Развитие конфликта на Донбассе вошло в новую фазу, пора откликаться, ясно кому, не очень ясно как. Период отрицания отрицания, когда Донбасс отрицает идеи украинского нацизма, который отрицает существование русского мира, –– исчерпан, а поскольку диалектику мы учили не по Гегелю, то данный конец –– это не начало позитивного строительства, нового качества нет, и получается негатив в квадрате. Срочно необходимы инициативы, срочно требуются и особо востребованы модели, и прежде всего для медийного пространства. В ожидании озарений дышим советским нафталином, ведь ничего путного за тридцать лет так и не придумали. Наступление времени строительства, канун ясности созидательных целей и всю это советскую пропагандистскую шелуху вполне можно применять, не ошибетесь. Юноше, обдумывающему житие, –– возьмите томики Сталина и читайте.
В кабинетах деловых и политических игр картина мира может меняться мгновенно, но даже самый отъявленный политик или коммерсант не попрёт против чаяний народных масс, а самые удачливые их просто оседлают. Там, где делаются деньги, не принято оглядываться на условия вчерашнего компромисса, прагматика прежде всего, но быть скинутым с красного крыльца на торчащие копья некомильфо для последних секунд жизни. А это глубинное осознание общества столь же инерционно, как и мифогенно, и ориентируется на обкатанную в медийном пространстве формулу, по определению устаревшую. На раз два не поменяешь полюса, ретивых ждут упомянутые копья.
И эта пресловутая инерционность, и новомодный консерватизм определяют сейчас судьбу России –– на Донбассе, где эта самая судьба куётся живыми и ушедшими пассионариями.
Сталин бессмертен. Но в затишье между артобстрелами, где Маклаудов нет. Жить хочется невыносимо, в особенности тогда, когда тебя изо всех сил убивают. 360 градусов обстрела, испытано на себе. Логично, что есть время жить и время умирать, но страх сильнее логики и уходит в абсурд. Живая картина –– сверчок ползет по своей былинке, солнышко светит, подсолнухи как у Ван Гога, страшно и обидно помирать, а делать нечего. Или?
Или –– тебе умирать не дадут. Или –– ты умрёшь с чувством красиво и полно прожитой жизни, без страха и упрёка, как легендарный воин. Или –– скажешь, как русский герой, «работайте, братья!».
Вот для этого «или» мобилизуется медийное поле, рождаются формулы политтехнологов, но это не будет работать, если идеи не овладеют массами и не станут, по Марксу, огромной материальной силой. Или, говоря по-русски, пока медийные люди на Донбассе не станут человеку-мишени БРАТЬЯМИ. Как «Брат», «Брат-2», далее везде. А вы как хотели? Ложь, фальшь и блеф кончаются теми же самыми копьями, только в другом масштабе.
Так что там с отрицанием отрицания? Да фигня это всё, скажет солдат в окопе или на блокпосту. Не по лжи, говорите, а вы попробуйте! Переодеться ополченцем и сказать в образе нужные слова –– легко. «Это без разницы, сыграть или прожить». Спектакль? Да возвращаясь во Вселенную мирных изысков, заорать громко –– «Весь мир театр, а люди в нем актёры». Но это потом, а пока льётся настоящая кровь, а не клюквенный сироп. Медиапространство ждёт образцовых подвигов из плоти и крови. Голливуд снимает фильм про злых ополченцев, Бортко сделает в пику ему, RussiaToday вашими сюжетами сразится с натовским визави. А вы, пройдя через горнило войны, станете героями времени, властителями дум. В России только так. Работайте, братья.
Игорь ПАНАРИН, главный редактор «ЭкоГрада».
Иван Охлобыстин: Падёт Донбасс — падёт вера в Россию
Во что мы верим? Не будем трогать религиозные категории, ограничимся гражданскими.
Само собой, мы верим в Россию.
Теперь конкретизируем: что понимаем под словом «Россия»?
