Мы едем к Есенину.Журнал «ЭкоГрад» на Родине поэта

 

 

Вот и Константиново. Это самая настоящая русская деревня. «Такая, какая она и должна быть». Улица. По обеим сторонам — травка. Маленькие одноэтажные домики. Не «финские», не «канадские» и не дачные, а самые настоящие русские деревенские дома. У плетней куры гуляют, по зернышку клюют. Выхаживают важные петухи. А вот бабушка стоит у калитки. Следит за своими пеструшками. А может, и за козами — вот они, пасутся неподалеку. 

Где же он, дом Есенина? Найдем, не заблудимся. Здесь заблудиться просто негде. Особенно с экскурсоводом. Экскурсовод нам попался просто изумительный. Такое впечатление, что она — просто родственница поэта: настолько до мелочей знает она его жизнь и творчество. 

Дом этот несколько раз перестраивался, горел, окончательный вид приобрел только в 1965 году. Но разве язык повернется назвать его «новоделом»? Да и что это за слово за такое - «новодел»?! После Войны восстанавливались десятки городов и деревень: непокоренный Волгоград-Сталинград и мужественный Минск, легендарный Севастополь и древний Новгород, роскошная Варшава и деливший с нами тогда одну историю на двоих Киев. Сколько памятников истории и культуры приходилось восстанавливать, чтобы люди их не лишились навсегда! И тут — презрительное словцо «новодел». Вот двухэтажный «коттедж», построенный безо всякого вкуса и надавливающий визуально на дом священника — новодел. А в доме Сергея Александровича Есенина всю обстановку восстанавливали именно так, как и было во времена детства поэта.

Красный угол. Важнейшее место русского дома. Пусть там всего два образа Богородицы, главное, что «свято место» не пусто. На стенах — портреты родных. Сейчас, в мире, когда фотографирует любой утюг и снимки делаются по любому поводу, не понять, насколько в то время значили эти торжественные (чем-то напоминающие иконы) фото — образы родных и близких. В другом углу — похвальный лист. «Данъ сей ученику Константиновскаго сельскаго училища Рязанского уƀзда Есенину Сергƀю Александровичу за весьма хорошiе успƀхи в и отличное поведенiе, оказанное имъ въ теченiе 1908-09 учебнаго года». Огромных размеров бумага, вверху в центре — образ Спасителя, ниже — портреты Александра II, царя-освободителя, и действующих Императора и Императрицы, окантовывают похвальный лист портреты Лермонтова, Гоголя, Тургенева, Пушкина. Казалось бы, зачем я занимаю бумагу всем этим описанием деталей? Разве не достаточно привести фото? А задумайтесь: разве такое вот оформление похвального листа в сельской (!) школе не говорит о том, насколько важным стало народное просвещение на тот момент в России? Над образами — расшитой рушник, похвальный лист — в хорошей, прочной деревянной рамке. Всё самое ценное.

Кровать за пологом. Здесь от дневных трудов отдыхала мать Сергея Есенина. Над кроватью — ее «старомодный ветхий шушун». Посредине дома — маленькая комнатка. Здесь и жил в детстве Сергей Есенин. Рядом с кроватью — сундучок, куда он убирал свои книжки. В другой половине дома — самые разные предметы крестьянского быта, для готовки — горшки, для стирки — рубели, для леса — корзины, кузовки, туески, здесь же скалки, прялки... Дом — это важнейшая часть того мира, в котором вырос поэт.  Вот почему столько его стихов посвящено дому, крестьянскому быту и, конечно же, родным и близким людям.

 

 

 

С отцом поэт виделся мало: тот почти все время был в Москве на заработках. Родители отдали Сергея Есенина на воспитание деду и бабке. Вот как вспоминает об этом времени сам поэт в одном из вариантов своей автобиографии: 

«Первые мои воспоминания относятся к тому времени, когда мне было три-четыре года.

Помню лес, большая канавистая дорога. Бабушка идет в Радовецкий монастырь, который от нас верстах в 40. Я, ухватившись за ее палку, еле волочу от усталости ноги, а бабушка все приговаривает: "Иди, иди, ягодка, Бог счастье даст".

