Быт вечности Наума Коржавина

Несколькими часами раньше пришло сообщение, что скончался литератор Наум Коржавин. Наверно, это уже точно, официально, но тем не менее невозможно. И эту невозможность подчеркивает место действия – другое полушарие, США, где-то там далеко и недоступно невооружённому глазу.

Быт вечности Наума Коржавина - фото 1

Почему на фото Юрий Любимов, а не Наум Коржавин? Иногда символы точнее пикрилов

Но вообще-то дело в другом – Наум Мандель-Коржавин вечен, как тот самый как бы мифический персонаж. Он может умереть только для инфоповода в СМИ, для новых университетских лекций и штудий, для поэтических вечеров и пророчеств на трибунах. И то ненадолго, и вот почему.

Небольшой флэшбек. В 1989 году Наум Коржавин вернулся в Москву, и это был первый его визит после эмиграции в 1973-м, и знаковый – столицу он, пожалуй, приехал просто навестить (тут вспоминается знаменитое фото Юрием Любимовым и усталой собакой). И хотя пишут, что сначала они вместе с Окуджавой устроили поэтический вечер в Доме кино, – не буду спорить. Но совершенно точно, что затем было его выступление в нашем Историко-архивном институте на знаменитых чтениях «Социальная память человечества», когда в 6-й аудитории ректор и политик Юрий Афанасьев собирал тогдашний бомонд (в то время это представляло собой интеллигентскую элиту, одержимую гуманитарными проблемами).

Быт вечности Наума Коржавина - фото 2

Вот тут-то всё и начинается

Вечер, смеркается, места я с товарищами забил заранее, потому что к моменту начала этих четверговых лекций – после 18:00 – заняты не просто все кресла, но и проходы, причём толпа теснится у входа, никого не впуская. Ждём Коржавина, и тут его … вносят. Первое впечатление – абсолютно инфернальное. Нечто похожее на каракатицу или рыбу каплю, сплюснутое сверху как под давлением и растекшееся вширь (вспоминается «Превращение» Кафки), с трудом передвигающееся, ведомое под обе руки к трибуне, наконец поворачивается к залу – и я в страхе убеждаюсь, что лица у него нет, есть только огромные чёрные очки с немыслимой величины диоптриями. По сути – этот пусть и великий писатель-диссидент на данный (тот!) момент есть нереальное и нежизнеспособное существо, которому суждено уйти в мир иной, может быть, здесь и сейчас. Ну или чуть позже, когда последние силы покинут литератора в процессе речи.

– Слушай, – обращаюсь я к сидящему рядом приятелю-сокурснику, – да он сдохнет прямо сейчас! Зачем его привезли вообще?

Мой тогдашний приятель  еврей. Собственно, не просто еврей, а сионист, и сейчас в Земле Обетованной это большой ребе и яростный борец с арабскими оккупантами, а тогда он просто учил нас мелким элементам еврейской мудрости. Поэтому он философски заметил:

– Ты его видишь первый раз, а я далеко не первый. Поверь, он всегда такой. Проживёт как Мафусаил, и всегда таким будет.

Верилось с трудом, но время покажет, подумал я и стал по обыкновению записывать мысли Наума Коржавина в специальную тетрадку за 42 коп, где были все лекции «Социальной памяти». Всё прошло на ура, публика дождалась требуемых на тот момент яростно клокочущих сенсационных заявлений про Сталина и коммунистов и устроила Науму Коржавину овацию. К которой и мы с ребятами, конечно же, присоединились. Поразило только одно – лектор первой фразой потребовал, чтобы всё, что будет им сказано, ассоциировалось с ним лично, а не с университетом, где он преподаёт – мол, он не презентует позицию университета. Для нас тогда это было удивительно и даже смешно, тем более что какой-то американский университет, о существовании которого никому из нас известно не было, не мог заинтересовать даже гипотетически, а уж тамошняя корпоративная точка зрения – и подавно. Но опять-таки выяснилось, что У НИХ ТАМ ТАК ПРИНЯТО, – и мы дружно на это забили.

Шли годы. Исчез СССР, тетрадочка с лекциями приказала долго жить (я оттуда вынес много мыслей и фраз, но, правда. не Манделя), менялись президенты и кумиры, уходили и приходили барды и поэты, литература тонула в социальном болоте и вырывалась оттуда в Сеть, трибуну оракулов отдали светской тусовке, а поколение шестидесятников стало литературоведами, изучающими самих себя, и постепенно покинуло не только все публичные арены, но и этот мир в целом – да и в той самой 6-ой аудитории сегодня слушают не трибунов демократии, а рулады вувузел, доносящиеся с Никольской. Но Наум Мандель-Коржавин, конечно же, как и сказал тогда мой приятель, пережил всё это в той же консистенции (не считая удачной коррекции имиджа) и оставался вплоть до сегодняшнего дня живее всех живых. Это как старый перформанс Ман Рея «Объект, предназначенный для разрушения/Неразрушимый объект» – то, что прокламирует скорый распад и небытие, на самой деле вечно. Это как получить долгую жизнь, увидев во сне свои похороны.

Так что Наум Мандель вечен, и ни в Киеве, ни в Одессе, ни на Брайтон-Бич никто не поверит фейку о его смерти. И я в Москве, повинуясь вышеизложенному, – тоже.

Владимир ХЛУДОВ. Фото Татьяны МОРДКОВИЧ, Юрия ФЕКЛИСТОВА.

Добавить комментарий


Защитный код
Обновить