Сегодня в гостях у литературной страницы "Экограда" замечательная питерская поэтесса Марина Чекина
- Марина, расскажите о себе.
- Я родилась 26 марта 1955 года в Ленинграде. В настоящее время проживаю в Санкт-Петербурге. Закончила среднюю школу № 508 в Ленинграде в 1972 году и факультет журналистики ЛГУ в 1979 году.
Публиковалась: газета «Ленинские Искры», сборник «День Поэзии» (Ленинград) 1986 год, многотиражные газеты «Трибуна Кировцев», «Веретено», «Электросила», альманах «Интернетто» 7 и 8, Альманах "Гармония", Антология "Земляки", Антология «Многоточие» 9 и 10 выпуски, в сборнике Библиотека "Литературной газеты "ЛИК", антологии «Аничков мост» Современная поэзия о Петербурге, сборниках «ДОЛГО БУДЕТ КАРЕЛИЯ СНИТЬСЯ...», «ВЕЛИКИЙ ШЕЛКОВЫЙ ПУТЬ». Опубликовала две книги стихов: «Ещё не забыто плаванье…» и «333 стихотворения». В 2008 году заняла первое место в антиглобалистском конкурсе "Живи, Земля" с публикацией в итоговом сборнике. Посещала ЛИТО: при газете «Ленинские Искры» в 1972-1974 гг., руководитель В.А.Лейкин, «Нарвская застава» в 1984-1985 гг., руководитель В.А.Халупович, «Содружество поэтов и бардов на Торжковской», руководитель А.В.Давыдов.
Стихи пишу давно, но с большими перерывами. Очередной период творческого подъёма начался в апреле 2006 года.
- Марина, что такое «Экология» в вашем понимании?
- Что такое для меня экология? Это очень объёмный вопрос, поэтому постараюсь вкратце. Экология – это ЦБК на берегу Байкала, об опасности постройки которого прокричал ещё С.А.Герасимов в фильме «У озера», это огромная, чудовищная городская свалка на Волхонском шоссе, напротив Южного кладбища, это многократно возросшее число машин в городах и количество мусора в контейнерах во дворах, это заросли борщевика на когда-то урожайных колхозных полях, это несанкционированная застройка в прибрежной зоне водоёмов, это мерзавец на иномарке, выбрасывающий на перекрёстке прямо на дорогу содержимое пепельницы и так далее, и так далее…
Всё это очень грустно. И всё это, к сожалению, от меня не зависит. Что зависит от меня? Не гадить вокруг себя, что я и стараюсь делать по мере сил всю мою сознательную жизнь.
Сублимация полёта
Посвящается Диме Керусову (Вадиму Михеенко)
Что людям ведомо паренье
На крыльях в небе, словно птице,
Когда-то было – нет сомненья…
Теперь полёт ночами снится.
А боги завистью чреваты,
Проект остался не одобрен:
Разумный, да ещё крылатый –
Уж слишком богу уподоблен.
Отняв крыла, клубок эмоций,
Любовь и ненависть в сплетеньи,
Швырнули нам, глядишь, привьётся,
Чтоб не совсем бесцветной тенью
Слонялись люди по планете,
Скучны, бескрылы, приземлены –
Цивилизованные йети,
Толпа на шарике зелёном.
Но, как ни жаль, на самом деле,
Эмоций ткань весьма воздушна,
И прижилась не в каждом теле,
И не во все проникла души…
Но тем, кому доступны чувства,
Бескрылости ущербна квота.
Они придумали искусство,
Как сублимацию полёта.
Ненавижу по городу ездить в час «пик»,
А ещё избегаю поездок в метро,
Хоть маршруты его пролегли напрямик –
Подземелья моё не выносит нутро.
То ли дело – средина рабочего дня,
Или вечер, полого стекающий в ночь,
Силуэты рельефней в вечерних огнях,
А потоки машин разбегаются прочь.
Огибает автобус прямые углы,
Длинным телом изящно верша поворот,
И корявые ветви вплетают стволы
В кружевные узоры чугунных ворот.
Мост Калинкин усталую спину согнул
Над Фонтанкой, цепями прикованный к ней,
Как кандальник над тачкой, навьюченный мул,
До конца монотонно-безрадостных дней.
А когда новостройки объятья свои
Распахнут, как карету услужливый грум,
То уже не букет «золотого аи» –
Золотистое пиво приходит на ум.