Часто собирались у нас дома слепцы, странствующие по селам, пели духовные стихи о прекрасном рае, о Лазаре, о Миколе и о Женихе, светлом Госте из Града неведомого.

Нянька — старуха приживальщица, которая ухаживала за мной, рассказывала мне сказки, все те сказки, которые слушают и знают все крестьянские дети.

Дедушка пел мне песни старые, такие тягучие, заунывные. По субботам и воскресным дням он рассказывал мне Библию и священную историю.

Уличная же моя жизнь была непохожа на домашнюю. Сверстники мои были ребята озорные. С ними я лазил вместе по чужим огородам. Убегал дня на 2-3 в луга и питался вместе с пастухами рыбой, которую мы ловили в маленьких озерах, сначала замутив воду руками, или выводками утят».

И пусть Есенины считались зажиточной семьей — Сергей Александрович всегда ощущал свое духовное родство с односельчанами, с жителями Константиново, даже шире — со всем крестьянством огромной Руси.  «Заглушила засуха засевки...», «Край ты мой заброшенный, край ты мой пустырь...», «Молитва матери» - не только удивительную красоту природы замечает он вокруг, но и боль, и труд его земляков звонко отзываются в его сердце. О них, о своих, о крестьянах — и знаменитая поэма «Анна Снегина» (конечно, и о своей судьбе тоже), и малоизвестная, но очень искренняя прозаическая повесть «Яр». Не случайно я назвал именно эти произведения. «Яр» рассказывает о судьбах нескольких крестьянских семей до революции, каким трудом они выживали, но вот не выдержали такой жизни, и полетел камень в висок помещика, не по закону, а по произволу оттянувшего у мужиков кусок земли. В этом произведении нет продолжения: бунта не происходит, старый дед берет вину на себя и идет «страдать за мир» на каторгу. «Анна Снегина» - жизнь этих же мест до, во время, а в заключении — и после революционных событий. Примечательно, что повесть «Яр» Есенин создает на заре своей творческой биографии — в 1915 году, а «Анну Снегину» завершает уже в 1925 году, ставшем для него последним. Всю свою жизнь Сергей Есенин  считал себя человеком русской деревни:

«...Что же, дайте косу, я вам покажу -

Я ли вам не свойский, я ли вам не близкий,

Памятью деревни я ль не дорожу?»

Конечно же, «память деревни» и дома была для него всем. Здесь все, вплоть до каждого дерева, до каждого кустика, было для него родным и близким.

Стоим у дома поэта. У окна — столетняя уже береза.

Белая береза

Под моим окном

Принакрылась снегом,

Точно серебром...

 

Одни из самых первых стихотворений, которые учат наизусть наши детсадовцы и школьники. Почему? Просто, как все гениальное, и понятно. Выглянул в окно — и вот она, береза, скажем, в школьном дворе. Почти каждый, по счастью, может увидеть у нас в стране такую красоту, как принакрытую снегом березу — но каждый ли сумеет разглядеть ее?

Рядом — клен. Не знаю, по каким поверьям, у каждого человека есть «свое» дерево. А может, и не поверья это, а просто наш разум, истосковавшийся по близости к природе, ищет еще один способ воссоединиться с ней. Деревом Сергея Есенина был клен.

 

 

Вот он, распустил свои темно-зеленые, начинающие уже немного желтеть ветви. Мне тоже очень нравится клен: его темная зелень укрывает и успокаивает. Но у поэта, как мне кажется, было другое восприятие. Клен — дерево-«бунтарь». У всех деревьев нашей средней полосы листья закругленные, а у клена — острые, «непричесанные». Может, тем он и нравился поэту? А еще, конечно же, видел Сергей Есенин и сходство с этим деревом — внешнее, переносившееся на внутренний план.

Раннее:

Там, где капустные грядки

Красной водой поливает восход,

Клененочек маленький матке

Зеленое вымя сосет.

«Клененочек маленький» - и подраставший в то же время юный Сергей Есенин.

