина, расскажите о себе.

 

- Я родилась 26 марта 1955 года в Ленинграде. В настоящее время проживаю в Санкт-Петербурге. Закончила среднюю школу № 508 в Ленинграде в 1972 году и факультет журналистики ЛГУ в 1979 году.
Публиковалась: газета «Ленинские Искры», сборник «День Поэзии» (Ленинград) 1986 год, многотиражные газеты «Трибуна Кировцев», «Веретено», «Электросила», альманах «Интернетто» 7 и 8, Альманах "Гармония", Антология "Земляки", Антология «Многоточие» 9 и 10 выпуски, в сборнике Библиотека "Литературной газеты "ЛИК", антологии «Аничков мост» Современная поэзия о Петербурге, сборниках «ДОЛГО БУДЕТ КАРЕЛИЯ СНИТЬСЯ...», «ВЕЛИКИЙ ШЕЛКОВЫЙ ПУТЬ». Опубликовала две книги стихов: «Ещё не забыто плаванье…» и «333 стихотворения». В 2008 году заняла первое место в антиглобалистском конкурсе "Живи, Земля" с публикацией в итоговом сборнике. Посещала ЛИТО: при газете «Ленинские Искры» в 1972-1974 гг., руководитель В.А.Лейкин, «Нарвская застава» в 1984-1985 гг., руководитель В.А.Халупович, «Содружество поэтов и бардов на Торжковской», руководитель А.В.Давыдов.
 Стихи пишу давно, но с большими перерывами. Очередной период творческого подъёма начался в апреле 2006 года.

 

- Марина, что такое «Экология» в вашем понимании?

 

- Что такое для меня экология? Это очень объёмный вопрос, поэтому постараюсь вкратце. Экология – это ЦБК на берегу Байкала, об опасности постройки которого прокричал ещё С.А.Герасимов в фильме «У озера», это огромная, чудовищная городская свалка на Волхонском шоссе, напротив Южного кладбища, это многократно возросшее число машин в городах и количество мусора в контейнерах во дворах, это заросли борщевика на когда-то урожайных колхозных полях, это несанкционированная застройка в прибрежной зоне водоёмов, это мерзавец на иномарке, выбрасывающий на перекрёстке прямо на дорогу содержимое пепельницы и так далее, и так далее… 

Всё это очень грустно. И всё это, к сожалению, от меня не зависит. Что зависит от меня? Не гадить вокруг себя, что я и стараюсь делать по мере сил всю мою сознательную жизнь.

 

 

 

Марина Чекина

 

 

Сублимация полёта

 

Посвящается Диме Керусову (Вадиму Михеенко)

Что людям ведомо паренье
На крыльях в небе, словно птице,
Когда-то было – нет сомненья…
Теперь полёт ночами снится.

А боги завистью чреваты,
Проект остался не одобрен:
Разумный, да ещё крылатый –
Уж слишком богу уподоблен.

Отняв крыла, клубок эмоций,
Любовь и ненависть в сплетеньи,
Швырнули нам, глядишь, привьётся,
Чтоб не совсем бесцветной тенью

Слонялись люди по планете,
Скучны, бескрылы, приземлены –
Цивилизованные йети,
Толпа на шарике зелёном.

Но, как ни жаль, на самом деле,
Эмоций ткань весьма воздушна,
И прижилась не в каждом теле,
И не во все проникла души…

Но тем, кому доступны чувства,
Бескрылости ущербна квота.
Они придумали искусство,
Как сублимацию полёта.

 

 

Час пик

 

Ненавижу по городу ездить в час «пик»,
А ещё избегаю поездок в метро,
Хоть маршруты его пролегли напрямик –
Подземелья моё не выносит нутро.

То ли дело – средина рабочего дня,
Или вечер, полого стекающий в ночь,
Силуэты рельефней в вечерних огнях,
А потоки машин разбегаются прочь.

Огибает автобус прямые углы,
Длинным телом изящно верша поворот,
И корявые ветви вплетают стволы
В кружевные узоры чугунных ворот.

Мост Калинкин усталую спину согнул
Над Фонтанкой, цепями прикованный к ней,
Как кандальник над тачкой, навьюченный мул,
До конца монотонно-безрадостных дней.

А когда новостройки объятья свои
Распахнут, как карету услужливый грум,
То уже не букет «золотого аи» –
Золотистое пиво приходит на ум.

А в старинных районах меня никогда
Не заботят – давненько замечено мной –
Ни одежда, ни сон, ни питьё, ни еда,
Лишь возвышенных строк поэтический строй.

