Впервые в Интернете - роман Владимира Гросмана
"Хроники незабытых дней". Часть 6.
Владимир Гросман в баре отела Шератон, Бомбей 1984 г.
Шарж Нарасимхи Рао
Хороших людей он всегда изображал босыми
Чёрная метка
Чёрную метку, а в сущности пригласительный
билет на казнь, получил в феврале, но не буду забегать
вперёд, расскажу всё по порядку. В зимние ка
никулы по школам и училищам города, как всегда,
прошла волна предпраздничных вечеров. Состоялся
такой вечер и у нас, и завуч Герма, сокращенно от
гермафродит (она коротко стриглась, говорила как
мужик басом, но почему-то носила юбку), следуя народной
мудрости – нет строже монаха, чем бывший
чёрт – назначила меня ответственным за порядок.
Среди шпаны школьного масштаба я ещё пользовался
некоторым уважением, хотя всё чаще ловил презрительные,
а порой враждебные взгляды бывших товарищей
по оружию. По своему они были правы, я и
сам не люблю ренегатов.
Не помню точно, что произошло на вечере, но пришлось
сцепиться с подвыпившим пацаном с улицы
по кличке Чибис. Тщедушный и нагловатый он, что
называется, сам нарвался. В общем, надавал ему по
ушам, выставил за дверь школы, и на обычные в таких
случаях обещания встретиться в другом месте и
горько пожалеть о содеянном не обратил внимания.
Через несколько дней с трудом прорвавшись на
танцы в педучилище, возле раздевалки неожиданно
увидел пару нечистых – Олега Коробова, недавно вернувшегося
из колонии (в школе он так и не восстановился),
и Чибиса. Короб – руки в карманах, в чёрном
наглухо застёгнутом пальто и надвинутой на глаза
кепке, гляделся как типичный образчик уголовной
напыщенности, а узкоплечий, весь расхристанный
Чибис в ватнике нараспашку и в валенках с отворотами
напоминал драчливого колхозного тракториста.
Завидев меня, оба прекратили разговор, нехорошо
глядя в мою сторону. В зале они не появлялись. Уходя,
увидел парочку вновь, но уже в окружении нескольких
незнакомых парней зверской наружности,
шаривших цепкими глазами по толпе выходящих.
Проскочить удалось незаметно, надев своё приметное
пальто уже на улице. Отлавливали явно меня и не с
целью пожелать спокойной ночи. Стало тревожно, альянс
двух личных недругов ничего хорошего не сулил.
До конца каникул на танцы не ходил, сидел в
своей комнате, читая книги. Бабушка подозрительно
комментировала на кухне:
– Ишь, франт коровьи ноги, дома кукует. Небось
опять где-то набедокурил.
Вскоре, возвращаясь вечером с тренировки, у
самого подъезда столкнулся с парнями с вурдалачьими
лицами. Те, молча расступились, пропустив меня,
но насторожило брошенное кем-то слово: «Этот». Встреча
была явно не случайной, и я серьёзно струхнул.
Вица-мариец, единственный, оставшийся из прошлой
жизни союзник, поговорив со своими, хмуро сообщил,
что пасут меня ребята из Чебоксар, и дело тут
не только в Чибисе. В душу стала забираться тоска,
тоска и сожаление об утраченном покровительстве
всесильного Белика. Он бы уладил все вопросы одним
своим словом.
Неприятность случилась, как всегда со мной, в
субботу. Несколько дней над городом бушевала пурга,
затем распогодилось, выглянуло холодное зимнее
солнце, и я в прекрасном настроении направился на
лыжные соревнования. От занятий в школе участников
гонки освободили, как тут не радоваться. Отдышавшись
после дистанции, не спеша чистил от снега
лыжи, когда незнакомый мальчонка сунул мне в руку
бумажку и, пробормотав на одном выдохе: «пацаны
велят, шоб приходил», тут же смылся. Я тупо уставился
на листок – пригласительный билет на завтрашний
вечер художественной самодеятельности в
лесном техникуме, после концерта – танцы. Лесной
техникум – территория чужая, там правят «вокзальные».