Клен для поэта — дерево ключевое. Уже спустя годы, когда он возвращался в Константиново,  Есенин радовался, когда снова встречал тот самый клен. Из стихотворения «Я покинул родимый дом»:

Стережет голубую Русь

Старый клен на одной ноге. 

И я знаю, есть радость в нем

Тем, кто листьев целует дождь,

Оттого, что тот старый клен

Головой на меня похож. 

И вот уже под конец жизни — одно из последних стихотворений поэта:

Клен ты мой опавший, клен заледенелый,

Что стоишь нагнувшись под метелью белой?...

Сам себе казался я таким же кленом,

Только не опавшим, а вовсю зеленым.

Горько было вспоминать Сергею Александровичу и безвозвратно уходящие годы, и дорогих, близких ему людей: кого-то уже нет в живых, а с кем-то встретится ли еще? Как там старушка-мать? Как дед? Он так постарел, что при их встрече поэт его даже не узнал.

«Добро, мой внук,

Добро, что не узнал ты деда!..»

«Ах, дедушка, ужели это ты?» 

И полилась печальная беседа

Слезами теплыми на пыльные цветы.

«Да!.. Время!..

Ты не коммунист?»

«Нет!..»

«А сестры стали комсомолки.

Такая гадость! Просто удавись!

Вчера иконы выбросили с полки,

На церкви комиссар снял крест.

Теперь и Богу негде помолиться.

Уж я хожу украдкой нынче в лес,

Молюсь осинам...

Может, пригодится...» (С.А. Есенин, «Возвращение на Родину»)

Теперь времена другие. И крест на вершине Константиновского храма, и восстановлена часовня Святого Духа. А Дом священника Иоанна Яковлевича Смирнова — неотъемлемая часть музей-заповедника «Константиново». Сейчас, когда кресты с церквей уже не снимают, все больше и больше открывается фактов, какое значение имел отец Иоанн для становления Сергея Александровича Есенина как личности. Этот священник подходил к своим пастырским обязанностям неформально. В доме его привечали талантливую молодежь села Константиново. Говорили не только о Слове Божием: читали русскую классику, даже ставили театральные представления, например, «Бориса Годунова». По словам экскурсовода, когда Сергей Есенин еще мальчишкой в первый раз оказался в доме отца Иоанна, он осмотрелся и с удивлением воскликнул: «Батюшка! Да у Вас Гончаров! Да у Вас Достоевский!» Всматриваюсь в книжный шкаф. Действительно: Гончаров, Тургенев, Лермонтов, неожиданно — мой ивантеевский земляк Иван Федорович Горбунов, рядом, конечно же, духовные книги («Об исповеди», о святых), а также журналы. У другой стены — музыкальный инструмент,  напоминающий одновременно пианино и небольшой орган (как не разбирался в них, так и не разбираюсь). Значит, в доме отца Иоанна было место и музыке. Журналы и у другой стены. «Мирок» (в нем печатался Есенин), сборник «Радуница», который поэт послал в дар батюшке — и женские журналы. У отца Иоанна была большая патриархальная семья, нередко бывали многочисленные родственники и родственницы, одна из которых очень сильно повлияла на поэта. Но об этом чуть позже. А пока продолжаем осматриваться. Портреты родственников на стенах, рядом вышитые картины, конечно же, иконы в красном углу. А главное — в достаточно большой комнате скамеечки: здесь ждали гостей, и их приходы в свой дом батюшка рассматривал как часть своей пастырской «учебно-воспитательной» программы. Экскурсовод готова была с огромным удовольствием рассказать не одну интригующую историю из жизни юного Есенина (благо, характер у него был такой, что историй таких хватает), но ее срочно отозвали. И она включила для нас фильм об отце Иоанне и поэта. Итак, садимся и смотрим...

….В теплый погожий денек 1895 года древняя Рязань, праздновавшая свое 800-летие, свой главный подарок получила, сама того не зная, в селе Константиново. Здесь в крестьянской семье у Александра Никитича и Татьяны Федоровны родился будущий великий русский поэт Сергей Есенин. А через три дня его крестили. Нарекли по святцам, Сергеем — в честь великого заступника Земли Русской, Сергия Радонежского. Икона Сергия Радонежского, подаренная поэту настоятельницей Марфо-Мариинской обители, Великой Княгиней Елизаветой Федоровной, бережно хранилась Сергеем Александровичем всю его жизнь.