Я сочувствую тем, кто с годами привык,
Глядя в спины таких же усталых людей,
Покоряться жестокому времени «пик»…
А ведь город – прекрасен. Бери и владей!

 

 

Апрельская метель

 

Магнитные сползают полюса,
Смещаются природные сезоны,
Но так же лучезарны небеса,
Хотя в снегу апрельские газоны.

А в сердце – эндорфин-адреналин.
И сквозь метель бредущая надежда,
Глядишь, ещё развеет зимний сплин,
Прошедшего и будущего между…

Ну, а пока беснуется метель,
Тревожит сердце злая аритмия,
Но, вдруг, да расстарается апрель,
Глядишь, ещё воскликну: Mamma mia!

Любуясь зеленеющей травой,
Смывая с рук следы смолистых почек,
Раскинувших листву над головой
Влюблённых пар и горьких одиночек.

Воспрянет мир, очищен ото льда
И одержим поставленною целью.
Но чёрный снег не тает никогда
В глубоких складках горного ущелья.

 

 

Напишем...

 

«Пой же, поэт, тело зимы…»
                            И.А.Бродский

                       

                    ***
Примиряет с жизнью скотской
Между стадом и правительством
Наша мука – рифмоплётство,
Наше счастье – сочинительство.

Мимо нас, что стали старше,
Прут положенными квотами
Демонстрации и марши,
Выборы с переворотами…

Снег пойдёт сплошной стеною –
Мы родим ассоциации
С наплывающей волною
Склада хлопковой плантации.

А придёт весна живая,
Оглушив звонками птичьими –
Стосковаться успеваем
Мы по снежному величию.

И стихи опять напишем,
И сравним со снежной ватою
Мелкие снежинки вишен,
Яблонь хлопья розоватые.

 

 

В Никарагуа...

 

От летнего зноя мы ноем и ноем, пока не
Завоет привычно метель, ледяная и злая.
А там, в Никарагуа люди живут на вулкане,
Который уснул, и проснётся, когда пожелает,

Который засыпал поля вулканическим пеплом,
Ему безразлично, Сандино рулит иль Сомоса.
Кто жил на вулкане, чья воля с годами окрепла,
Тот кофе растит, игнорируя цену вопроса,

И ловит тунца, барракуду, макрель и дорадо…
Предельно снижаясь над тёмной водой океана,
И так же, как люди, уверенно зная, что надо,
Судам параллельно летят и летят пеликаны.

И если смертельно устану от наших традиций,
От климата, правил, от неисполнимых желаний,
Уеду в Манагуа, чтобы навек заблудиться –
Там нет городских адресов, номеров и названий.

 

 

Противоречия

 

Для од, для панегириков и басен
Рождает побудительный мотив
Мой город, сколь чарующе-ужасен,
Настолько же пугающе-красив.

Лежит в основе странность и нелепость,
Недавно расшифрованная мной:
Мой город обозначившая крепость,
Являвшаяся, в сущности, тюрьмой.

И сердце бьёт набат в грудную клетку –
Так в сетке мышеловки бьётся мышь –
Когда играешь в русскую рулетку
С сосульками, слетающими с крыш.

И давит опустившиеся плечи
Отнюдь не грузом прожитых годов
Чудовищный накал противоречий
В одном из лучших в мире городов.

Он словно нарочито обесточен,
Когда с зарёй встречается заря,
Усугубляя прелесть белой ночи –
И в сумраке финала декабря.

Свободы дух сквозит тоской острожной,
Терзает шторм ли, душит полный штиль…
Осела на сугробах придорожных
Земная грязь, космическая пыль.

 

 

Сущность...

 

Как сущность, запечатанная в призме,
Душа чиста, сколь тело ни греши,
А потому, при прочем атеизме,
Мне верится в бессмертие души.

О да, религиозность нынче в моде,
Хотя понятно: искренность – не та…
Но, при моём скептическом подходе,
Я верую в страдания Христа.

Я не склоняю голову покорно,
Берусь решать, кто гений, кто злодей,
Ведь образ и подобие, бесспорно,
Не каждому достались из людей.

Наполнен мир предательством и ложью.
Кощунствую, но чёрт меня возьми! –
Пришли на смену заповедям божьим
Законы, сочинённые людьми.

Неправильно, что хлеб тем больше труден,
Чем более тебе необходим,
И что судья неправый – неподсуден,
А кто не судит вовсе – тот судим.

