Жизнь Ивана Петровича Павлова - первого русского (а академик всю жизнь настаивал, что он именно русский : " Я - не социалист и не коммунист, и я не верю в Ваш опасный социальный эксперимент! Я-то русский и никакой не иной сочиненный или сочиняемый пролетарский общечеловек!") - просто поразительным образом связала двух великих русских писателей: с марта 1858 г. по апрель 1860 г. в кресле вице-губернатора Рязани находился опальный литератор М.Е.Салтыков-Щедрин, который открыл в городе первую публичную библиотеку, построил каменное здание театра (теперь – "Театр на Соборной"), однажды посетивший рязанское духовное училище и разговаривавший с учеником Павловым ,сыном местного священника. Мальчик поделился не столько вопросами, как печатлением от шикарной бороды Михаила Евграфовича - она была совсем не как у отца! -, заявив, что вырастет и будет носить такую же!
Много лет спустя в сентябре 1923 года во вступительной лекции к курсу физиологии студентам Военно-медицинской академии Иван Петрович Павлов просил их быть смелыми в научных поисках и отважными в человеческих открытиях, но дословно выдавил следующее:
"По теперешним газетам составить понятие о жизни едва ли можно, они слишком пристрастны, и я их не читаю", - одним из слышавших этот совет был Михаил Афанасьевич Булгаков, который спустя два года напишет "Собачье сердце".
Иван Петрович родился 14 (26) сентября 1849 года в городе Рязани. Предки Павлова по отцовской и материнской линиям были священнослужителями в Русской православной церкви. Отец Пётр Дмитриевич Павлов (1823—1899), мать — Варвара Ивановна (урождённая Успенская) (1826—1890).
Окончив в 1864 году рязанское духовное училище, Павлов поступил в рязанскую духовную семинарию, о которой впоследствии вспоминал с большой теплотой. На последнем курсе семинарии он прочитал небольшую книгу «Рефлексы головного мозга» профессора И. М. Сеченова, которая перевернула всю его жизнь. В 1870 году поступил на юридический факультет (семинаристы были ограничены в выборе университетских специальностей), но через 17 дней после поступления перешёл на естественное отделение физико-математического факультета Петербургского университета (специализировался по физиологии животных у И. Ф. Циона и Ф. В. Овсянникова). Павлов, как последователь Сеченова, много занимался нервной регуляцией. Сеченову из-за интриг пришлось переехать из Петербурга в Одессу, где он некоторое время работал в университете. Его кафедру в Медико-хирургической академии занял Илья Фаддеевич Цион, и Павлов перенял у Циона виртуозную оперативную технику. Павлов более 10 лет посвятил тому, чтобы получить фистулу (отверстие) желудочно-кишечного тракта. Сделать такую операцию было чрезвычайно трудно, так как изливавшийся из кишечника сок переваривал кишечник и брюшную стенку. И. П. Павлов так сшивал кожу и слизистую, вставлял металлические трубки и закрывал их пробками, что никаких эрозий не было, и он мог получать чистый пищеварительный сок на протяжении всего желудочно-кишечного тракта — от слюнной железы до толстого кишечника, что и было сделано им на сотнях экспериментальных животных. Проводил опыты с мнимым кормлением (перерезание пищевода так, чтобы пища не попадала в желудок), таким образом, сделав ряд открытий в области рефлексов выделения желудочного сока. За 10 лет Павлов, по существу, заново создал современную физиологию пищеварения. В 1903 году 54-летний Павлов сделал доклад на XIV Международном медицинском конгрессе в Мадриде. И в следующем, 1904 году, Нобелевская премия за исследование функций главных пищеварительных желез была вручена И. П. Павлову, — он стал первым российским Нобелевским лауреатом.