Крестил будущего поэта священник отец Иоанн Яковлевич Смирнов. По воспоминаниям, отец Иоанн умел так ладить с людьми, что не нашлось ни одного человека, который сказал бы потом о нем что-нибудь плохое. Записи современников рассказывают о том большом значении, которое имел отец Иоанн для семьи Есениных. Он венчал родителей Сергея Есенина в 1891 году, кресил его маленьких сестер, отпевал основателя рода и бабушек поэта. Церковь, где служил отец Иоанн, располагается в самом центре села. Сестры поэта вспоминали о красоте и благолепии храма в Константиново.

 Священник Иоанн Яковлевич Смирнов был отмечен десятью наградами, и от государства, и от Церкви. Особо следует отметить награду от Министерства народного просвещения. Каким же был отец Иоанн как наставник, как педагог? Об этом вспоминают однокашники, земляки, современники великого поэта. Николай Титов: «Как увидим отца Иоанна, тотчас же бежим ему навстречу и кричим: «Батюшка, к нам! Батюшка, к нам!» Кто горячее встретит, к тем и идет... У него учеба была одно удовольствие. Во-первых, у него были картинки: Всемирный потоп, Изгнание из рая, Убийство Авеля братом Каином и множество других. («Золотое правило» дидактики — науки об обучении, усвоенное нами чуть ли не с первых университетских лет, — гласит: для достижения прочного результата задействовать в процессе обучения все чувства учащегося, особенно зрение — П.К.). Во-вторых, он был красноречив. В-третьих, на его уроках ученики чувствовали себя значительно свободнее, чем у других учителей. Почему? Потому что отец Иоанн был частым гостем в крестьянских семьях, знал их заботы и нужды, крестил константиновских детей, знал своих учеников с первых дней их появления на свет».

Отец Иоанн был батюшкой кротким и требовательным, служил наставником не только находясь в храме или в школьном классе. Жительница села Константиново Анастасия Николаевна Воробьева рассказывала, вспоминая о своем детстве: «Я раз взяла у подруги красивую ленточку. А он: «Разве можно? Сейчас же отнеси!» Я: «Ну, у нее много». А он: «Ну и что, что много. Сейчас же отнеси! Не твоя». Я пошла и отнесла. А он сказал: «Не убий, не укради, не сделай жестоко человеку. Пусть тебя обидят, пусть тебя обругают, а ты скажи: «Спасибо, милый мой, доброе здоровье!» - и иди. Надо доброе дело делать, а доброе дело всегда тебя спасет.

Отец Иоанн старался выделять и привечать талантливую молодежь села Константиново, и дом его стал для Сергея Есенина вторым домом. Здесь он встретил и свою первую любовь — внучатую племянницу батюшки, Анну Сардановскую. В дальнейшем их пути разошлись, но он ее не забыл. Ее инициалы и имя подарил он героине своей поэмы «Анна Снегина», а черты ее прекрасного образа — «девушке в белой накидке», которая ему «сказала ласково: нет».

Далекие, милые были...

Тот образ во мне не угас.

Мы все в эти годы любили.

Но, значит, любили и нас.

Именно по настоянию отца Иоанна Сергей Есенин поступает в Спас-Клепиковскую учительскую школу. Там и раскрываются первые ростки его поэтического дара. А по окончании школы Сергей Есенин во второй половине 1912 года отправляется в Москву (отец его работал в Москве, чтобы прокормить семью, почти безвыездно, и Сергей помогал ему). А феврале следующего года приходит письмо в Константиново отцу Иоанну Яковлевичу Смирнову, где Сергей Есенин поздравляет его с Днем Ангела и желает дальнейшего «процветания на лоне добрых дел». Скорее всего, отец Иоанн в ответ на это поздравление делает дарственную надпись на своей фотографии, отправленной Сергею Александровичу Есенину.