А в старинных районах меня никогда
Не заботят – давненько замечено мной –
Ни одежда, ни сон, ни питьё, ни еда,
Лишь возвышенных строк поэтический строй.
Я сочувствую тем, кто с годами привык,
Глядя в спины таких же усталых людей,
Покоряться жестокому времени «пик»…
А ведь город – прекрасен. Бери и владей!
Магнитные сползают полюса,
Смещаются природные сезоны,
Но так же лучезарны небеса,
Хотя в снегу апрельские газоны.
А в сердце – эндорфин-адреналин.
И сквозь метель бредущая надежда,
Глядишь, ещё развеет зимний сплин,
Прошедшего и будущего между…
Ну, а пока беснуется метель,
Тревожит сердце злая аритмия,
Но, вдруг, да расстарается апрель,
Глядишь, ещё воскликну: Mamma mia!
Любуясь зеленеющей травой,
Смывая с рук следы смолистых почек,
Раскинувших листву над головой
Влюблённых пар и горьких одиночек.
Воспрянет мир, очищен ото льда
И одержим поставленною целью.
Но чёрный снег не тает никогда
В глубоких складках горного ущелья.
Напишем...
«Пой же, поэт, тело зимы…»
И.А.Бродский
***
Примиряет с жизнью скотской
Между стадом и правительством
Наша мука – рифмоплётство,
Наше счастье – сочинительство.
Мимо нас, что стали старше,
Прут положенными квотами
Демонстрации и марши,
Выборы с переворотами…
Снег пойдёт сплошной стеною –
Мы родим ассоциации
С наплывающей волною
Склада хлопковой плантации.
А придёт весна живая,
Оглушив звонками птичьими –
Стосковаться успеваем
Мы по снежному величию.
И стихи опять напишем,
И сравним со снежной ватою
Мелкие снежинки вишен,
Яблонь хлопья розоватые.
В Никарагуа...
От летнего зноя мы ноем и ноем, пока не
Завоет привычно метель, ледяная и злая.
А там, в Никарагуа люди живут на вулкане,
Который уснул, и проснётся, когда пожелает,
Который засыпал поля вулканическим пеплом,
Ему безразлично, Сандино рулит иль Сомоса.
Кто жил на вулкане, чья воля с годами окрепла,
Тот кофе растит, игнорируя цену вопроса,
И ловит тунца, барракуду, макрель и дорадо…
Предельно снижаясь над тёмной водой океана,
И так же, как люди, уверенно зная, что надо,
Судам параллельно летят и летят пеликаны.
И если смертельно устану от наших традиций,
От климата, правил, от неисполнимых желаний,
Уеду в Манагуа, чтобы навек заблудиться –
Там нет городских адресов, номеров и названий.
Противоречия
Для од, для панегириков и басен
Рождает побудительный мотив
Мой город, сколь чарующе-ужасен,
Настолько же пугающе-красив.
Лежит в основе странность и нелепость,
Недавно расшифрованная мной:
Мой город обозначившая крепость,
Являвшаяся, в сущности, тюрьмой.
И сердце бьёт набат в грудную клетку –
Так в сетке мышеловки бьётся мышь –
Когда играешь в русскую рулетку
С сосульками, слетающими с крыш.
И давит опустившиеся плечи
Отнюдь не грузом прожитых годов
Чудовищный накал противоречий
В одном из лучших в мире городов.
Он словно нарочито обесточен,
Когда с зарёй встречается заря,
Усугубляя прелесть белой ночи –
И в сумраке финала декабря.
Свободы дух сквозит тоской острожной,
Терзает шторм ли, душит полный штиль…
Осела на сугробах придорожных
Земная грязь, космическая пыль.
Сущность...
Как сущность, запечатанная в призме,
Душа чиста, сколь тело ни греши,
А потому, при прочем атеизме,
Мне верится в бессмертие души.
О да, религиозность нынче в моде,
Хотя понятно: искренность – не та…
Но, при моём скептическом подходе,
Я верую в страдания Христа.
Я не склоняю голову покорно,
Берусь решать, кто гений, кто злодей,
Ведь образ и подобие, бесспорно,
Не каждому достались из людей.
Наполнен мир предательством и ложью.
Кощунствую, но чёрт меня возьми! –
Пришли на смену заповедям божьим
Законы, сочинённые людьми.
Неправильно, что хлеб тем больше труден,
Чем более тебе необходим,
И что судья неправый – неподсуден,
А кто не судит вовсе – тот судим.