В Мадридском докладе, сделанном на русском языке, И. П. Павлов впервые сформулировал принципы физиологии высшей нервной деятельности, которой он и посвятил последующие 35 лет своей жизни. Такие понятия как подкрепление (reinforcement), безусловный и условный рефлексы (не совсем удачно переведённые на английский язык как unconditioned and conditioned reflexes, вместо conditional) стали основными понятиями науки о поведении.
Существует устойчивое мнение, что в годы Гражданской войны и военного коммунизма Павлов, терпя нищету, отсутствие финансирования научных исследований, отказался от приглашения Шведской Академии наук переехать в Швецию, где ему обещали создать самые благоприятные условия для жизни и научных исследований, причём в окрестностях Стокгольма планировалось построить по желанию Павлова такой институт, какой он захочет. Павлов ответил, что из России он никуда не уедет.
Это опроверг историк В. Д. Есаков, который нашёл и обнародовал переписку Павлова с властями, где он описывает то, как он отчаянно борется за существование в голодном Петрограде 1920 года. Он крайне негативно оценивает развитие ситуации в новой России и просит отпустить его и его сотрудников за рубеж. В ответ советское правительство пытается предпринять меры, которые должны изменить ситуацию, но они не являются полностью успешными.
Возможно, так и закончилась бы история великого ученого, однажды сыронизировавшего над собственной смелостью перед большевиками: "Видите ли, это безобразие ,подлейший случай для русского человека, млевшего , как же у французов революция была, а у нас!-, произошло, когда мне уже было к 70 годам! А мне втемяшелось ,де, активная жизненная деятельность именно до 70 лет имеет свойство и возможность к развитию! Я и думал: черт с ними, пускай расстреляют! Семью жалко, которую и без того они обобрали до нитки! Но если я приму их светлое будущее, как, скажите на милость, в глаза смотреть коллегам по лаборатории Академии наук? Их всего четверо, моих верных соратников: В.В.Савич, Г.П.Зеленый, Н.А.Подкопаев и В.В.Строганов. Только они – вся моя лаборатория!Вот так я и писал их Ленину!"
В ходе той же знаменитой сентябрьской лекции , давшей своеобразный импульс булгаковской музе, академик поведал о последствиях того письма: собственно одним из них была и сама лекция - но перед этим ему дали поехать в США и Европу! Академик Сергей Федорович Ольденбург, бывший министр народного просвещения Временного правительства , перешедший на службу большевиков, имел с Павловым беседу , о которой составил донос: "С возмущением рассказал, как по поручению Ленина, к нему дважды приезжал Председатель Петросовета тов. Зиновьев : для самого академика тов. Павлова и его семьи решено было выделить ежемесячный "особый улучшенный паек": 70 фунтов пшеничной муки, 25 фунтов мяса, 12 фунтов свежей рыбы, 3 фунта черной икры, 10 фунтов бобов, 4 фунта сыра, 5 фунтов сухофруктов, 750 папирос. Но тов. Павлов воспротивился, как выразился, "запихиванию голодного рта пирогом", когда поэт Блок умер без оказания помощи. Потребовал условий для других работников института, а до той поры, пока властями не будут удовлетворены неподъемные требования, гордится, что получил самый большой урожай репы на собственноручно возделенном огороде , разрешенным ученым. Поэтому в следующий визит тов. Зиновьева он поделился добытыми данными, что Совнарком ассигновал на павловские лаборатории 942 млн. 50 тыс. руб., но по назначению дошли только 30 млн. руб. (ничтожная сумма - в 1921 году фунт муки стоил около 300 тысяч советскороссийских рублей-, авт), а остальные суммы Петросовет вынужден был употребить по иным задачам, и что по данному поводу один из уехавших его учеников организовал публикации в французских и других газетах. С удовольствием относился к , как считал, испугу тов.Зиновьева. На мой вопрос, не хотел бы он уехать, - отозвался вопросом "Питаете такую надежду?""
