Первая любовь… К Люське она пришла в кабинете зубного хирурга…
Нижний левый восьмой, или зуб мудрости, не задался с самого начала. Вернее, сначала он скачкообразно и долго рос, при этом щека всякий раз немела и распухала. А когда, наконец, вырос, стал больно давить на седьмой коренной.
Люська, ненавидевшая бормашину, терпела сколько могла. Но, когда по вине злосчастного зуба она чуть не провалила свое поступление в институт культуры, пришлось идти к стоматологу, а тот без разговоров отправил на рентген и к хирургу.
- Тяжелый случай – изрек, глядя на снимок зуба, молодой доктор, невысокий стройный синеглазый брюнет Валерий Валерьевич Курочкин (его имя и отчество были аккуратно вышиты синими нитками по краю нагрудного кармашка халата). – Сестра, готовьте больную к операции!
Люська трусливо пролепетала:
- А может, не надо? Может, я лучше домой, а зуб сам пройдет?
- Куда это он у вас пройдет, Люсенька, – приободрил пациентку В.В., пролистывая ее амбулаторную карту. Курочкин был молод, но уже отлично знал: больной, что собака, реагирует лишь на интонации и легче идет на контакт, если его окликать ласково.
И Люська, охваченная животным страхом перед операцией, живо откликнулась, но лишь для того, чтобы навсегда утонуть в глазах красавца.
- Видите, – Курочкин протянул Люське снимок, – зуб ваш лежит на боку, травмирует соседний. Корни петлей срослись, к тому же пульпит явный… Боли у вас чаще ночные или дневные?
Доктор велел Люське сесть в кресло, открыть рот и звонко стукнул по больному зубу металлической «козьей ножкой».
- Ночные, – взвыла от боли Люська и залилась слезами.
- Ну, я же говорю – пульпит!
В операционной Люське сделали пару уколов в десну, дождались действия заморозки, и началось…
Мертвая хватка клещей… треск ломающейся кости… жужжание ненавистной бормашины… неуместное здесь слово «экскаватор». Три часа пыток, развороченная десна, треснувшие губы, полный рот крови и осколков…
Когда дома у Люськи поднялась температура и разнесло левую щеку, мать сказала, что подаст на живодера-стоматолога в суд за надругательство над ребенком и непрофессионализм… Но Люська так ласково называла садиста по имени, что родители решили приплюсовать к обвинениям и совращение и уж было собрались звонить участковому. Но дочь им напомнила, что уже не ребенок – ей семнадцать в апреле исполнилось! И потом, она читала на стенде в поликлинике, это зуб такой сложный попался и по-другому с ним быть не могло! А руки у «Валерика» золотые, и сам он такой добрый, и…
Две недели Люська глотала антибиотики и моталась в поликлинику, упивалась возможностью видеть, слышать и ощущать прикосновения Курочкина. А на заключительную процедуру явилась к концу дежурства. Письмо В.В. написала с признанием в любви, но отдать так и не решилась …
И уйти сил не было. Спряталась за дверью, пошла следом, села незаметно в один с ним трамвай, доехала до его остановки… Увидела в окошко, как радостно повис на «Валерике» маленький мальчик и как обнял доктор высокую пышную блондинку, ту, которая ему, наверное, вышивала на халате…
Ревела Люська долго – целый месяц, и мать понять не могла – что такое с ребенком. А отец догадался… и велел жене все честно рассказать Люське… В общем, оказалось, это у них семейное – по женской линии. Мать покаялась:
- Не знаю, что там у бабушки было, но я, доченька, как родила тебя – начала геморроем страдать, и направили меня к проктологу… А он, ну прямо как твой хирург – такой же красавец синеглазый да ласковый. Я голову и потеряй – что ни день – на процедуры к нему бегать стала. А папка твой и тогда догадливым был… Как собралась в последний-то раз, он встал в дверях, тебя грудную держит на руках и говорит мне:
- Что ж ты, мать, без цветов-то к любимому мылишься. Возьми денег – купи. Доктор к тебе с процедурой, а у тебя там роза. И ты ему так томно: «Доктор, а это вам».
Ох и смеялись мы тогда, и глупую любовь мою ну как отрезало… И ты посмейся да забудь.
Люська и посмеялась, и вроде бы забыла, а потом первое сентября – институт, новые знакомства, скоропалительный брак, беременность, и кто бы когда вспомнил того доктора с золотыми руками…
На диспансеризации перед родами стоматолог велел Люське удалить второй нижний зуб мудрости – мол, что толку пломбировать, и проку с тех зубов никакого…
Но Люська вдруг вспомнила и первую любовь, и то, что в городке у них лишь один зубной хирург, и наотрез отказалась от удаления, настояв на пломбе…
***
Так и прожила Людмила Павловна с этим зубом еще тридцать лет. Характер-то он свой временами показывал, реагируя и на гормональные всплески, и на полнолуние, и на магнитные бури, но было терпимо. И только этой ночью дал такого жара, что она едва дождалась утра…
Врачиха в стоматологии глянула на зуб и лечить отказалась – направила сразу к хирургу.