Территория, детские переживания, родственные и дружеские привязанности, межплеменной коктейль, сваренный в пламени кровавых междоусобиц, тысячи традиций, скованные в булатный клинок загадочной русской души?
Но всё вышеперечисленное принадлежит к моментам прошлого и обстоятельствам настоящего, а «вера» больше относится к событиям грядущего.
Наверное, так: мы верим в великое будущее России, где каждому из нас и нашим детям уготовано достойное место.
Следуя поэтической аксиоме, мы смиряемся, что саму Россию понять умом невозможно. Ладно. Тогда попытаемся пролить свет на то, что мы понимаем под великим будущим.
Вот тут вновь начинаются разночтения самого широкого спектра: «великое будущее» всеми понимается по-разному.
По мне, «великое будущее» — это возрождение Российской империи и в идеале — её безусловная гегемония во всех уголках Земли, на правах мудрой и великодушной распорядительницы.
По мнению моего либерального кума — это слияние России, на демократически-либеральной основе, со всем остальным цивилизованным миром в единую глобальную государственную конструкцию и полное растворение в ней, без всяких преференций.
То бишь, по мне — мы господски определяем направление дальнейшего развития человечества, но при этом сохраняем индивидуальность каждого народа, на уровне этнических заповедников как источников свежей крови, столь необходимой для эволюции.
По его — все народы теряют индивидуальность, но у всех отдельно взятых граждан появляются равные права в выборе эволюционного вектора, на уровне самоуправления концентрационным лагерем.
Заметьте, что я не пытаюсь идеализировать наши с кумом «понимания». Беру сразу самые «резкие» характеристики. Для простоты дальнейших размышлений.
А дальнейшие размышления приводят к чему? К тому, что моё «великое будущее России» прямо противоположно «великому будущему России» кума.
Спасает ясность, что «великое будущее» кума не имеет никакого отношения к России. К человечеству в общем — может быть, но не к России в частности. А ведь мы говорим о ней.
Ну раз так, значит, у кума веры нет — и остаюсь только я со своей верой.
Продолжаем анализировать, не возвращаясь к сравнению моей «пещерной» веры и его салонного безверия.
Великое будущее может произойти только из великого настоящего. Что же великого в настоящем? Не хорошего, а великого?!
Навскидку ничего вспоминается.
Крым и так должен был быть наш, про «вставание с колен» пусть воют те, кто на них опускался. Остаётся только потенциал Донбасса. Только здесь можно искать истинного величия. Здесь скрыт главный, на данный исторический момент, источник гражданской веры, способной мотивировать к обретению её новых смыслов, — от собирания земель русских до колонизации глубокого космоса.
Но если Донбасс падёт, то и вера может пасть до уровня суеверия. До водки, балалайки и матрёшки.
Стоит ли напоминать, что будет потом?
Захар Прилепин: Невозможно одновременно воевать на Донбассе и смотреть «Голубой огонек»
— Ваша новая книга об ополченцах литературы «золотого века», но ведь вы сами — современное их продолжение. Что вы хотели донести до читателя «воскрешением» этих событий и героев? Что каждый должен сражаться за страну, невзирая на свой статус и свою позицию?
— История, рассказанная в моей книге, на самом деле не двухсотлетней давности и пушкинской поры, она о современности. Я сам был поражен, насколько все это актуально, когда начал реанимировать все знания о тех временах в своей голове — вдруг выяснилось, что все наши идеологические споры и баталии были уже тогда. Были те же самые игроки, те же самые ссоры, с тем же самым Прилепиным и тем же самым Дмитрием Быковым. Ничего разрешать не надо, стоит только обернуться назад, читать внимательно стихи, письма, публицистику Пушкина, Вяземского, Чаадаева, и все встанет на свои места. Я даже не проводил прямых аналогий с нашим временем, потому что они очевидны. У всех этих писателей были непростые отношения с властью, однако, как только дело касалось защиты отечества, их обиды и амбиции мгновенно отступали на второй план. Если начиналась война, все антиправительственные взгляды и даже гибель товарищей-декабристов – все это забывалось на раз. У Родины проблемы — все, поэт собрался и поехал воевать.