В мае-июне 1923 г. Иван Петрович посетил Нью-Йорк, Чикаго, Баттл Крик, Париж, Эдинбург. И нигде, слышите, нигде! русский ученый не позволил себе ни единого нелояльного высказывания в адрес Страны Советов или большевиков, хотя поводов подсобралось, хоть отбавляй.
"..Ленинская вера в светлое будущее, господа, - это какая-то нелепая контрабанда религии в марксизм! Коль вы – атеисты, окститесь! Вот вера ваша, - к вам обращаюсь, товарищ в косоворотке под гимнастеркой! - в нашу революцию... Разве здесь есть соответствие? Разве это ясное видение действительности со стороны тех, кто творил революцию во время войны. Разве не ясно было, что война сама по себе страшное и большое дело. Дай бог, провести одно дело, закончить войну. Разве были какие-либо шансы, что Россия сподобиться сделать два огромных дела сразу - и войну, и революцию? Разве не сочинил сам русский народ пословицу о двух зайцах? Я вам говорю прописные истины! Это должно быть понятно и детям", - произнес он на той же лекции, когда ему, физиологу с мировым именем, велели прочесть лекцию, посвященную анализу революционного процесса на основе впечатлений от зарубежной поездки.
" Вернувшись на Родину, я уверен, что не зря пересек всю Европу, побывал в Америке, общался со многими людьми. Поверьте коллеги, лично я не нашел никаких следов мировой революции. Никаких! Напротив, в Западной Европе под влиянием нашей пролетарской революции зародился фашизм, который неизбежно превратится в главного врага большевизма, а значит, и Советского государства!" - завершал Иван Петрович лекцию на заданную тему?
Нужно ли говорить, что стенограмма лекции тут же легла на стол - и в Смольном и в Кремле. Троцкому переслал обиженный Зиновьев с припиской "Лучше бы не возвращался очкастый сморчок!" Первым (27 сентября 1923 г.) отреагировал Л.Д.Троцкий, прислав Ивану Петровичу письмо, в котором просил подробно разъяснить классовое различия между учениями советского ученого Ивана Павлова и австрийского "неадекватного" психиатра Зигмунда Фрейда.
Но если Троцкий вмешался с одной позиции - то логика внутрибольшевистских интриг осени 1923 года вызвала реакцию Сталина и Бухарина: уже 29 сентября проходит заседание ЦК, где они редко единодушно выступили; Бухарин гневно и эмоционально клеймит товарищей-гонителей замечательного ученого Павлова; Бонч-Бруевич рассказал, что о действиях Зиновьева и Петросовета получал письмо "полное негодования, глубокой грусти и великого достоинства" и напомнил, что Павлову еще Ильичем подписана охранная грамота ,и что Ленин потребовал от Зиновьева "под его личную ответственность совершенно немедленно обеспечить Павлова и личную жизнь, его лаборатории, его животных, его помощников всем, что он только найдет нужным",- дальше выступал Сталин , который подчеркнул, что в поездке И.П. Павлов не критиковал советскую власть ("..а товарищ Павлов, как видим, имел основания, но не стал! А мы его не поздравили даже с днем рождения! Стыдно, товарищи.."- стен.), - уже на тот момент генсек Сталин тут же поручает Зиновьева обязать передать поздравления тов. Павлову , учреждении комиссии содействия павловским лабораториям под председательством наркома здравоохранения Н.А.Семашко (уже 2 октября наркомфин выделил по предложению комиссии 65 тысяч рублей золотом, о чем Семашко доложил Сталину и тут же был отправлен в Горки - чтобы знал Ленин тоже) ; юный Сергей Тарасюк (в будущем нарком внутренних дел ТаджССР) вместе с назначением начальником второго пограничного отделения ВЧК — ГПУ лично от зама Дзержинского Уншлихта получает распоряжение собрать надлежащие подарки тов Павлову - и лично доставить! для этих целей выделялся вагон!