В котле противоречий мало прока,
Расшифровать посыл – особый дар:
Не то воздать врагу «за око – око»,
Не то другую щёку – под удар?

Порой вопрос существенней ответа:
Боясь ли, ненавидя иль любя,
Концом бесславным призрачного света
И ближнего пугаем, и себя?

 

 

 

Клином

 

(Из Музейного цикла)

Курсирую сквозь Питер спозаранку
В тисках своей рабочей кабалы.
Встречаются друг с другом у Фонтанки
По-достоевски острые углы.

Здесь, у мостов Калинкиных, калина
Не прижилась, лишь слова звук пустой,
Окно в торце, и свет сошёлся клином,
Схлестнувшись с обступившей чернотой.

И, городом больные горожане,
Мы так же угловаты, как и он,
Влиянию словесных недержаний
Подвержены с наветренных сторон.

За каждый пряник ждём удара плети,
За ложку мёда – жала диких пчёл.
А город по прошествии столетий
Маразму паранойю предпочёл.

Он разболтает в лужах на дороге
Словесную бессовестную муть,
Таких насочиняет патологий,
Что Достоевский может отдохнуть.

Пахнёт холодным ветром Петрограда,
Под сердцем отзовётся горячо:
Идёт мужик к Румянцевскому саду
С винтовкой через правое плечо.

Повеет революцией, войною,
И век не тот, и я уже не та…
Но, обогнув, увижу за спиною
Привычный абрис чёрного зонта.

И вспомню про забытые перчатки,
Когда накроет холода волной,
И жёлудь сухо щёлкнет о брусчатку –
Затвором за напрягшейся спиной…

 

 

ПСЫ

 

(Из Музейного цикла)

Можно нас приметить где угодно:
Грязных, разномастных и блохастых,
Мы перемещаемся свободно –
Ну, не в самый центр, не стану хвастать.

Да, оно нам к центру – и не надо,
Нам и на окраине неплохо,
Мы кускам заплесневелым рады,
Пусть перепадает нам по крохам.

И вожак давно уже разнюхал,
Где под вечер можно «бросить кости»,
Чтоб пригрелось ноющее брюхо
И бока в болячках и коросте.

Не кичимся мы происхожденьем,
Если в чём тягаемся, то в силе,
Радует не самый факт рожденья –
Что слепыми нас не утопили.

Я от вас всей правды не укрою,
От меня, пожалуй, не убудет,
Даже удивительно: порою
Так, как мы, живут ещё и люди!

А из нас – любой – телок молочный,
Коль по одному да в тихом месте.
Но не будет спуску – это точно,
Если мы голодные и вместе.

Может быть, судьба разгонит вскоре:
Каждый умирает в одиночку,
Но не приближайтесь к нашей своре,
Нам ещё не время ставить точку.

 

Трубач

 

Сыграй мне мелодию жизни, трубач,

Протяжный мотив разбивая синкопой,

Пускай застоявшихся коников — вскачь,

Их вялую иноходь дробя галопом.

Играй, согревая унылый мотив

Уместными всплесками импровизаций,

Туманную белую ночь осветив

Огнём фейерверка и громом оваций.

Которых не ждёшь, но внезапности — рад,

Готовый к любым виражам и сюрпризам.

Пусть дождь с пузырями прольётся, стократ

Мотив повторяя по гулким карнизам.

Играй, не смотри на того, кто лимон

Кусает, оскалясь из первого ряда,

Пусть будет причин замолчать — миллион —

Играй — для себя, для души, для парада…

То громче, то тише, но не замолкай,

Веди по тропинке, идущей по краю,

А чтобы меня не тянуло за край —

Играй — для меня, для Вселенной играя!

 

 

Святая пора

 

Благодатного лета настала святая пора,

Весь закончился сев, назревает момент урожая.

Накатился июнь, подошла к Магомету — гора:

Вся в истоме земля, каждый лучик копя и стяжая.

Каждой каплей дождя, по-хозяйски радея о ней,

И омоет вершки, и кореньям оставит напиться.

Испытавший хоть раз эту летнюю прелесть дождей,

Не забудет сиявшие радостью мокрые лица.

А земля — тяжела, и горда этим бременем сил,

Прорастающих зёрен, мясистых стеблей и кореньев,

А налившийся луг, где пока что никто не косил

Молодую траву — яркий фон соловьиному пенью.

Самый-самый подъём — этот яркий горячий июнь,

И ещё впереди вся макушка цветущего лета…

Полной грудью вздохни, одуванчика шарики сдунь!