— Вы считаете, что 2017 год, год столетия Октябрьской революции, может стать повторением прошлого? В литературных кругах кипят такие же страсти, что и век назад. На границах — война. Чего ожидать?
— Сегодня никто не понимает коллизий 1917 года. Мы до сих пор верим в то, что «красные» были плохими, а «белые» — за царя и родину, но я не считаю, что это так. Приведу вам литературный пример. Появился Сережа Есенин, его приняли во всех элитах, в салоне Гиппиус и Мережсковского, Иванова. Любовались им, смотрели в лорнет. А он в валенках, нелепой рубахе. И однажды Есенина позвали читать стихи государыне и царевнам. И вести об этом просочились в петербургское элитарное общество. Что там началось! Это было абсолютное презрение. Вся «белая» элита, которая защищала царскую Россию, его возненавидела. И когда случилась февральская революция, которая «снесла» всю Россию, у них был праздник. Тут гораздо сложнее ситуация, перечитайте «Анну Снегину» и «Капитан земли» Есенина.
Если говорить о повторении истории – такого не будет. Хотя интеллигенция, которая ненавидит «царя», у нас присутствует в полной мере, есть правые силы, есть либеральная прослойка, есть «император». Фишки стоят ровно те же самые, только у нас вместо мировой войны в 2014 году случился Майдан в Киеве, и все это видоизменило ситуацию. Нам нужно сделать перезагрузку, включить государство на полные мощности. Невозможно одновременно воевать на Донбассе и смотреть «Голубой огонек». Мы не можем работать на государство, которое нас развращает. Но необходимы мирные перемены.
— Два года назад вы купили квартиру в Донбассе и сейчас практически живете там. Зачем вам, успешному писателю, медийному человеку нужна война?
— Я никогда не наслаждался своей публичностью. Мне бы хотелось жить в деревне, гладить детей по головам и пить парное молоко. Но обстоятельства складываются иначе. Если бы я не сказал о том, что организовал батальон, в СМИ бы до сих пор не было бы шума. Сейчас все уверены, что я занимаюсь самопиаром. Нет. Есть еще такое мнение, что моей персоной заманивают на войну «пушечное мясо». Спешу всех разочаровать – «штатка» у нас полная, вакансий не ожидается. Я не должен здесь находиться, проводить презентации, вести беседы, участвовать в ток-шоу, но у меня там не хватает инвентаря. Сейчас я просто зарабатываю на «броники», нам не хватает 50 штук, и моя задача привезти их. У меня нет никаких военных амбиций, генералом я быть не хочу. Свою военную службу я закончил 20 лет назад. Но это был мой долг, и я доведу дело до конца. И если сменится власть в Киеве, то я достигну своей цели. Донбасс отвоевал свое право на жизнь в России, сейчас вопрос стоит в том, насколько еще расширится Новороссия. Мы не можем иметь такую Украину в соседях. Она непредсказуема.
Жизненный опыт
— Ваша трудоспособность поражает все больше. Вас об этом, наверно, часто спрашивают, но все же: как вы все успеваете?
— Я об этом и не задумывался, пока не начали спрашивать. Я выезжаю на три дня в Москву, один день снимаю четыре программы «Соль», второй день — три программы «Чай с Захаром», а третий день целиком посвящаю съемкам в разных ток-шоу. В итоге выходит 15 программ в течение месяца. Зрители не в курсе, что я 27 дней провел на Донбассе. Я приезжаю — тут софиты, я что-то несу, потом раз — вернулся, переоделся в камуфляж, сел в окоп и думаю: «Что за бред со мной происходит?»
