Хроники незабытых дней. 6

Хроники незабытых дней. 6 - фото 1

Впервые в Интернете - роман Владимира Гросмана
"Хроники незабытых дней". Часть 6.

 

 

 

 

Владимир Гросман в баре отела Шератон, Бомбей 1984 г.

Шарж Нарасимхи Рао

Хороших людей он всегда изображал босыми

 

 

 

 

 

 

 

Чёрная метка

 

Чёрную метку, а в сущности пригласительный

билет на казнь, получил в феврале, но не буду забегать

вперёд, расскажу всё по порядку. В зимние ка

никулы по школам и училищам города, как всегда,

прошла волна предпраздничных вечеров. Состоялся

такой вечер и у нас, и завуч Герма, сокращенно от

гермафродит (она коротко стриглась, говорила как

мужик басом, но почему-то носила юбку), следуя народной

мудрости – нет строже монаха, чем бывший

чёрт – назначила меня ответственным за порядок.

Среди шпаны школьного масштаба я ещё пользовался

некоторым уважением, хотя всё чаще ловил презрительные,

а порой враждебные взгляды бывших товарищей

по оружию. По своему они были правы, я и

сам не люблю ренегатов.

Не помню точно, что произошло на вечере, но пришлось

сцепиться с подвыпившим пацаном с улицы

по кличке Чибис. Тщедушный и нагловатый он, что

называется, сам нарвался. В общем, надавал ему по

ушам, выставил за дверь школы, и на обычные в таких

случаях обещания встретиться в другом месте и

горько пожалеть о содеянном не обратил внимания.

Через несколько дней с трудом прорвавшись на

танцы в педучилище, возле раздевалки неожиданно

увидел пару нечистых – Олега Коробова, недавно вернувшегося

из колонии (в школе он так и не восстановился),

и Чибиса. Короб – руки в карманах, в чёрном

наглухо застёгнутом пальто и надвинутой на глаза

кепке, гляделся как типичный образчик уголовной

напыщенности, а узкоплечий, весь расхристанный

Чибис в ватнике нараспашку и в валенках с отворотами

напоминал драчливого колхозного тракториста.

Завидев меня, оба прекратили разговор, нехорошо

глядя в мою сторону. В зале они не появлялись. Уходя,

увидел парочку вновь, но уже в окружении нескольких

незнакомых парней зверской наружности,

шаривших цепкими глазами по толпе выходящих.

Проскочить удалось незаметно, надев своё приметное

пальто уже на улице. Отлавливали явно меня и не с

целью пожелать спокойной ночи. Стало тревожно, альянс

двух личных недругов ничего хорошего не сулил.

До конца каникул на танцы не ходил, сидел в

своей комнате, читая книги. Бабушка подозрительно

комментировала на кухне:

– Ишь, франт коровьи ноги, дома кукует. Небось

опять где-то набедокурил.

Вскоре, возвращаясь вечером с тренировки, у

самого подъезда столкнулся с парнями с вурдалачьими

лицами. Те, молча расступились, пропустив меня,

но насторожило брошенное кем-то слово: «Этот». Встреча

была явно не случайной, и я серьёзно струхнул.

Вица-мариец, единственный, оставшийся из прошлой

жизни союзник, поговорив со своими, хмуро сообщил,

что пасут меня ребята из Чебоксар, и дело тут

не только в Чибисе. В душу стала забираться тоска,

тоска и сожаление об утраченном покровительстве

всесильного Белика. Он бы уладил все вопросы одним

своим словом.

Неприятность случилась, как всегда со мной, в

субботу. Несколько дней над городом бушевала пурга,

затем распогодилось, выглянуло холодное зимнее

солнце, и я в прекрасном настроении направился на

лыжные соревнования. От занятий в школе участников

гонки освободили, как тут не радоваться. Отдышавшись

после дистанции, не спеша чистил от снега

лыжи, когда незнакомый мальчонка сунул мне в руку

бумажку и, пробормотав на одном выдохе: «пацаны

велят, шоб приходил», тут же смылся. Я тупо уставился

на листок – пригласительный билет на завтрашний

вечер художественной самодеятельности в

лесном техникуме, после концерта – танцы. Лесной

техникум – территория чужая, там правят «вокзальные».

