Сергею Есенину сегодня 118.

Наяву ли, в бреду иль спросонок, 
Только помню с далекого дня - 
На лежанке мурлыкал котенок, 
Безразлично смотря на меня. 

Я еще тогда был ребенок, 
Но под бабкину песню вскок 
Он бросался, как юный тигренок, 
На оброненный ею клубок. 

Все прошло. Потерял я бабку, 
А еще через несколько лет 
Из кота того сделали шапку, 
А ее износил наш дед. 

Утром в ржаном закуте, 
Где златятся рогожи в ряд, 
Семерых ощенила сука, 
Рыжих семерых щенят. 

До вечера она их ласкала, 
Причесывая языком, 
И струился снежок подталый 
Под теплым ее животом. 

А вечером, когда куры 
Обсиживают шесток, 
Вышел хозяин хмурый, 
Семерых всех поклал в мешок. 

По сугробам она бежала, 
Поспевая за ним бежать... 
И так долго, долго дрожала 
Воды незамерзшей гладь. 

А когда чуть плелась обратно, 
Слизывая пот с боков, 
Показался ей месяц над хатой 
Одним из ее щенков. 

В синюю высь звонко 
Глядела она, скуля, 
А месяц скользил тонкий 
И скрылся за холм в полях. 

И глухо, как от подачки, 
Когда бросят ей камень в смех, 
Покатились глаза собачьи 
Золотыми звездами в снег. 

1915 

Тяжело и прискорбно мне видеть, 
Как мой брат погибает родной. 
И стараюсь я всех ненавидеть, 
Кто враждует с его тишиной. 

Посмотри, как он трудится в поле, 
Пашет твердую землю сохой, 
И послушай ты песни про горе, 
Что поет он, идя бороздой. 

Или нет в тебе жалости нежной 
Ко страдальцу сохи с бороной? 
Видишь гибель ты сам неизбежной, 
А проходишь его стороной. 

Помоги же бороться с неволей, 
Залитою вином, и с нуждой! 
Иль не слышишь, он плачется долей 
В своей песне, идя бороздой?

Не жалею, не зову, не плачу, 
Все пройдет, как с белых яблонь дым. 
Увяданья золотом охваченный, 
Я не буду больше молодым. 

Ты теперь не так уж будешь биться, 
Сердце, тронутое холодком, 
И страна березового ситца 
Не заманит шляться босиком. 

Дух бродяжий! ты все реже, реже 
Расшевеливаешь пламень уст 
О, моя утраченная свежесть, 
Буйство глаз и половодье чувств! 

Я теперь скупее стал в желаньях, 
Жизнь моя, иль ты приснилась мне? 
Словно я весенней гулкой ранью 
Проскакал на розовом коне. 

Все мы, все мы в этом мире тленны, 
Тихо льется с кленов листьев медь... 
Будь же ты вовек благословенно, 
Что пришло процвесть и умереть.

Прощай, Баку! Синь тюркская, прощай! 
Хладеет кровь, ослабевают силы. 
Но донесу, как счастье, до могилы 
И волны Каспия, и балаханский май[2] . 

Прощай, Баку! Прощай, как песнь простая! 
В последний раз я друга обниму… 
Чтоб голова его, как роза золотая, 
Кивала нежно мне в сиреневом дыму. 

Май 1925