Место опасное. Своих на вечере не будет, да и
своих-то не осталось. Не пойти нельзя, иначе весь
город узнает, что я сдрейфил. Деваться некуда, пора
идти на поклон к Белику.
Прямо с соревнования, с лыжами на плече и бутылкой
портвейна в кармане (жалкая компенсация
за отступничество) направился в «Каноссу». Условным
стуком забарабанил в знакомую, обитую войлоком
дверь. На крыльцо вышел Стас и уставился сквозь
меня. Был он весь серый и мятый, наверное, с похмелья,
с глазами пустыми без зрачков, как у персонажей
на полотнах Модильяни. В дом не впустил, переступая
босыми ногами на заснеженном крыльце, молча
выслушал мои сбивчивые объяснения и бесцветным
голосом, вынес приговор:
– Кличут на толковищу? Стало быть, не в цвет
попал ты с Чибисом. Топай, вариантов нет.
Аудиенция закончилась, дверь закрылась, и я остался
на ступеньках один, рассматривая следы босых
ног на подтаявшем снегу. Сдал меня Белик,
а скорее всего сам бакланьё натравил. Вот она, расплата
за предательство, говорили же мне: «Входи –
бойся, выходи – оглядывайся».
На следующий вечер, когда я, увязая в свеженамет
ённых сугробах, добрался до здания техникума,
самодеятельный концерт был в полном разгаре. Из
ярко освещенных окон актового зала доносилось заунывное
хоровое пение. Исполнялась знакомая с детских
лет песня о Щорсе. Отец говорил, что я пел её на
руках у мамы, провожая его на фронт. Сейчас, когда
хор с упоением выводил «… голова обвязана, кровь
на рукаве, след кровавый стелется по сырой траве»,
впервые вдумался в смысл этих слов, и песня показалась
зловещим пророчеством. У входа бурлила разноголосая
нетрезвая толпа жаждущих прорваться на
танцы. Когда размахивая пригласительным билетом,
пробился вперёд, двери под напором тел распахнулись,
и людской поток внёс меня в здание. Дежурные,
с матом вытолкав прорвавшихся обратно, намертво
забаррикадировали подъезд и поспешили на
концерт.
Фойе почти опустело, однако меня ждали. В середине
зала, сбившись в кружок, осталась компания
парней – те же трое залётных и Чибис, а в центре
группы маячила сутулая спина Короба. Угрюмые и
настороженные лица, руки в карманах. Помните, как
казак в «Пропавшей грамоте», увидев рожи, ждущие
его у костра, подумал «… в другое время, бог
знает чего бы не дал, лишь бы уклониться от этого
знакомства». Лучше Гоголя не скажешь, но именно
такие мысли пришли в голову, когда разглядел комиссию
по встрече.
По спине, как в детские годы, пробежал озноб
предательской паники. На непослушных ногах, но с
недовольным видом человека, оторванного от важных
дел, вплотную подошёл к компании и, игнорируя остальных,
нахраписто поинтересовался у Олега, кому
я срочно понадобился. Чебоксарские, лениво мазнув
по мне равнодушными глазами, уставились в разные
стороны, словно три головы сытого дракона. Где-то за
их спинами мельтешило красное от водки и злобы
лицо Чибиса. Как того требовал этикет, мы с Коробом
некоторое время осторожно стращали друг друга, используя
рифмованную матершину в различных её
сплетениях и вариантах, в результате чего, выяснилась
официальная предъява – я не по делу избил малолетку
(Чибис оказался на год младше), за что и
должен ответить. Сейчас мы вдвоем с невинно пострадавшим
проследуем в туалет, где покалякаем один
на один. Обвинение было явно фуфловое, однако на
душе полегчало. Ну, набьем друг другу лица, глядишь,
на этом и закончим. В крайнем случае, поддамся,
чтобы все были довольны.
Внезапно чужие парни оживились, двое схватили
меня за руки, третий, быстро обшарив карманы
пальто и пиджака, вытащил складной нож и передал
его Олегу. Я потребовал обыскать Чибиса.
– Уже обшмонали, чистый он, – глумливо заверил
Короб, – или мне не веришь?