Семашко, посетивший Ленина, поделился, что вождь поручил ему "удержать Павлова от эмиграции"-, Сталин был масштабнее - такую же задачу получили Бухарин и Енукидзе, председателю петроградской ЧК Станиславу Мессингу , находившемуся в конфронтации с Зиновьеву, было велено наблюдать, чтобы Григорий Евсеевич не обижал и не обирал русского ученого товарища Павлова, наконец, попросил Бонч-Бруевича навестить и подробно распросить , в чем еще нуждается великий физиолог.
В конце 1923 Иван Петрович писал за границу своему ученику Б.П.Бабкину: "Моя работа разворачивается в широких масштабах. У меня собралось много работников, и я не в состоянии принять всех желающих".
Уже в 1924 объём научной продукции павловского коллектива достиг уровня 1913.
Но между тем Иван Петрович продолжал шокировать партийное руководство и
правительство страны (в первую очередь — Ленинграда) своими речами,
поступками и письмами в Совнарком.
"Вы в Вашей работе, - писал Павлов Бухарину в 1931, - слишком упрощаете человека и рассчитываете его сделать истинно общественным, запирая его, например, на всяческих и бесконечных собраниях для выслушивания одних и тех же поучений <...>. Революция для меня — это действительно что-то ужасное по жестокости и насилию, насилию даже над наукой; ведь один ваш диалектический материализм по его теперешней жизненной постановке ни на волос не отличается от теологии и космогонии инквизиции". В другом письме утверждал: "А введенный в устав Академии [наук] параграф, что вся научная работа Академии должна вестись на платформе учения о диалектическом материализме Маркса и Энгельса, — разве это не величайшее насилие даже над научной мыслью? Чем это отстает от средневековой
инквизиции и т.д., и т.д., и т.д.?".
Отказываясь выполнять рекомендации управления делами Академии наук по укреплению трудовой дисциплины, Иван Петрович заявил: "Научная лаборатория - не фабрика, а я - не надсмотрщик... нельзя третировать умственный труд вполне по шаблону физического". Так же резко он отверг требования аппарата Академии наук составлять многолетние детальные планы научной работы.
Иван Петрович болезненно реагировал на отмену в начале 20-х годов докторских диссертаций, не считал правильной организацию в стране в течение 1929-1930 гг. более 30 медицинских институтов, считая, что для них нет ни кадров, ни материальной базы, и протестовал против существования вузовских кафедр, на которых не ведется научная работа. "В конце концов должна восторжествовать здравая мысль, — писал он в Академию наук, — что в высших учебных заведениях необходимы не только преподаватели, но и научные деятели с исследовательскими лабораториями. Иначе наши высшие учебные заведения превратятся в гимназии, и мы, не в пример всему культурному миру, будем лишены высших учебных заведений".
Протесты Павлова вызывали досаду и озабоченность правительства, особенно на рубеже 20-30-х годов, когда он выступил против планов такой
реорганизации Академии наук, которая должна была усилить влияние партии.
6 октября 1928 г. он писал в Совнарком: "Я считаю своим долгом обратить
ваше внимание на важную черту приближающихся выборов в Академию наук. Впервые в истории нашей Академии, насколько мне известно, государство перед выборами заявляет о желательности избрания тех или иных кандидатов. Все органы государства (пресса, руководство высших учебных заведений и общественных организаций) воинственно настаивают на исполнении его желаний. Мне кажется, что это оскорбляет достоинство Академии и ляжет тяжелым грузом на совесть академиков. Было бы справедливее, если бы государство прямо назначало в Академию лучших, с его точки зрения, людей. А как действует на людей его нынешний образ действий?!
Я приведу в пример событие, происшедшее три или четыре года назад. Тогдашний председатель Горисполкома Зиновьев подверг работников образования следующей процедуре: "Выдвинута резолюция. Кто
против? Молчание. Резолюция принята единогласно".