В течение многих лет отец Иоанн вел дневник, где, в том числе, записывал стихи Есенина. Иоанн Яковлевич пережил своего воспитанника на два года. Но, невзирая на ореол самоубийцы, отец Иоанн нашел в себе духовные силы отслужить панихиду по Сергею Есенину по полному православному канону...

После такого фильма еще менее правдоподобной стала казаться версия о самоубийстве поэта. Несмотря на непростой, «ершистый», удалой характер Сергея Есенина, то духовное семя, которое вкладывали в него отец Иоанн и родные, навряд ли привели бы к такому концу, да еще и в чужом по духу Ленинграде. Мне кажется, что, если бы и решился поэт погубить свою душу, то сделал бы это на родной земле, в Константиново... Не к такому концу готовила его родная земля и родные люди. Родители, бабка и дед хотели видеть его сельским учителем. Педагогические способности отмечал и отец Иоанн, и другие учителя Константиновской сельской школы. Вот и она. Вывеска «Начальная земская школа» рядом с деревянной дверью.  Два класса. В обоих — печи: немаловажная по нашим условиям деталь. Лавки, конечно, не парты и не удобные столы, но ведь в обучении главное — мотивация. А у крестьянских детей, несмотря на озорство и беспокойство, она была высокая: учиться — шанс выйти «в люди». А возможности для этого были. Учили не  только грамоте. На стене — географическая карта. Причем программа по географии построена по весьма интересной и заслуживающей внимания системе: сначала - «Родиноведение» (изучение земли Рязанской, для этого было и пособие разработано), Отечествоведение (изучении географии России), мироведение (по составу тем — примерно соответствует физической географии). Программа по истории удивила с начальных тем: «Картины звериного образа жизни», «Жилища в пещерах и на деревьях», «Каменный век». Уверен, непросто было земским педагогам утвердить и реализовывать программу, по сути, объясняющую гонимую тогда теорию эволюции. Но — факт! Что касается уже истории Отечества, то здесь — не менее интересный метод: «картины из жизни». Картины Киевской Руси, Московской Руси, Петровской Руси и восемнадцатого столетия, Отечественной войны, времени Александра Второго. То есть, упор делался не на заучивание фактов и дат, а на формирование четкого и яркого образа той или иной эпохи, чему помогали и художественные произведения (список прилагается), и иллюстрации. Учебные пособия — самые разнообразные. Для самых маленьких — картинки с предметами и правильными их названиями: кастрюля, терка, сечка, огурец и т. д. Сказки Пушкина. Детская хрестоматия «Зима». Художественная литература: тут и «Кавказский пленник» Толстого, и «Песня про купца Калашникова» Лермонтова, и даже «Удиаительные приключения Тартарена Тарасконского». Зарубежная литература, однако.

 

 

 

В здании школы — богатейший материал по народному образованию в Российской Империи, которое после освобождения народа от крепостного рабства начало стремительно развиваться, нередко - «снизу», по инициативам интеллигенции, готовой идти в село учить. Стать тем самым «земством». Это были люди неравнодушные, бескорыстные, готовые «полезным трудом» вытягивать Русь из трясины невежества. Такие педагоги были и у Сергея Есенина. Земские учителя понимали, насколько их мало, и насколько много наставников понадобится обновляющейся России. Поэтому — одна из ключевых особенностей: посещавших школу крестьянских детей самих учили... учить. Второклассники могли уже обучать первый класс, третий класс — второклассников, а дальше для самых способных был путь в учительскую семинарию. Причем организован процесс был на научной основе: в школе разнообразные

пособия и руководства по педагогике, методике и дидактике (науке об обучении). Вообще, народные школы — тема для целой серии статей и исследований (например, почему в «темной и лапотной» России в школе для крестьянских детей стоят в расписании беседы по арифметике и физике). Общее впечатление: образование, полученное в сельской школе Сергеем Есениным, было более чем прочное и основательное. И, главное, помогло развиться его творческому дару.