Место опасное. Своих на вечере не будет, да и

своих-то не осталось. Не пойти нельзя, иначе весь

город узнает, что я сдрейфил. Деваться некуда, пора

идти на поклон к Белику.

Прямо с соревнования, с лыжами на плече и бутылкой

портвейна в кармане (жалкая компенсация

за отступничество) направился в «Каноссу». Условным

стуком забарабанил в знакомую, обитую войлоком

дверь. На крыльцо вышел Стас и уставился сквозь

меня. Был он весь серый и мятый, наверное, с похмелья,

с глазами пустыми без зрачков, как у персонажей

на полотнах Модильяни. В дом не впустил, переступая

босыми ногами на заснеженном крыльце, молча

выслушал мои сбивчивые объяснения и бесцветным

голосом, вынес приговор:

– Кличут на толковищу? Стало быть, не в цвет

попал ты с Чибисом. Топай, вариантов нет.

Аудиенция закончилась, дверь закрылась, и я остался

на ступеньках один, рассматривая следы босых

ног на подтаявшем снегу. Сдал меня Белик,

а скорее всего сам бакланьё натравил. Вот она, расплата

за предательство, говорили же мне: «Входи –

бойся, выходи – оглядывайся».

На следующий вечер, когда я, увязая в свеженамет

ённых сугробах, добрался до здания техникума,

самодеятельный концерт был в полном разгаре. Из

ярко освещенных окон актового зала доносилось заунывное

хоровое пение. Исполнялась знакомая с детских

лет песня о Щорсе. Отец говорил, что я пел её на

руках у мамы, провожая его на фронт. Сейчас, когда

хор с упоением выводил «… голова обвязана, кровь

на рукаве, след кровавый стелется по сырой траве»,

впервые вдумался в смысл этих слов, и песня показалась

зловещим пророчеством. У входа бурлила разноголосая

нетрезвая толпа жаждущих прорваться на

танцы. Когда размахивая пригласительным билетом,

пробился вперёд, двери под напором тел распахнулись,

и людской поток внёс меня в здание. Дежурные,

с матом вытолкав прорвавшихся обратно, намертво

забаррикадировали подъезд и поспешили на

концерт.

Фойе почти опустело, однако меня ждали. В середине

зала, сбившись в кружок, осталась компания

парней – те же трое залётных и Чибис, а в центре

группы маячила сутулая спина Короба. Угрюмые и

настороженные лица, руки в карманах. Помните, как

казак в «Пропавшей грамоте», увидев рожи, ждущие

его у костра, подумал «… в другое время, бог

знает чего бы не дал, лишь бы уклониться от этого

знакомства». Лучше Гоголя не скажешь, но именно

такие мысли пришли в голову, когда разглядел комиссию

по встрече.

По спине, как в детские годы, пробежал озноб

предательской паники. На непослушных ногах, но с

недовольным видом человека, оторванного от важных

дел, вплотную подошёл к компании и, игнорируя остальных,

нахраписто поинтересовался у Олега, кому

я срочно понадобился. Чебоксарские, лениво мазнув

по мне равнодушными глазами, уставились в разные

стороны, словно три головы сытого дракона. Где-то за

их спинами мельтешило красное от водки и злобы

лицо Чибиса. Как того требовал этикет, мы с Коробом

некоторое время осторожно стращали друг друга, используя

рифмованную матершину в различных её

сплетениях и вариантах, в результате чего, выяснилась

официальная предъява – я не по делу избил малолетку

(Чибис оказался на год младше), за что и

должен ответить. Сейчас мы вдвоем с невинно пострадавшим

проследуем в туалет, где покалякаем один

на один. Обвинение было явно фуфловое, однако на

душе полегчало. Ну, набьем друг другу лица, глядишь,

на этом и закончим. В крайнем случае, поддамся,

чтобы все были довольны.

Внезапно чужие парни оживились, двое схватили

меня за руки, третий, быстро обшарив карманы

пальто и пиджака, вытащил складной нож и передал

его Олегу. Я потребовал обыскать Чибиса.

– Уже обшмонали, чистый он, – глумливо заверил

Короб, – или мне не веришь?