Посреди ноября обязательно вспомнится это…

 

 

Дары

 

Потоками жертвенной крови на капищах мегалитов,

Слезами свечного воска в гуманнейшей из религий —

Грехи человеческой плоти пока ещё не отмыты,

Не выручит власяница и горестные вериги.

От странности храмов Мальтийских — до всех куполов сусальных,

От древности — и доныне, короче, от сих и до сих:

Энергия душ безмятежных, в пределах копясь астральных,

Идеи несёт живущим, понять не стремящимся их.

С веками намоленных мест, с новейших церквей и погостов

Живых оппонентов мольбы — ответно летят в небеса.

Но плохо налажена связь — услышать друг друга непросто,

И, чаяньям всем вопреки, стихают во тьме голоса…

А золото — вечный кумир, всегда прикрывающий святость,

Поскольку от блеска — в глазах — лишь искры, а прочее — дым…

Наверное, мудрость веков, а не вековая предвзятость,

Открыты, и то не всегда: пожившим, усталым, седым…

Осталось навеки загадкой, иллюзией и обманом,

Проклятием преисподней, вместо Господнего дара,

И золото Влада Дракулы, не давшееся османам,

И золото Мачу-Пикчу, не давшееся Писарро.

 

 

Бушмены

 

Калахарских песков иссушающий зной…

Только память одна и сулит перемены –

И опять за водой, за судьбой, за бедой,

Как бесплотные тени, шагают бушмены.

 

В этих крайностях ритм гармонический зреть –

Это ж надо иметь убежденья какие!

Испокон, и сегодня, и завтра, и впредь –

Силой духа одной покоряя стихию.

 

В соглашении вечном с природой самой,

Против всех и в едином порыве со всеми,

Оснащая свой лук ядовитой стрелой,

Побеждают прогресс и всесильное время.

 

Не пророча, что съедет с орбиты Земля,

Ожидая дождя с терпеливостью зверя,

По пескам Калахари шагают, пыля,

Лишь в одно предсказание истово веря.

 

Что наполнится вновь дождевою водой

Пересохшая дельта реки Окаванго,

И насытит стада, что бредут чередой,

Без различий породы, размера и ранга.

 

 

Погода такая

 

Снег по сырому асфальту ложится золою,

Зонтик кокетки мгновенно становится блёклым.

То ли туман источается влажной землёю,

То ли дыханье людей оседает на стёкла.

Оттепель – дар января. Далеко до Крещенья,

За две недели успеет ещё подморозить.

Скоро малыш Иисус возвестит о прощенье

И всепрощенья для многих опасной угрозе.

Тесен душе атеизм да истрёпан с годами,

Хочется быть, ну, по крайности, богоугодным.

Но почему-то в сегодняшней жизненной драме

Грех искупать за другого становится модным.

Нет уже смысла от горших из бед зарекаться:

День бы настал! А настанет – даруется пища.

Ты на ногах, значит, участь твоя – спотыкаться…

Всё же из прочих судов – предпочтителен Высший!

Сеется влага с небес, оставаясь на грани

Плюса и минуса, каплей снежинка стекает.

Что узаконится в мире – по завтрашней рани

Будет понятно… Что делать: погода такая…

 

 

Апрельское

 

А в российских садах воробьишки – привычны и стреляны,

И вороны боятся куста – на свету и во мгле.

Да и нам не впервой: то мороз – по сентябрьской зелени,

То колючий снежок – по нагретой апрелем земле.

Нас опять норовят – провести на мякине отсеянной,

И холодной водою иссохшее горло обжечь.

Я рискую прослыть ретроградкой, публично осмеянной,

Но себе дозволяю, другим запрещенную, речь.

Что откуда идёт: из души, подсознанья, сознания?

Закипает, как в толще земной, фантастический жар.

Смесью пирокластической – льётся поток созидания,

Всё разрушив сначала – одной из неназванных кар.

И судьбе вопреки, и пословицам мудрым не следуя,

Подождав, чтоб немного остыла родная земля,

Соберу семена, разделив, чтоб досталось соседу, я

На рассвете пойду в золотые от Солнца поля.

Кину горсточку – пуганым нашим, забитым и стреляным –

Как впервые, хлебну из возникшего вновь родника.

Альвеолы наполню воздушно-сквозными апрелями,
В талых лужах – по сини небес поплывут облака.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Материал подготовила

Алёна Подобед

 

 

 

 

 

 

Добавить комментарий


Защитный код
Обновить