В котле противоречий мало прока,
Расшифровать посыл – особый дар:
Не то воздать врагу «за око – око»,
Не то другую щёку – под удар?
Порой вопрос существенней ответа:
Боясь ли, ненавидя иль любя,
Концом бесславным призрачного света
И ближнего пугаем, и себя?
Клином
(Из Музейного цикла)
Курсирую сквозь Питер спозаранку
В тисках своей рабочей кабалы.
Встречаются друг с другом у Фонтанки
По-достоевски острые углы.
Здесь, у мостов Калинкиных, калина
Не прижилась, лишь слова звук пустой,
Окно в торце, и свет сошёлся клином,
Схлестнувшись с обступившей чернотой.
И, городом больные горожане,
Мы так же угловаты, как и он,
Влиянию словесных недержаний
Подвержены с наветренных сторон.
За каждый пряник ждём удара плети,
За ложку мёда – жала диких пчёл.
А город по прошествии столетий
Маразму паранойю предпочёл.
Он разболтает в лужах на дороге
Словесную бессовестную муть,
Таких насочиняет патологий,
Что Достоевский может отдохнуть.
Пахнёт холодным ветром Петрограда,
Под сердцем отзовётся горячо:
Идёт мужик к Румянцевскому саду
С винтовкой через правое плечо.
Повеет революцией, войною,
И век не тот, и я уже не та…
Но, обогнув, увижу за спиною
Привычный абрис чёрного зонта.
И вспомню про забытые перчатки,
Когда накроет холода волной,
И жёлудь сухо щёлкнет о брусчатку –
Затвором за напрягшейся спиной…
ПСЫ
(Из Музейного цикла)
Можно нас приметить где угодно:
Грязных, разномастных и блохастых,
Мы перемещаемся свободно –
Ну, не в самый центр, не стану хвастать.
Да, оно нам к центру – и не надо,
Нам и на окраине неплохо,
Мы кускам заплесневелым рады,
Пусть перепадает нам по крохам.
И вожак давно уже разнюхал,
Где под вечер можно «бросить кости»,
Чтоб пригрелось ноющее брюхо
И бока в болячках и коросте.
Не кичимся мы происхожденьем,
Если в чём тягаемся, то в силе,
Радует не самый факт рожденья –
Что слепыми нас не утопили.
Я от вас всей правды не укрою,
От меня, пожалуй, не убудет,
Даже удивительно: порою
Так, как мы, живут ещё и люди!
А из нас – любой – телок молочный,
Коль по одному да в тихом месте.
Но не будет спуску – это точно,
Если мы голодные и вместе.
Может быть, судьба разгонит вскоре:
Каждый умирает в одиночку,
Но не приближайтесь к нашей своре,
Нам ещё не время ставить точку.
Трубач
Сыграй мне мелодию жизни, трубач,
Протяжный мотив разбивая синкопой,
Пускай застоявшихся коников — вскачь,
Их вялую иноходь дробя галопом.
Играй, согревая унылый мотив
Уместными всплесками импровизаций,
Туманную белую ночь осветив
Огнём фейерверка и громом оваций.
Которых не ждёшь, но внезапности — рад,
Готовый к любым виражам и сюрпризам.
Пусть дождь с пузырями прольётся, стократ
Мотив повторяя по гулким карнизам.
Играй, не смотри на того, кто лимон
Кусает, оскалясь из первого ряда,
Пусть будет причин замолчать — миллион —
Играй — для себя, для души, для парада…
То громче, то тише, но не замолкай,
Веди по тропинке, идущей по краю,
А чтобы меня не тянуло за край —
Играй — для меня, для Вселенной играя!
Святая пора
Благодатного лета настала святая пора,
Весь закончился сев, назревает момент урожая.
Накатился июнь, подошла к Магомету — гора:
Вся в истоме земля, каждый лучик копя и стяжая.
Каждой каплей дождя, по-хозяйски радея о ней,
И омоет вершки, и кореньям оставит напиться.
Испытавший хоть раз эту летнюю прелесть дождей,
Не забудет сиявшие радостью мокрые лица.
А земля — тяжела, и горда этим бременем сил,
Прорастающих зёрен, мясистых стеблей и кореньев,
А налившийся луг, где пока что никто не косил
Молодую траву — яркий фон соловьиному пенью.