Идем к церкви. Батюшки, к сожалению, на месте не оказалось. За церковью — Ока. На этом берегу горки, другой — гладкий. Там лесок по всему тому берегу реки. За ним — поле, а дальше снова леса. Не темные, хвойные, а приветливые, которые так и манят к себе. Не буду долго описывать всю эту красоту. Не смогу. И фотография, даже самая профессиональная, не передаст, насколько же дивные эти места! Там надо быть. Просто быть, и все. И лучше всего — на рассвете. Почему? Послушайте:

Задремали звезды золотые,

Задрожало зеркало затона,

Брезжит свет на заводи речные

И румянит сетку небосклона.

Улыбнулись сонные березки,

Растрепали шелковые косы.

Шелестят зеленые сережки,

И горят серебряные росы.

У плетня заросшая крапива

Обрядилась ярким перламутром

И, качаясь, шепчет шаловливо:

«С добрым утром!»

 

Я намеренно привел здесь это самое трогательное, самое душевное стихотворение великого Сергея Есенина. Просто закрой глаза, дорогой читатель, и представь себе эту родную и милую сердцу картину. И приезжай сюда, в Константиново. Иначе, как говорил Паровозик из Ромашково, можно опоздать на целую вечность.

 

 

…

Дорога домой немного затянулась. Пообедали в неплохой столовой музея-заповедника. Добрые люди довезли до Рязани, где мы немного погуляли. Нашли мебельный магазин, оставшийся еще с советских времен: буквы «Мебель» никто все это время не менял, а в самом магазине стоит большущий олимпийский мишка. Да-да, с того самого 1980 года. Попутчик довез нас до Москвы безо всяких приключений, быстро и спокойно (как и тот человек, что отвез нас в Константиново), спасибо им за это!

Но с возвращением домой для нас ничего не закончилось. Осталось найти ответ на вопрос — как же рождаются истинно русские, до глубины души «наши» поэты? И что нужно, чтобы и дальше звучало русское слово, оставаясь духовной пищей и лекарством для последующих поколений?

Число три — одно из тех, на которое человечество издавна обратило внимание, вкладывая в него глубинный смысл. И для того, чтобы на Русской земле смог родиться ее самый народный поэт, сложилось триединство: влияние на зарождающийся поэтический дар Сергея Есенина Церкви (и лично — отца Иоанна Смирнова, священника-просветителя), веками сложившегося уклада сельской жизни и до боли берущей за душу Среднерусской природы. То, следы чего мы пока еще можем наблюдать в Константиново. То, что мы можем еще сохранить. Только среди русской действительности во всех смыслах этого слова не угаснет русская речь, но продолжит свое живое течение, порождая и тех, кого мы назовем мастерами слова. Как, например, Николай Рубцов: у того было свое Константиново, и всю жизнь он вспоминал «деревню Николу, где кончил начальную школу». Но, если сравнить времена становления Есенина и Рубцова, то Николая Михайловича сопровождал уже другой уклад жизни. Отец ушел на фронт, и вырос в итоге Николай Рубцов в детском доме. Оба они повидали и другую, городскую жизнь. А тосковали, кажется, по одному и тому же.

Как мало надо этим брадачам,

Чья жизнь в сплошном

Картофеле и хлебе.

Чего же я ругаюсь по ночам

На неудачный горький жребий? 

(С.А. Есенин, «Русь уходящая»)

 

И сравните у Рубцова:

«Ах, что я делаю, зачем я мучаю

Больной и маленький свой организм?

Ах, по какому же такому случаю?

Ведь люди борются за коммунизм!

(прямо так и слышится ироничный голос автора, не правда ли?! - П.К.)

Скот размножается, пшеница мелется,

И все на правильном таком пути...

Так замети меня, метель-метелица,

Ох, замети меня, ох, замети!»

 

Официальные лозунги не удовлетворяли ни того, ни другого. Есенин метался — а может, за «ними» правда, за теми, кто «защищал великую идею»? Жизнь до революции Сергей Александрович знал и не идеализировал. Может стоит, «задрав штаны, бежать за комсомолом»? Его-то родным, крестьянам, стало вроде как лучше:

Я слушаю. Я в памяти смотрю,

О чем крестьянская судачит оголь:

«С Советской властью жить нам по нутрю...