Людмила Павловна, изнывая от боли, вошла в кабинет, увидела пожилого, полноватого и абсолютно седого мужчину в белом халате и протянула ему свою амбулаторную карту.
- Ну, и зачем вы ко мне пожаловали? – раздраженно выпалил доктор.
- Зуб мудрости болит сильно – лечить отказываются…
- Зуб мудрости? Нет, вам не сюда, Людмила Павловна, – врач наконец-то соизволил глянуть в карту. – У меня тут никаких условий для вашей операции. И ассистентка уволилась вчера.
- Как уволилась, почему? – разочарованно воскликнула Людмила Павловна.
- На пенсию ушла, один я остался, – пригорюнился хозяин кабинета, – ладно, давайте снимок и садитесь в кресло – гляну я ваш зуб…
Доктор надел очки, посмотрел на просвет снимок зуба, потом подошел к креслу, в котором полулежала пациентка. Велел открыть ей пошире рот и так долбанул по больному зубу «козьей ножкой», что Людмила Павловна залилась слезами…
- Знакомый ротик, Люсенька. Ладно, за то, что заплакали, вырву я ваш зуб…
Пятнадцать минут на заморозку, и снова кресло.
Людмила Павловна вжалась как можно глубже, открыла рот и замерла.
- Так, сидим спокойно, не шевелимся, и, если повезет, все пройдет без осложнений, –
сказал доктор и наложил щипцы… Покрутил, потянул, посопел. Полминуты и зуб в лотке.
И она вдруг вспомнила и свои девичьи переживания, и руки, и голос, и запах его:
- Валерий Валерьевич? Вы? – Сердце Люськи учащенно забилось. – Неужели научились?
- Ну, наконец-то узнала, – перешел на «ты» Валерий Валерьевич. – Обижаешь, Люсенька, тебе просто повезло – корни срослись вместе, наподобие морковки – видишь? Хочешь, подарю на память?
- Нет, дайте я вас лучше обниму, доктор?
- А валяй, я теперь мужчина холостой…
- Вот совпадение, а я не только холостая, но еще и безработная – из отпуска вернулась, а в почтовом ящике повестка в суд о разводе и пустые шкафы. Вот так – не по-людски…
Люська начала быстро-быстро, боясь, что ее оборвут на полуслове или что она потеряет способность говорить, как только заморозка скует ей рот полностью, стала рассказывать доктору, что только недавно вернулась в родной город, и как выскочила от несчастной первой любви, на первом же курсе, за слушателя военной академии, и через год родила сына. А потом с мужем по гарнизонам моталась, и сына растила, и так и не работала официально ни одного дня – даже трудовой у нее нет… А через восемь лет ей на пенсию, и муж вот ушел к молодой – в отпуск ее сплавил, а сам вещички собрал…
- А ты расцвела, Люсек! Вон какая пышечка стала, а была-то кузнечик кузнечком… Помощницей ко мне пойдешь?
- А возьмете? – уже с трудом произнесла Людмила Павловна, – у нас при институте было что-то вроде курсов санинструкторов. У меня и корочка имеется.
- Да без проблем – и на работу и замуж! – рассмеялся доктор. – Ты не смотри, что я седенький – руки-то у меня еще крепкие, ты ж сама только что на себе испытала. Да и не только руки. А я помню, как ты за мной кралась тогда. Смешная была, зеленая, наивная, но верила в меня – это главное!
- Все бы вам шутить, доктор, – еле выговорила Люська, – все бы шутить…
В дверь кабинета заглянул очередной больной:
- Можно?
- Минуточку, я вас вызову, – строго ответил Курочкин, а потом повернулся к Людмиле Павловне:
- Какие шутки, я, может, всю жизнь тебя вспоминал… Соглашайся, Люсенька! Один я остался – сын давно живет за границей, жена его еще ребенком увезла – замуж там вышла за патологоанатома… Сказала, что устала ревновать меня к персоналу и пациенткам.
А тебе зачем ревновать, если ты сама будешь моей пациенткой и медсестрой… И потом, еще тридцать лет я вряд ли смогу тебя ждать…
- А моэт и сог'ашусь, Ваеик, – весело прошамкала окончательно замороженная Людмила Павловна. – Шо м'е с вами теять, к'оме зубов...