В те дни я встретил одного моего товарища-профессора и поделился с ним своим возмущением по этому поводу. Я должен добавить, что этот мой товарищ имел репутацию человека исключительной чести. Ответ его был следующим: "А чего вы хотите? Разве вы не знаете, что сейчас любое возражение — это самоубийство? Нельзя не признать, что наша текущая ситуация возлагает на нас огромную ответственность".
Упоминавшийся секретарь Академии наук С.Ф.Ольденбург считал, что во имя спасения Академии нужно покориться требованиям властей. Во время одного особенно жаркого спора В.И.Вернадский выступил за то, чтобы принять настойчивые указания компартии и голосовать за баллотирующихся кандидатов не персонально, а по спискам. Павлов взорвался: "То, что вы предлагаете, - это лакейство!" Попытки успокоить его не увенчались успехом... "Павлов почти кричал, что мы должны заявить о себе большевикам, что нечего их бояться, что не нужно никаких предварительных переговоров, что каждый может и должен действовать самостоятельно и т.д. Сергей (Ольденбург) решительно заявил,что ему, Ивану Павлову, позволено говорить все, что угодно, его не тронут, поскольку он находится в привилегированном положении, поскольку,
как всем известно и как утверждают сами большевики, он - идейный лидер их партии. Павлов снова вскипел. Это было ужасно!".
После этого инцидента Иван Петрович до конца своей жизни не посетил ни одного общего собрания Академии наук, считая поведение своих академических коллег в 1928-9 штрейкбрехерством и капитуляцией перед грубой силой.
Иван Петрович постоянно обращался в Совнарком с требованиями освободить из-под ареста знакомых ему людей (от академика Д.Н.Прянишникова до уборщицы институтского вивария А.И.Бархатовой), прекратить репрессии и террор в стране, а также гонения на церковь.
"Привязанный к своей Родине, - писал он в Совнарком 20 августа 1930, - считаю моим долгом обратить внимание Правительства на следующее. Беспрерывные и бесчисленные аресты делают нашу жизнь совершенно исключительной. Я не знаю цели их (есть ли это безмерно усердное искание врагов режима или метод устрашения, или еще что-нибудь), но не подлежит сомнению, что в подавляющем числе случаев для ареста нет ни малейшего основания, то есть виновности в действительности. А жизненные последствия факта повального арестовывания совершенно очевидны. Жизнь каждого делается вполне случайной, нисколько не рассчитываемой. А с этим неизбежно исчезает жизненная энергия, интерес к жизни. В видах ли это нормального государства?".
За 18 лет, прожитых Павловым при советской власти, его политические взгляды претерпели глубокие изменения. Павлова не запугали, не подкупили и не обманули, хотя большевики боролись за него - долго, терпеливо и настойчиво. Однако хитроумные спекуляции на его державном патриотизме не могли привести к желанному результату. Только приближение объективной реальности к его мечтам о Родине, с которой считается весь мир, позволило ему видеть себя гражданином Советского Союза со всеми вытекающими отсюда последствиями в мыслях и делах. При этом он сохранил за собой право говорить правительству правду, протестовать против того, что считал неправильным и вредным для российского государства. Пожалуй, как ни один другой ученый Павлов спас большое количество от репрессий. Он не звонил Сталину, хотя тот встретившись с ним во время отдыха в 1929 году (после того, как Павлову отказали в повторной нобелевской премии) дал прямые номера телефонов, - но само привилигированное положение давало себя знать.
Когда в гостях у Ивана Петровича на Николаевской набережной в 1934 г. побывал английский писатель Герберт Уэллс, он ужаснулся.
Кабинет лауреата Нобелевской премии разнообразили припасы на зиму - куча картошки и куча репы, которые академик с учениками... выращивал, чтобы выжить, согласно объяснений.Уэллс рассказал об этом Сталину, тот и тогда стерпел "чудачества": "Пожалуйста, за Павлова не переживайте!" Всю павловскую семью стали дополнительно обеспечивать с кухни Смольного.