Сказать «не верю» – значило нанести смертельное
оскорбление, и пришлось смириться. В ту же секунду
меня развернули и, слегка подтолкнув в спину,
направили в сторону длиннющего, ярко освещённого
коридора, в конце которого располагался туалет.
Голая подстава, вот она, хвалёная воровская справедливость,
грош цена блатному кодексу чести! Тут-то и
охватил меня настоящий страх, не детская боязнь грядущей
физической боли, а липкий, парализующий
волю, первобытный ужас живого существа в предчувствии
гибели. Без единой мысли, словно лунатик,
бредущий из ниоткуда в никуда, двинулся по указанному
маршруту. Чёртов малолетка, шагал сзади,
наступая на пятки и надсадно дыша в шею, свистящим
шёпотом обещал изрезать меня на ремни. Где-то
вычитанное высокопарное выражение «запах смерти
» обрело реальное воплощение в зловонии сортирной
хлорки, пропитавшей пол и стены бесконечной
кишки коридора.
Угрозы, доходившие до сознания, как через подушку,
наконец вернули к действительности. Я судорожно
пытался припомнить приёмы боевого самбо
против ножа. Ничего путного в голову не пришло, но
неожиданно в правом кармане пальто нащупалась
английская булавка. Не вынимая руку из кармана,
разогнул её и решил – только войдём в туалет, воткну
остриё в ненавистное лицо infante terrible и дам
дёру. Обратно нельзя, выход заблокирован компанией
Короба, но впереди в торце коридора чёрным провалом
зияло широкое окно, в которое царапалась засыпанная
снегом еловая лапа, Выбью стекло, нырну
в сугроб, а там – через забор и дворами до дома. План,
конечно, слабоват, но времени на иные придумки не
оставалось, того и гляди ударит финкой. Я почти физически
ощущал пронзительную боль в шее.
Не зря друзья считали меня везунчиком. «Фарт
за деньги не купишь» – говаривал Белик. Едва дошагали
до туалета, как дверь изнутри рывком отворилась,
и в пролёте возникла громоздкая фигура в
чёрном свитере. Мужик радостно облапил меня и, обдав
сивушным ароматом, заорал:
– Малой! Ты-то мне и нужен!
Имя спасителя давно стёрлось в памяти, но бугристое,
густо побитое оспой лицо, цветом и фактурой
напоминавшее вареный кукурузный початок и сейчас
стоит перед глазами. Не рискнул бы назвать его
красавцем, однако в тот момент показалось, что не
видел лика прекрасней. Знал о нём немногое. В прошлом
неплохой боксёр, он, как водится, не выдержав
бремени славы, начал пить, отметился на зоне и в
последнее время тёрся с «заводскими». Не из блатных,
но дядя уважаемый. В последнюю зиму он частенько
появлялся в нашем дворе с просьбой вызвать
жившую в соседнем подъезде, молодую татарку, преподавательницу
физкультуры в пединституте. К счастью,
именно сейчас ему приспичило увидеться с дамой
сердца и мне выпала честь сообщить ей благую
весть. Моего согласия он, конечно, не спрашивал, да
и не нужно было, я бы отправился за дамой, даже
если её охранял Шурале*.
Излучая взаимную радость, мы в обнимку прошествовали
по коридору к раздевалке мимо оторопевшего
Короба со товарищи. За нами, немного приотстав,
угрюмо плёлся Чибис, но кто посмеет тронуть
меня в присутствии столь значимой персоны? Между
тем фойе быстро наполнялось людьми. Измученные
концертом зрители сноровисто выносили из актового
зала ряды стульев, расчищая пол для долгожданных
танцев, девицы прихорашивались у единственного
зеркала, из репродуктора гремела «Кукарача». Окружавшему
миру не было дела до меня, моих радостей
и печалей, жизнь продолжалась. Нервная дрожь в
мускулах прошла, напряжение спало, уступив место
полуистеричному веселью.
К сожалению, быстро покинуть здание не удалось.
Уже на выходе бывшего чемпиона окружили
поклонники и, не помню каким образом, мы очутились
в буфете. Пиво, естественно, закончилось, но у
нескольких почитателей нашлось по бутылке заныканного
в карманах портвейна, и время пролетело в
приятных воспоминаниях. Ёрзая на стуле, как на горячей
сковороде, я несколько раз порывался уйти, но
под выразительным взглядом патрона затихал.