Сказать «не верю» – значило нанести смертельное

оскорбление, и пришлось смириться. В ту же секунду

меня развернули и, слегка подтолкнув в спину,

направили в сторону длиннющего, ярко освещённого

коридора, в конце которого располагался туалет.

Голая подстава, вот она, хвалёная воровская справедливость,

грош цена блатному кодексу чести! Тут-то и

охватил меня настоящий страх, не детская боязнь грядущей

физической боли, а липкий, парализующий

волю, первобытный ужас живого существа в предчувствии

гибели. Без единой мысли, словно лунатик,

бредущий из ниоткуда в никуда, двинулся по указанному

маршруту. Чёртов малолетка, шагал сзади,

наступая на пятки и надсадно дыша в шею, свистящим

шёпотом обещал изрезать меня на ремни. Где-то

вычитанное высокопарное выражение «запах смерти

» обрело реальное воплощение в зловонии сортирной

хлорки, пропитавшей пол и стены бесконечной

кишки коридора.

Угрозы, доходившие до сознания, как через подушку,

наконец вернули к действительности. Я судорожно

пытался припомнить приёмы боевого самбо

против ножа. Ничего путного в голову не пришло, но

неожиданно в правом кармане пальто нащупалась

английская булавка. Не вынимая руку из кармана,

разогнул её и решил – только войдём в туалет, воткну

остриё в ненавистное лицо infante terrible и дам

дёру. Обратно нельзя, выход заблокирован компанией

Короба, но впереди в торце коридора чёрным провалом

зияло широкое окно, в которое царапалась засыпанная

снегом еловая лапа, Выбью стекло, нырну

в сугроб, а там – через забор и дворами до дома. План,

конечно, слабоват, но времени на иные придумки не

оставалось, того и гляди ударит финкой. Я почти физически

ощущал пронзительную боль в шее.

Не зря друзья считали меня везунчиком. «Фарт

за деньги не купишь» – говаривал Белик. Едва дошагали

до туалета, как дверь изнутри рывком отворилась,

и в пролёте возникла громоздкая фигура в

чёрном свитере. Мужик радостно облапил меня и, обдав

сивушным ароматом, заорал:

– Малой! Ты-то мне и нужен!

Имя спасителя давно стёрлось в памяти, но бугристое,

густо побитое оспой лицо, цветом и фактурой

напоминавшее вареный кукурузный початок и сейчас

стоит перед глазами. Не рискнул бы назвать его

красавцем, однако в тот момент показалось, что не

видел лика прекрасней. Знал о нём немногое. В прошлом

неплохой боксёр, он, как водится, не выдержав

бремени славы, начал пить, отметился на зоне и в

последнее время тёрся с «заводскими». Не из блатных,

но дядя уважаемый. В последнюю зиму он частенько

появлялся в нашем дворе с просьбой вызвать

жившую в соседнем подъезде, молодую татарку, преподавательницу

физкультуры в пединституте. К счастью,

именно сейчас ему приспичило увидеться с дамой

сердца и мне выпала честь сообщить ей благую

весть. Моего согласия он, конечно, не спрашивал, да

и не нужно было, я бы отправился за дамой, даже

если её охранял Шурале*.

Излучая взаимную радость, мы в обнимку прошествовали

по коридору к раздевалке мимо оторопевшего

Короба со товарищи. За нами, немного приотстав,

угрюмо плёлся Чибис, но кто посмеет тронуть

меня в присутствии столь значимой персоны? Между

тем фойе быстро наполнялось людьми. Измученные

концертом зрители сноровисто выносили из актового

зала ряды стульев, расчищая пол для долгожданных

танцев, девицы прихорашивались у единственного

зеркала, из репродуктора гремела «Кукарача». Окружавшему

миру не было дела до меня, моих радостей

и печалей, жизнь продолжалась. Нервная дрожь в

мускулах прошла, напряжение спало, уступив место

полуистеричному веселью.

К сожалению, быстро покинуть здание не удалось.

Уже на выходе бывшего чемпиона окружили

поклонники и, не помню каким образом, мы очутились

в буфете. Пиво, естественно, закончилось, но у

нескольких почитателей нашлось по бутылке заныканного

в карманах портвейна, и время пролетело в

приятных воспоминаниях. Ёрзая на стуле, как на горячей

сковороде, я несколько раз порывался уйти, но

под выразительным взглядом патрона затихал.

