Вице-президент Российской академии наук Николай Лаверов заявил, что рейтинг публикационной активности научных организаций, подготовленный Nature Publishing Group, в котором РАН оказалась на 193-м месте из 200, не является объективным в отношении российской науки, сообщает РИА «Новости».
«Я абсолютно уверен, что это глупость. Так как по очень многим направлениям российская наука занимает одно из ведущих, если не ведущее положение в мире. Искусственно накручиваемая ситуация по поводу этих оценок проявляется на каждом шагу. У нас огромное количество недостатков, связанное с большим количеством причин. Но я полагаю, что ставить на второе место с конца — это просто смешно», — сказал он.
Заявление Николая Лаверова стало еще одним звеном в полемике об оценке состояния российской науки и введении критериев оценки её эффективности.
Напомним, в апрельском номере журнала Экоград означенному вопросу было посвящено большое интервью Вице-президента РАМН Александра Арчакова, в котором академик рассказал о положительных подвижках последнего времени: «…которые важны не своей радикальностью, но своим наличием. Это та редкая ситуация, когда движение – в лучшую сторону. Например, Минобрнауки и Минздрав синхронно с академиями ввели в критерии оценки международные показатели – цитируемость автора, наибольшее число цитирования на одну работу. И тот самый индекс Хирша, о котором мы говорили…».
Отрывок интервью. Полная версия в апрельском номере журнала «Экоград»
АЛЕКСАНДР АРЧАКОВ: «БЫСТРЫХ ИЗМЕНЕНИЙ В НАУКЕ ВООБЩЕ БЫТЬ НЕ МОЖЕТ!»
Интервью академика РАМН Александра Арчакова главному редактору журнала «Экоград» Игорю Панарину, опубликованное в августе прошлого года в одном из научных изданий, произвело в научной среде эффект направленного взрыва. Тезисы о «гамбургском счёте» и выдуманных критериях оценки научных публикаций, о предельной бюрократизации грантовой системы в Росси как причине «утечки мозгов» расставили несколько иные акценты в спорах академических кулуаров. Сегодня Александр Арчаков, вице-президент академик РАМН, директор НИИ биомедицинской химии имени В.Н. Ореховича РАМН, доктор биологических наук, профессор, и Игорь Панарин снова сели за «круглый стол», чтобы продолжить старую полемику. Родилась ли в этом споре истина – покажет время…
[* Индекс Хирша – наукометрический показатель, предложенный в 2005 г. американским физиком Хорхе Хиршем из Университета Сан-Диего (Калифорния, США). Является количественной и качественной характеристикой продуктивности ученого, основанной на количестве его публикаций и количестве цитирований этих публикаций.],
Игорь ПАНАРИН:
Во-первых, я хотел бы завершить первый этап обсуждения тезиса о реструктуризации науки, который мы озвучили год назад в том нашумевшем интервью. Ведь очень многие люди, к примеру, Виктор Александрович Быков, Константин Северинов, приняли так или иначе участие в этой дискуссии. Прошёл уже почти год, и можно уже подвести первые результаты этой полемики. Изменилось ли что-то в течении научной жизни, на Ваш взгляд, и каковы эти изменения? Это интересно ещё и потому, что Вы умеете посмотреть на научное сообщество и взглядом изнутри, взглядом из вне. и многие нюансы, которые мы считаем фоном и шумом, Вам бросаются в глаза…
Александр АРЧАКОВ Я бы отметил некоторые подвижки, которые важны не своей радикальностью, но своим наличием. Это та редкая ситуация, когда движение – в лучшую сторону. Например, Минобрнауки и Минздрав синхронно с академиями ввели в критерии оценки международные показатели – цитируемость автора, наибольшее число цитирования на одну работу. И тот самый индекс Хирша, о котором мы говорили…
СПРАВКА: Индекс Хирша – наукометрический показатель, предложенный в 2005 г. американским физиком Хорхе Хиршем из Университета Сан-Диего (США). Является количественной и качественной характеристикой продуктивности ученого, основанной на количестве его публикаций и количестве цитирований этих публикаций.