Теперь бы ситцу... Да гвоздей немного...»

Им «по нутрю» - а ему-то нет? Вот он, источник этих без преувеличения страданий поэта! Пытается он перековать себя, переделать. Получается мучительно. Отсюда его якобы «атеистические» стихотворения и признания в автобиографиях. Что-то, может, подсказывали на ухо (а то и не на ухо, а говорили в открытую) «умные люди» в кожаных куртках и с заряженными «Маузерами». Писал вроде бы «что надо»  - получалось все равно «не то». Не свое. Отсюда — разудалая «Москва кабацкая». Человек потерял себя. Свой уклад жизни. Неужели навсегда? Неужели никогда не пройдет больше по деревне «милостник Никола» и не настанет «Троицыно утро»? Уйдет навсегда то дорогое и милое сердцу, что досталось от матери, от бабушки с дедом, что вкладывал в своих духовных чад отец Иоанн?!

Раньше учительница литературы говорила нам: «Есенин покончил с собой, потому что боялся, что стальной трактор снесет его родные березы». То, что поэт наложил на себя руки — вопрос более чем спорный. Не случайно «его» батюшка, отец Иоанн Смирнов, зная все слухи о будто бы самоубийстве поэта, отслужил полную православную панихиду по рабу Божию Сергию — поэту Сергею Александровичу Есенину; и тот на отдельном листе был записан в поминальной книге батюшки, в книге тех людей, о ком он молился каждый день. А вот насчет трактора и берез — правда. Вспомним историю (в любой ее версии, по любому учебнику): русская деревня преобразилась. И во времена Рубцова она была уже не той, каким было есенинское Константиново. Но все-таки деревня если и расстается со своим укладом, то медленно-медленно. Это отразилось на мироощущении и во многом помогло сформироваться поэтическому таланту Николая Рубцова.

Идет старик в простой одежде.

Один идет издалека

Не греет солнышко, как прежде

Шумит осенняя река.

… … … … … … … 

Глядит глазами голубыми,

Несет котомку на горбу,

Словами тихими, скупыми

Благодарит свою судьбу.

Не помнит он, что было прежде,

И не боится черных туч,

Идет себе в простой одежде,

С душою светлою, как луч!

 

Кто этот старик из стихотворения Николая Рубцова? Уж не «милостника» ли «Миколу» — Николая Чудотворца из поэмы Сергея Александровича Есенина — встретил Рубцов? Тот, что кормит лесных тварей, молится о «скорбью вытерзанном люде», разговаривает со Спасом и Божьей Матерью?

О том, что болит его душа по уходу Руси православной, Руси христианской, Николай Рубцов по сути  открыто признается в стихотворении «Вечером».

С моста идет дорога в гору,

А на горе - какая грусть! -

Лежат развалины собора,

Как будто спит былая Русь.

 

Вот чего не хватает поэту! Не было в его детстве и юности всего того богатства русской православной народной культуры, которым Бог наградил Сергея Есенина через его родных, через отца Иоанна и школу. И все же голос той Руси пробивается: через родную природу и через русский деревенский уклад жизни, который не спешит меняться. Через великую русскую литературу, в том числе — через творчество Сергея Есенина, с которым Рубцов был, конечно, знаком. Так — опираясь на родную природу (уже не рязанскую, но вологодскую, с виду другую, строгую, но чистую и светлую) и на родную культуру, на глубоко христианский традиционный уклад жизни (который не искоренить разрушенным собором) — родился и вырос самобытный поэт-патриот:

Тихая моя Родина:

Ивы, река, соловьи...

Мать здесь моя похоронена

В детские годы мои.

…. … …. … … … … 

С каждой избою и тучею,

С громом, готовым упасть,

Чувствую самую жгучую,

Самую смертную связь.