Когда, наконец, спустились вниз, танцульки заканчивались,
звучал традиционный «Севастопольский
вальс» и разгорячённый народ, получив пальто, валил
на улицу. Уже в дверях пришлось остановиться,
навстречу людскому потоку, тяжело дыша, пробирались
несколько парней, волоча по ступенькам что-то
тяжёлое. Образовалась давка, взвизгнула женщина,
нагловатый голос сзади озабоченно вопрошал: «Кого
замочили? Не нашего?» Толпа расступилась, безжизненное
тело опустили на затоптанный ленолиум пола.
Человек лежал на боку спиной к нам, неловко подвернув
руку. Из спины, под правой лопаткой торчал
кончик ножовки, обмотанный изоляционной лентой.
Кто-то из толпы вырвал из тела заточку, и из узкого
разреза слабым фонтанчиком запульсировала кровь.
Она тонкой струйкой стекала на пол, образуя маленькую
лужицу в свете ламп, казавшуюся чёрной. Мне
не надо было заглядывать в бледное лицо лежащего,
чтобы опознать Вальку Хвоща. Третьего пальто цвета
крем-брюле в городе не было.
Хвощёв провел в больнице больше месяца, но
выжил. Я забросил тренировки и вплоть до весенних
экзаменов старался не появляться на улице по вече
рам, впрочем, попытки свести счёты больше не повторялись.
На следующий день после выпускного
бала сел в поезд и отправился в Москву. Впереди,
маня тысячами огней и пугая неизвестностью, бурлил
человеческими страстями громадный, никогда
не спящий город, который не раз будет жестко ставить
меня перед важным выбором, а порой исподволь
проверять на моральную вшивость. Хотя отъезд
больше походил на бегство, настроение было боевое.
Сидя у окна, смотрел на проносящиеся мимо лесные
пейзажи, и под стук колёс повторял про себя строки
Безумного Эдгара.
Надев перевязь
И не боясь
Ни зноя, ни стужи, ни града,
Весел и смел,
Шел рыцарь и пел
В поисках Эльдорадо.
Кстати, в те годы Э. По был изъят из библиотек,
как «реакционный романтик и буржуазный разложившийся
мистик», и томик его стихов попал ко мне
случайно.
Не буду в угоду канонам сюжета и литературному
письму утверждать, что в последние школьные
годы мечтал о Гоа. Если и грезил о чём-то, то о женщинах.
Романтические фантазии были вытеснены
сиюминутной жестокостью бытия, но вероятно надежда
увидеть Южные моря всё же теплилась где-то в
глубинах подсознания.
Думается, пора поставить точку в хронике школьных
событий, однако прежде, чем приступить к рассказу
о первой и долгожданной встрече с роскошью
индийских тропиков добавлю несколько слов о последнем
визите в заснеженную Йошкар-Олу. Вернулся
через четырнадцать лет, будучи взрослым женатым
человеком, уже научившимся не подменять ре
альность фантазиями. Прилетел всего на два дня
в свирепые декабрьские морозы, как раз на Николу
Зимнего. Живя в изнеженной столице и разъезжая в
автомобиле, давно перестал одеваться по-зимнему и
по Йошкар-Оле пришлось скакать козлом в легкомысленном
пальтишке и лёгких мокасинах. Не могу сказать,
что замучила ностальгия, просто после прочтения
книг И. Солоухина и увлекательных трудов П. Флоренского
я заинтересовался иконописью и даже стал
азартно собирать старые доски. Начало коллекции
положили несколько семейных икон, хранившихся у
маминых родственников в Калуге. В город моей юности
привело желание взглянуть на малоизвестную
чудотворную икону Царевококшайской Божьей Матери
и заодно спросить Стаса Белика, кто же заказал
меня гангстерам из славного города Чебоксары и почему
несчастного Хвоща, спутав со мной, пырнули
под правую лопатку. Промахнулись или не хотели
убивать? Тогда почему не шилом в задницу?
