Его фотокамера рассказала нам всем события последних десятилетий! Поэтому и о себе самом пусть юбиляр - вот уж не подходяще для Юрия Михайловича именование - пусть расскажет сам!
- Я из Киева. Я родился в Киеве в актерской семье. Я думаю, что отец был тоже в значительной степени моим учителем, хотя он даже этого не подозревал. Потому что, будучи актером весьма известным в Киеве, в 41-м году, имея бронь, возможность работать в фронтовых бригадах, 27 июня пошел в армию. Я знаю две таких истории, еще один человек, который тоже мог избежать армии, был Виктор Некрасов, с которым они дружили, отец дружил, Некрасов тоже в какой-то степени был актером. И вот этот пример был для меня чрезвычайно важным.
После войны была своя довольно странная и печальная градация: первыми в компании были те дети, кто потерял родителей на фронте, а я, поскольку отец был тяжело ранен, котировался в каком-то ранге достойных детей, вернее, детей достойных родителей. В Киеве после возвращения из эвакуации, после того, когда отец на костылях вернулся в Киев и не мог работать актером некоторое время, довольно долго не мог работать, пока не освоил специальную походку, он занимался дубляжом на фильмах, вел репортажи на украинском языке футбольные, поэтому я на футболе с самого детства. В Киеве жил, учился, занимался спортом, закончил институт физкультуры. По-моему, год проработал тренером, а потом уехал в Питер, поступил в Ленинградский университет на факультет журналистики и одновременно на вечернее отделение английской филологии, на котором не доучился. Там уже появились другие примеры и другие люди, которым не хотелось подражать, но которые занимали существенную роль в жизни.
Моя мама была красавица. Это никакое не преувеличение, я вам покажу фотографию. Мама была красавица. Она не работала вообще, потому что отец, у него было тяжелое ранение, отсутствовал тазобедренный сустав, и он не мог надеть ни ботинок, ни носок. Она занималась тем, что ухаживала за ним, помогала, в том числе, вернуться на сцену, хотя на сцену, скорее, помог вернуться Борис Барнет, вселив в него веру в то, что можно научиться ходить и сняв его в эпизоде фильма "Подвиг разведчика".
Барнет был мощный человек, выдающийся режиссер, недооцененный, по-моему, до сих пор, потому что "Окраина" - это предтеча всего реализма. В Киеве он снимал "Подвиг разведчика". Подружился с отцом. На студии он его увидел, когда он дублировал, потом ему сказали, что этот человек воевал, потом они подружились, выпивали, закусывали, и он придумал для него эпизод. Тогда это было очень трудно сделать, потому что фильмы снимались строго по сценарию, но тем не менее, дал ему роль немецкого офицера, который стоял, не ходил, маленькую роль. И он с Мартинсоном появились на 15-20 секунд, но этого было достаточно для того, чтобы он поверил в то, что он может вернуться.
Мама занималась папой и посильным воспитанием моим, которое сводилось к тому, чтобы я стригся и не увлекался сужением брюк, потому что это было время стиляг. Она была очень интересным человеком, самобытным, с чувством юмора, замечательно говорила, обладала прекрасной памятью. Сейчас я пытаюсь восстановить то, что она мне рассказывала о Киеве и киевских красавицах, и сожалею, что не записывал истории, хотя кое-что помню. Мама прожила 92, папа - 80.
Уже в 66-м году я приехал на практику в "Комсомольскую правду", тогда это была очень хорошая газета, в Москву. Это был отважный поступок, потому что до этого не занимался журналистикой. Из всего, что я написал, был один рассказ, который напечатали в стенгазете факультета журналистики, и все. А уже школой и опытом я обзавелся в "Комсомольской правде". Там были люди, с которыми я дружил и которые не учили, но у которых можно было учиться.