 

Не случайно, побывав в Константинове, я так много внимания уделил не только Сергею Александровичу Есенину, но и Николаю Михайловичу Рубцову. Потому что ошибся Сергей Есенин, называя себя «последним поэтом деревни». Родила наша земля и других замечательных певцов Руси деревенской, один из которых — Николай Рубцов — своим жизненным и творческим путем показался мне ближе всего к Сергею Есенину. И, сравнивая их, пытался выявить ответ на вопрос: что же должно произойти, чтобы вырос настоящий русский поэт?

Я увидел родной край Сергея Есенина, без которого он не представлял себе жизни; видел чУдную, никакому описанию не поддающуюся природу вдоль Оки; узнал, насколько значило христианское просвещение и, конкретно, личность отца Иоанна Смирнова для становления будущего поэта. Землю Вологодскую, на которой вырос Николай Михайлович Рубцов, тоже посчастливилось повидать. Пусть и не те конкретно места, не «деревню Николу», но видел красоту земли Русского Севера. Давным-давно был и в Болдине, вдохновлявшем Александра Сергеевича Пушкина. И не нужно проводить масштабное литературоведческое исследование, чтобы понять простую-простую, но невероятно глубокую истину: «Рыбе - вода, птице - воздух, зверю - лес, степь, горы. А человеку нужна Родина».

Каждому человеку нужна Родина. И разве без нее сможет жить и творить настоящий поэт — голос народа, сердце народа?! Как сможем мы и наши потомки понять и полюбить Есенина — если не сохранится Константиново, Пушкина — без Михайловского и Болдина, Тургенева — без Спасского-Лутовинова, Тютчева — без Муранова?! Разнообразна наша страна. Есть в ней и Сибирские необъятные просторы тайги, и тундра, и горы. Есть деревни, села и поселки городского типа, где природа совсем недалеко («вот моя деревня, вот мой дом родной»), а есть большие индустриальные города, где все твои просторы — это две комнаты, а природа — парк на другом конце города (если он вообще есть). И все-таки, есть то, что всех нас объединяет: это наша история и культура. В том числе — Сергей Александрович Есенин и его творчество. И все граждане нашей страны (в особенности юные граждане), откуда бы они ни были — из Норильска и Искитима, Дзержинска и Братска, Челябинска и Ханты-Мансийска, Дербента и Петропавловск-Камчатского — должны иметь такую возможность: приехать в Константиново (Мураново, Болдино...) и ощутить, что «это все свое, родное». Что твой мир - это не только однушка или двушка в спальном районе, подъезд, двор, завод, на котором тебе предстоит работать (проблема «моногородов»), серые улицы, магазины, машины... Что есть еще в России места, родные для всех и для каждого. Они должны иметь возможность проникнуться душой есенинской поэзии, а вместе с ней — понять, чем жили веками наши деды и прадеды. Понять русскую деревню, одну из основ нашей России — и для этого одноэтажные деревенские домики, бабушки, козы и куры, березы и клены не менее важны, чем сами здания музея-заповедника. Почувствовать себя здесь как дома, зарядиться живительной силой этого места. Константиново — это настоящее сокровище природы и культуры, право на которое имеет каждый житель нашей страны, а не только избранные.  В  таких местах формируется «культурный код». А наш «культурный код», что бы ни происходило в жизни всей страны или отдельного человека, всегда строился на христианских православных началах, на жизни не только для себя, на любви к Родине и родному краю, на настрое на честный, созидательный труд и защиту всего того, что для нас дорого и свято.

Такова задача, которую Константиново выполняет — не побоюсь этого слова — для формирования духовного здоровья, силы и крепости народа России.

 

 

 

 

 

 

Если мы сохраним такие «места силы», это будет огромным подспорьем для возрождения духовно-нравственных традиций, на которых веками строилась наша страна. А будут расти нравственно здоровые и правильно ориентированные поколения — кто знает, может, и  родится на нашей земле новый, совершенно другой (каждый великий велик по-своему) — но подлинно народный поэт, каким был Сергей Александрович Есенин.

 

 

Добавить комментарий

Имя (обязательное)

E-Mail (обязательное)

Подписаться на уведомления о новых комментариях

Обновить

Отправить

Отменить