И я достаточно быстро пишу колонки, на это уходит 20-30 минут. Кино снимается тоже очень быстро, съемочные дни под меня подстраивают. Книжку «Взвод» я написал за два месяца. Я просто быстро работаю, всегда в строю в 8 утра. Никогда не рефлексирую, никому не завидую.
— Получается, вы не ждете вдохновения, а просто зарабатываете на таланте?
— Вы правы, я гений и противник всякой мистики (смеется). Если писатели говорят, что им господь бог надиктовывает, а они записывают, то это чаще всего графоманы. Со временем я понял, что слово нам дано не случайно: его произносишь, а потом оно начинает работать. Оно начинает на тебя действовать, побеждать, вести за собой. Я стал ответственнее относиться к своему мастерству, не то что в юности. Когда в 16 лет пишешь стихи, предсказывая себе скоротечную гибель, хочешь, чтобы тебя пожалел мир. Сейчас же осознаешь, что игры со смертью — серьезная штука.
— То есть литературный труд для вас просто работа? Но каким образом можно было создать такую фразу про отца в «Саньке»: «у него остановилась кровь в теле, и он перестал быть». Это ведь невозможно наработать, такая фраза должна «прийти».
— Эта фраза какая-то платоновская. Я не знаю, как это происходит, они просто складываются в голове. Я не придумываю их. Все это невозможно без жизненного опыта, это результат прожитых дней. Мне 42-й год, у меня четверо детей от одной жены, я видел, как люди рождаются, я видел, как погибают мои друзья. В Донецке хожу на похороны постоянно, товарищи гибнут очень часто. Все это насыщает невообразимым количеством разнообразных эмоций. Все эти фразы жизнь сама по себе и диктует. Многие мои сотоварищи по перу считают себя литераторами. Они сидят где-то в пыльном углу и что-то пишут. Литература в их случае воспроизводится исключительно из литературы. Но невозможно представить Льва Толстого без Кавказа, Севастополя, многочисленных детей, без его бегства из Москвы, без Ясной Поляны. Мои сотоварищи в лице Мити Глуховского, которые с ненавистью восприняли «Русскую весну», русского человека-то по сути и не видели. Не знают его речь. Это не про них. Не жили они той жизнью. Нужно жить с народом, чтобы писать для него.
Противники и союзники
— Говоря о народе, невозможно не вспомнить вашу передачу, где гостем стал Никита Михалков. Он чуть ли не единственный из отечественной элиты поддержал «Русскую весну». Но вы — писатель в окопе, он — барин, не покидающий родословное имение. Какие вас с ним связывают отношения?
— Я человек скорее левых взглядов, не люблю бесконечные счеты, которые сводят с советской властью, но Никиту Сергеевича я уважаю за русский дух и его размах. Скрывать не стану, нынешнее Рождество я провел у него в гостях, в деревне. С купанием в проруби, баней и салютом, как на Красной площади. В Михалкове живет маленький Троекуров — неизвестно, что от него ожидать. Но все всегда переходит в доброе русло. Он сам делает первые шаги навстречу. В своей передаче «Бесогон» зачитывал статьи Лимонова, мои статьи. Он ратует за Россию, за народ, этого невозможно не заметить.
— А что у вас случилось с поэтессой Верой Полозковой? С чего это она намеревается «открыть лучшую бутылку шампанского» в случае если вам «отстрелят башку»?
— С Верой Полозковой мы всегда были очень дружны — и в Киеве, и во Львове с ней встречались. Она не только пожелала мне смерти, но и всех моих товарищей обозвала страшными словами. Но ей с этими словами жить. Пройдет 5 лет, а может и 10 лет, и тут она скажет, что «бес попутал – прости», конечно, я прощу. Людям нужно давать право на видоизменения. Как говорил Корней Чуковский «в России нужно жить долго», потом жизнь тебя видоизменяет.