Может быть, самым главным таким суррогатным учителем стал мой друг, выдающийся научный журналист, вообще журналист - Ярослав Голованов. Впоследствии он написал историю советской космонавтики честную и написал книгу о Королеве честную. Причем, получилось так, что он издал сначала второй том, уже собственно победы Королева. Потому что первый том, когда Королев ездил смотреть ракеты ФАУ-2, не издавали. Голованов написал, но напечатал он первый том после второго. У него были инженерные мозги, он сам закончил МВТУ имени Баумана, он был ракетчиком. Он был системный человек, у него была прекрасная библиотека, у него был замечательный архив, у него были все записные книжки пронумерованы. И потом к концу своей не очень долгой жизни он из этих книжек сделал трехтомник совершенно потрясающий. Славу я называл своим учителем, хотя мало чему научился у него, но все-таки я понимал, как надо работать. Мне не удалось систематизировать ни свои записи, ни свои негативы, вообще ничего не систематизировал. Потому что в отличие от Голованова я думал, что я законченный циклотимик. Я начинал одно, другое, бросал, потом возвращался. Не клинически, конечно, но психологически так это выглядело. Похож был на Буратино, о котором написал ваш дедушка, который шел в школу с книжками, потом вдруг услышал из балагана музыку, повернул туда, потому что там было, видимо, важнее и интереснее.
Вообще я фотографирую с 46 года. Мой дядя, который тоже воевал, ему удалось дойти до Германии, привез мне аппарат. Фотография, вот эти дети, снята этим фотоаппаратом. Нерегулярно фотографировал, но какие-то фотографии у меня сохранились. Вот, кстати, фотография мамы в коммунальной квартире, которая была на всех выставках. Я фотографировал их, да. Но я больше люблю фотографии довоенные или отцовские военные. Это не парадные фотографии, видно, какие достойные люди. Он воевал сначала под Киевом, первое ранение, потом вернулся оказался в ржевском котле и его, на счастье, тяжело раненого успели вытащить до того, когда замкнулся котел и было уничтожено огромное количество советских солдат.
Прагматики у меня в фотографии никакой нет. Дело в том, что я остался любителем. Мне очень нравится заявление одного из самых выдающихся фотографов 20 века Картье-Брессона, что он себя считал любителем. Это подход, это необязательно взгляд на жизнь. Если ты не выполняешь задание, не снимаешь точно в номер политическую съемку, а ты снимаешь то, что тебе нравится, вот так он работал. Потом, когда мы с ним познакомились, мне было очень легко с ним, правда, он был очень пожилой человек, но тем не менее, легко нашли общий язык благодаря Отару Иоселиани, который с ним по-настоящему дружил. Изображение можно получить двумя способами - оно может быть подарено или украдено. Поскольку Земля общая, то пейзажи, можно считать, что это дар божий, а что касается человека, если вы посмотрите на стены, то почти все они видят, что я их снимаю. Это значит, что мы идем на добровольный сговор, они мне помогают. Я промежуточное звено между человеком, не хочется называть его моделью, как сейчас принято, и зрителем, я стою между ними. Собственно, то же самое, что делает журналист, когда вы ему рассказываете историю, он записывает и передает, то есть такое передаточное звено. От того, каким я увижу этого человека, таким он и получится. Собственно, это не тот человек, которого вы знаете или которого знают другие, а это тот человек, которого я увидел, каким я его увидел, таким я его изобразил, нашел. Или ворованный, когда ты подсматриваешь и без обиды, и без спроса фотографируешь человека, когда он не видит тебя. Такие фотографии тут тоже есть, но их немного. Например, философ Ильин изображен, видите, он задумчивый.
Все мои учителя - это те люди, с которыми я общался, в основном. Когда-то мой друг и тоже учитель в этом смысле, замечательный художник Михаил Чавчавадзе (его, к сожалению, сейчас нет уже) мне сказал: "Дружи, Юра, с хорошими людьми, потому что тебе придется о них писать, чтобы себя не ставить в сложное положение".
Так получилось, что я дружил с хорошими людьми. Очень многие люди не могли быть примером, потому что разные были все, и я не мог быть таким упорным, как хирург Вячеслав Франц, он тоже здесь у меня, великий русский хирург, который оперировал детей. Другой хирург Владимир Алекси-Месхишвили, который предан профессии невероятно. Я очень многое у них почерпнул. Это не значит, что я пользовался теми методами и знаниями, которые они мне передали, но я имел их в виду. Дело в том, что опыт - это дитя собственных ошибок, а я мог обрести только знания. Ученики по-настоящему - это именно те, кто воспринимал чужой опыт как свой, наверное, так.
С 80-ЛЕТИЕМ!
Геннадий Орешкин