История смерти первого в России лауреата Нобелевской премии живет в легенде. Историки ведают, так умирал Сократ.
Помните, античного философа приговорили к смерти, и он добровольно выпил из кубка цикуту, сок ядовитого зонтичного растения, что растет у нас на болотах как вёх ядовитый. Так вот, после осознанного самоубийства Сократ дожидался смерти и спокойно беседовал с друзьями.
Так и 88-летний академик Павлов. Во время очередной поездки в любимую "столицу условных рефлексов", в научный поселок Колтуши, куда за семь километров от Ленинграда ученый ездил двенадцать лет кряду, Иван Петрович простудился и 22 февраля 1936 г. заболел воспалением легких. Почувствовав недомогание, по обыкновению он счёл симптомы воспаления легких... легким "гриппозным" недомоганием и особого значения не придал.
Вечером 26 февраля 1936 г. вызванный врач констатировал тяжелую форму пневмонии.
Что сделал ученый? Иван Петрович призвал учеников и принялся, словно на плановой лекции, диктовать ощущения:
- Наблюдается падение температуры... Слабеет сердечная деятельность.
Вслушиваясь в четкую, негромкую, размеренную речь, ученики даже не заметили, как ученый буквально на их глазах скончался!
Примерно в 22 часа Павлов впал в состояние коллапса, из которого бригада прибывших медиков вывела пациента с огромным трудом. В 2 часа 45 мин., уже 27 февраля, последовал повторный коллапс, что стал роковым.
- Ну, вот, коллеги, я и умер, - сорвалось тогда с уст исследователя. - Заметьте, щетина и ногти, мне кажется, продолжают расти... Позвольте, но ведь это кора! Это кора! Это отёк коры!
...Проведенное вскрытие точно подтвердило последнюю догадку ученого о человеческом мозге, своем мозге - наличие отека коры его же собственного могучего мозга. Кстати, выяснилось, что сосуды мозга Павлова почти не были отмечены склерозом, вот откуда фонтанировала его ясность ума.
Говорят, именно в час смерти в кв.11 на Николаевской набережной, 1, явился гость, которого вежливо не принял кто-то из близких знакомых хозяина. Умопомрачительной кажется сама вежливая фраза:
- Извините, но академик Павлов вас принять не сможет. Он умирает.
Старые петербуржцы любили чесать языком, дескать, после смерти Павлова ночные одинокие прохожие не один год встречали "призрак академика", который бродил возле Церкви во имя Входа Господня в Иерусалим (Знаменская церковь). Румяное лицо, ясные голубые глаза, красные губы в совершенно детской улыбке... Это продолжалось до тех пор, пока храм на Знаменской площади (ныне - площадь Восстания), завершавший парадную часть Невского проспекта, в 1940 г. коммунисты города не снесли, решив строить метро.
Есть и другой любопытный эпизод в печатной литературе. В своей любопытной книге "Призраки Северной столицы" писатель Наум Синдаловский приводит случай. Как-то раз сноха (жена сына Владимира) академика Павлова, уже после смерти свекра, зашла в Церковь во имя Входа Господня в Иерусалим. К своему удивлению, женщина обнаружила двойника Ивана Петровича – как ни в чем не бывало, с большой церковной книгой в руках тот спускался с клироса.
Сходство казалось разительным: даже окладистая борода была подстрижена аккурат так, как и у академика! Правда, двойника выдала походка – он ступал ровно, тогда, как после перелома ноги академик Павлов сильно хромал.
Советское правительство сделало всё, чтобы надежно закрепить за Иваном Петровичем Павловым славу именно советского ученого, достаточно заметить, что в 1949 году СССР отмечал 70-летие И.В. Сталина , но и 100-летие И.П. Павлова - за мероприятия обоих юбилеев отвечал Лаврентий Берия.
Геннадий Орешкин