Самый-самый подъём — этот яркий горячий июнь,
И ещё впереди вся макушка цветущего лета…
Полной грудью вздохни, одуванчика шарики сдунь!
Посреди ноября обязательно вспомнится это…
Дары
Потоками жертвенной крови на капищах мегалитов,
Слезами свечного воска в гуманнейшей из религий —
Грехи человеческой плоти пока ещё не отмыты,
Не выручит власяница и горестные вериги.
От странности храмов Мальтийских — до всех куполов сусальных,
От древности — и доныне, короче, от сих и до сих:
Энергия душ безмятежных, в пределах копясь астральных,
Идеи несёт живущим, понять не стремящимся их.
С веками намоленных мест, с новейших церквей и погостов
Живых оппонентов мольбы — ответно летят в небеса.
Но плохо налажена связь — услышать друг друга непросто,
И, чаяньям всем вопреки, стихают во тьме голоса…
А золото — вечный кумир, всегда прикрывающий святость,
Поскольку от блеска — в глазах — лишь искры, а прочее — дым…
Наверное, мудрость веков, а не вековая предвзятость,
Открыты, и то не всегда: пожившим, усталым, седым…
Осталось навеки загадкой, иллюзией и обманом,
Проклятием преисподней, вместо Господнего дара,
И золото Влада Дракулы, не давшееся османам,
И золото Мачу-Пикчу, не давшееся Писарро.
Бушмены
Калахарских песков иссушающий зной…
Только память одна и сулит перемены –
И опять за водой, за судьбой, за бедой,
Как бесплотные тени, шагают бушмены.
В этих крайностях ритм гармонический зреть –
Это ж надо иметь убежденья какие!
Испокон, и сегодня, и завтра, и впредь –
Силой духа одной покоряя стихию.
В соглашении вечном с природой самой,
Против всех и в едином порыве со всеми,
Оснащая свой лук ядовитой стрелой,
Побеждают прогресс и всесильное время.
Не пророча, что съедет с орбиты Земля,
Ожидая дождя с терпеливостью зверя,
По пескам Калахари шагают, пыля,
Лишь в одно предсказание истово веря.
Что наполнится вновь дождевою водой
Пересохшая дельта реки Окаванго,
И насытит стада, что бредут чередой,
Без различий породы, размера и ранга.
Погода такая
Снег по сырому асфальту ложится золою,
Зонтик кокетки мгновенно становится блёклым.
То ли туман источается влажной землёю,
То ли дыханье людей оседает на стёкла.
Оттепель – дар января. Далеко до Крещенья,
За две недели успеет ещё подморозить.
Скоро малыш Иисус возвестит о прощенье
И всепрощенья для многих опасной угрозе.
Тесен душе атеизм да истрёпан с годами,
Хочется быть, ну, по крайности, богоугодным.
Но почему-то в сегодняшней жизненной драме
Грех искупать за другого становится модным.
Нет уже смысла от горших из бед зарекаться:
День бы настал! А настанет – даруется пища.
Ты на ногах, значит, участь твоя – спотыкаться…
Всё же из прочих судов – предпочтителен Высший!
Сеется влага с небес, оставаясь на грани
Плюса и минуса, каплей снежинка стекает.
Что узаконится в мире – по завтрашней рани
Будет понятно… Что делать: погода такая…
Апрельское
А в российских садах воробьишки – привычны и стреляны,
И вороны боятся куста – на свету и во мгле.
Да и нам не впервой: то мороз – по сентябрьской зелени,
То колючий снежок – по нагретой апрелем земле.
Нас опять норовят – провести на мякине отсеянной,
И холодной водою иссохшее горло обжечь.
Я рискую прослыть ретроградкой, публично осмеянной,
Но себе дозволяю, другим запрещенную, речь.
Что откуда идёт: из души, подсознанья, сознания?
Закипает, как в толще земной, фантастический жар.
Смесью пирокластической – льётся поток созидания,
Всё разрушив сначала – одной из неназванных кар.
И судьбе вопреки, и пословицам мудрым не следуя,
Подождав, чтоб немного остыла родная земля,
Соберу семена, разделив, чтоб досталось соседу, я
На рассвете пойду в золотые от Солнца поля.
Кину горсточку – пуганым нашим, забитым и стреляным –
Как впервые, хлебну из возникшего вновь родника.
Альвеолы наполню воздушно-сквозными апрелями,
В талых лужах – по сини небес поплывут облака.
Материал подготовила
Алёна Подобед