Когда, наконец, спустились вниз, танцульки заканчивались,

звучал традиционный «Севастопольский

вальс» и разгорячённый народ, получив пальто, валил

на улицу. Уже в дверях пришлось остановиться,

навстречу людскому потоку, тяжело дыша, пробирались

несколько парней, волоча по ступенькам что-то

тяжёлое. Образовалась давка, взвизгнула женщина,

нагловатый голос сзади озабоченно вопрошал: «Кого

замочили? Не нашего?» Толпа расступилась, безжизненное

тело опустили на затоптанный ленолиум пола.

Человек лежал на боку спиной к нам, неловко подвернув

руку. Из спины, под правой лопаткой торчал

кончик ножовки, обмотанный изоляционной лентой.

Кто-то из толпы вырвал из тела заточку, и из узкого

разреза слабым фонтанчиком запульсировала кровь.

Она тонкой струйкой стекала на пол, образуя маленькую

лужицу в свете ламп, казавшуюся чёрной. Мне

не надо было заглядывать в бледное лицо лежащего,

чтобы опознать Вальку Хвоща. Третьего пальто цвета

крем-брюле в городе не было.

Хвощёв провел в больнице больше месяца, но

выжил. Я забросил тренировки и вплоть до весенних

экзаменов старался не появляться на улице по вече

рам, впрочем, попытки свести счёты больше не повторялись.

На следующий день после выпускного

бала сел в поезд и отправился в Москву. Впереди,

маня тысячами огней и пугая неизвестностью, бурлил

человеческими страстями громадный, никогда

не спящий город, который не раз будет жестко ставить

меня перед важным выбором, а порой исподволь

проверять на моральную вшивость. Хотя отъезд

больше походил на бегство, настроение было боевое.

Сидя у окна, смотрел на проносящиеся мимо лесные

пейзажи, и под стук колёс повторял про себя строки

Безумного Эдгара.

 

Надев перевязь

И не боясь

Ни зноя, ни стужи, ни града,

Весел и смел,

Шел рыцарь и пел

В поисках Эльдорадо.

 

Кстати, в те годы Э. По был изъят из библиотек,

как «реакционный романтик и буржуазный разложившийся

мистик», и томик его стихов попал ко мне

случайно.

Не буду в угоду канонам сюжета и литературному

письму утверждать, что в последние школьные

годы мечтал о Гоа. Если и грезил о чём-то, то о женщинах.

Романтические фантазии были вытеснены

сиюминутной жестокостью бытия, но вероятно надежда

увидеть Южные моря всё же теплилась где-то в

глубинах подсознания.

Думается, пора поставить точку в хронике школьных

событий, однако прежде, чем приступить к рассказу

о первой и долгожданной встрече с роскошью

индийских тропиков добавлю несколько слов о последнем

визите в заснеженную Йошкар-Олу. Вернулся

через четырнадцать лет, будучи взрослым женатым

человеком, уже научившимся не подменять ре

альность фантазиями. Прилетел всего на два дня

в свирепые декабрьские морозы, как раз на Николу

Зимнего. Живя в изнеженной столице и разъезжая в

автомобиле, давно перестал одеваться по-зимнему и

по Йошкар-Оле пришлось скакать козлом в легкомысленном

пальтишке и лёгких мокасинах. Не могу сказать,

что замучила ностальгия, просто после прочтения

книг И. Солоухина и увлекательных трудов П. Флоренского

я заинтересовался иконописью и даже стал

азартно собирать старые доски. Начало коллекции

положили несколько семейных икон, хранившихся у

маминых родственников в Калуге. В город моей юности

привело желание взглянуть на малоизвестную

чудотворную икону Царевококшайской Божьей Матери

и заодно спросить Стаса Белика, кто же заказал

меня гангстерам из славного города Чебоксары и почему

несчастного Хвоща, спутав со мной, пырнули

под правую лопатку. Промахнулись или не хотели

убивать? Тогда почему не шилом в задницу?

Город изменился, оброс новыми зданиями. Сталинский

ампир уступил место аскетичному хрущевскому

модерну. Исправно работало освещение, но улицы,

как и прежде, утопали в снежных сугробах –

дворники не спешили с уборкой.