Город изменился, оброс новыми зданиями. Сталинский
ампир уступил место аскетичному хрущевскому
модерну. Исправно работало освещение, но улицы,
как и прежде, утопали в снежных сугробах –
дворники не спешили с уборкой.
Остановился в только что отстроенной гостинице,
стоящей рядом с нашим старым домом. Без особого труда
вселился в люкс, отвоевав номер у мелкого партийного
функционера из Сернура. Мне иначе нельзя – столичная
штучка, член Союза журналистов. Как говорили
в Одессе – «лопни, но держи фасон».
Первым делом навестил родную школу, попил чаю
с бывшим физиком, ставшим директором, расцеловался
с дряхленькой учительницей литературы, после
чего вдруг стало жалко себя, бедных учителей и
вообще весь мир. Не возвращайся туда, где был счастлив,
сказано кем-то из мудрых.
В церкви случился облом. Чудотворную икону
перевезли в какую-то дальнюю деревню. И правильно
сделали, религия есть опиум для трудового советского
народа, нам бы водки побольше. Воспрял духом
только вечером, отыскав в покосившемся бараке располневшего
Вицу-марийца. Мы торжественно напились
в старом деревянном ресторане «Онар», где в
неряшливой, неумело раскрашенной тётке официантке
с трудом опознал первую школьную красавицу из
параллельного класса. От Вицы узнал безрадостные
новости. Не буду перечислять имена всех павших героев,
скажу только об упомянутых в «Хрониках».
Белик исчез из города лет десять назад, скоморох Пеца
опять в тюрьме, Зюзя погиб в лагере, Тараска женат,
потихоньку спивается. С удовольствием посудачили
об Олеге Коробове, который женился на учительнице
десятью годами старше, воспитывал двух дочерей и
преподавал рисование в начальных классах какой-то
школы на окраине города. А ведь какие надежды подавал,
мог бы стать вором «в рамке». Sic transit gloria mundi!
Было забавно смотреть на постаревшее, с неизменной
чёлкой и заметно проступившими угорскими
скулами, лицо Вицы и слушать его жалобы на жизнь.
После второй отсидки Вица «завязал», влился в ряды
пролетариата и теперь рулил таксистом. Работа хлебная,
да вот беда, за год его уже дважды грабили. Нет
уважения к авторитетам, не стало былого благочестия,
совсем распустилась молодёжь.
Следующим днем, освежившись четвертинкой,
улетел в Москву в хандре, душевном смятении и в
жеваном пальто. Ночью в люксе отказало отопление
и пришлось спать, не раздеваясь.
До командировки в Индию, о которой и не мечтал,
оставалось три года.
Р.S. Не сомневаясь в эзотерической взаимосвязи
событий, полагаю, что опыт, приобретенный в
юности помог уцелеть в последующих жизненных
передрягах. Во всяком случае, улица, а не родители
и школа научила держать удар и, оказавшись на
земле, ванькой-встанькой подниматься на ноги. Позднее
убедился, что и в цивилизованном мире правят
законы городских окраин, а телефонным звонком
из просторного кабинета с портретом вождя,
могли завалить человека так же проворно, как заточкой
в зассанном подъезде с разбитой лампочкой.
Сказанное не означает, что ратую за обязательное
дворово-уличное воспитание. Боже упаси! Наш
случай, скорее, приятное исключение. Может быть
Судьба щедро сдала козыри, возможно сам научился
ловко банковать, но дожить до моих лет при столь
резком старте – само по себе немалое достижение.
Сожалею, что так и не рассказал о первой встрече
с золотопесчаными пляжами Гоа, как обещал,
но об этом – во второй части «Хроник» (рабочее
название – «Тропики»), которая ещё не написана.
А пока, если вам не удалось попасть на концерт
органной музыки XVI века, и вечер оказался свободным,
почитайте мою книжку. После окончания
школы началась другая жизнь, и скучной её не назовёшь.
Уж я постарался.
Во всяком случае, получилось как в сказках
Шехерезады: чем дальше, тем интереснее.
____________________________________
Шурале* – персонаж татарского фольклора, насмерть щекотавший
заблудившихся в лесу смельчаков.
Томилино – Калангут – Томилино 2011 г.
(продолжение следует)
Материал подготовила
Алёна Подобед