Остановился в только что отстроенной гостинице,

стоящей рядом с нашим старым домом. Без особого труда

вселился в люкс, отвоевав номер у мелкого партийного

функционера из Сернура. Мне иначе нельзя – столичная

штучка, член Союза журналистов. Как говорили

в Одессе – «лопни, но держи фасон».

Первым делом навестил родную школу, попил чаю

с бывшим физиком, ставшим директором, расцеловался

с дряхленькой учительницей литературы, после

чего вдруг стало жалко себя, бедных учителей и

вообще весь мир. Не возвращайся туда, где был счастлив,

сказано кем-то из мудрых.

В церкви случился облом. Чудотворную икону

перевезли в какую-то дальнюю деревню. И правильно

сделали, религия есть опиум для трудового советского

народа, нам бы водки побольше. Воспрял духом

только вечером, отыскав в покосившемся бараке располневшего

Вицу-марийца. Мы торжественно напились

в старом деревянном ресторане «Онар», где в

неряшливой, неумело раскрашенной тётке официантке

с трудом опознал первую школьную красавицу из

параллельного класса. От Вицы узнал безрадостные

новости. Не буду перечислять имена всех павших героев,

скажу только об упомянутых в «Хрониках».

Белик исчез из города лет десять назад, скоморох Пеца

опять в тюрьме, Зюзя погиб в лагере, Тараска женат,

потихоньку спивается. С удовольствием посудачили

об Олеге Коробове, который женился на учительнице

десятью годами старше, воспитывал двух дочерей и

преподавал рисование в начальных классах какой-то

школы на окраине города. А ведь какие надежды подавал,

мог бы стать вором «в рамке». Sic transit gloria mundi!

Было забавно смотреть на постаревшее, с неизменной

чёлкой и заметно проступившими угорскими

скулами, лицо Вицы и слушать его жалобы на жизнь.

После второй отсидки Вица «завязал», влился в ряды

пролетариата и теперь рулил таксистом. Работа хлебная,

да вот беда, за год его уже дважды грабили. Нет

уважения к авторитетам, не стало былого благочестия,

совсем распустилась молодёжь.

Следующим днем, освежившись четвертинкой,

улетел в Москву в хандре, душевном смятении и в

жеваном пальто. Ночью в люксе отказало отопление

и пришлось спать, не раздеваясь.

До командировки в Индию, о которой и не мечтал,

оставалось три года.

Р.S. Не сомневаясь в эзотерической взаимосвязи

событий, полагаю, что опыт, приобретенный в

юности помог уцелеть в последующих жизненных

передрягах. Во всяком случае, улица, а не родители

и школа научила держать удар и, оказавшись на

земле, ванькой-встанькой подниматься на ноги. Позднее

убедился, что и в цивилизованном мире правят

законы городских окраин, а телефонным звонком

из просторного кабинета с портретом вождя,

могли завалить человека так же проворно, как заточкой

в зассанном подъезде с разбитой лампочкой.

Сказанное не означает, что ратую за обязательное

дворово-уличное воспитание. Боже упаси! Наш

случай, скорее, приятное исключение. Может быть

Судьба щедро сдала козыри, возможно сам научился

ловко банковать, но дожить до моих лет при столь

резком старте – само по себе немалое достижение.

Сожалею, что так и не рассказал о первой встрече

с золотопесчаными пляжами Гоа, как обещал,

но об этом – во второй части «Хроник» (рабочее

название – «Тропики»), которая ещё не написана.

А пока, если вам не удалось попасть на концерт

органной музыки XVI века, и вечер оказался свободным,

почитайте мою книжку. После окончания

школы началась другая жизнь, и скучной её не назовёшь.

Уж я постарался.

Во всяком случае, получилось как в сказках

Шехерезады: чем дальше, тем интереснее.

____________________________________

Шурале* – персонаж татарского фольклора, насмерть щекотавший

заблудившихся в лесу смельчаков.

 

Томилино – Калангут – Томилино 2011 г.

 

 

(продолжение следует)

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Материал подготовила

Алёна Подобед

 

Добавить комментарий


Защитный код
Обновить