Александр АРЧАКОВ: Индекс Хирша и другие подобные параметры ‑ они уже появились и это большое дело, но появились опять-таки в российском варианте. Кроме них, появилось много ещё, как обычно, ведомственных показателей. Из-за этого критерии размываются. Я понимаю, что есть разные трактовки того, что сейчас нужно ведомству, опять вспомнили про количество ученых до 39 лет. Это искусственное вскармливание, на мой взгляд. А на самом деле, если мы будем ориентироваться на единые международные показатели фундаментальной науки, то для прикладной науки должны быть свои показатели, с учетом специфики ведомств, исключая, конечно, закрытые учреждения. Их вообще надо из рассматриваемого списка просто убрать. Вот такая ситуация и она, по-моему, пока благоприятна, но медленно развивается.
ИП:Вот Вы сказали «искусственное вскармливание», а я как раз вспомнил недавние словаглавы Минздрава Вероники Скворцовой на заседании расширенной коллегии РАМН о малой науке, о развитии научных групп, в частности, она говорила о Шатуре, в которой они пытаются поддерживать такие группы. Вскармливание – это один из наиболее понятных способов поддержки молодежной науки и вот тут есть доводы, есть правила, и бытовые доводы разумности. Как Вы думаете, сможем ли мы найти новые правила?
АА: Вы знаете, прежде всего нам нужно определиться с понятиями. Есть фундаментальная наука, где все давно стабилизировалось. Если раньше была одна государственная программа фундаментальная – для государственных академий, то теперь появились дополнительные еще две – для научно-исследовательских институтов и центров, и третья – для высших учебных заведений. Ну вот, кажется, пережили период электрификации, газификации, компьютеризации – теперь фундаментализация «всея страны». На первый взгляд, это действительно хорошо, но мы забываем, что все начинают с разных уровней. В соответствии с постановлением 1996 года фундаментальная наука – это прерогатива Академий Наук. Для всех остальных это было нечто вроде хобби – можешь заниматься, а можешь и не заниматься. Это не дискриминация, просто так построено в нашей стране было, поэтому фундаментальная наука выступает как бы с разных уровней - любители и профессионалы.
То есть с одной стороны те люди, которые были обязаны, с другой стороны те люди, которые просто любили это дело. И если, как всегда, решается вопрос денег, будет ли это эффективно или не эффективно…, а ведь мы видим только одну сторону ‑ вовлечь высшие учебные заведения и научно-исследовательские институты, вроде бы очень привлекательно, хорошо. Это будет повышать уровень этих людей – а вот насчет эффективности я сомневаюсь потому, что есть вторая сторона, есть профессионалы, есть любители.
Мне кажется, что здесь надо идти по пути увеличения бюджетов, уже давно работающих в этом плане институтов, то есть, институтов Российских Академий наук.
ИП: Все говорят, что, по всей видимости, уже в мае будет у РАН новый президент, даже называют как наиболее вероятного претендента Владимира Фортова. По Вашему мнению насколько вероятны изменения? Я к тому, что РАМН и РАН между собой очень тесно взаимодействуют…
АА: Мы работаем по общей программе, тут никаких у нас нет разночтений.
ИП: Интересно, что даже вероятное избрание Владимира Фортова связывают с эффектом, который очень известный политик, «рукопожатая в научной среде», Екатерина Попова, помощник главы Администрации Президента РФ, обозначила как «постинновационно-бурный период»…
АА: Я не знаю, что это значит, но твердо могу сказать, что изменить развитие и путь, по которому идет академия, неважно, РАН или РАМН, никому не под силу. Академии как развивались, как шли этим путем, так и будут идти, поменять что-то невозможно. Я уверен, что ничего и не нужно менять. Есть высокоэффективно работающие организации. Институты Академий Наук, - это покажет даже самый приблизительный анализ, - в плане фундаментальной науки на порядке сильнее, чем и ведомственные институты, и высшие учебные заведения. Разница в уровнях очевидна. 80, а может даже и больше процентов фундаментальной науки – это сделано Академиями наук.
ИП: Ну а вот другой аспект. Дело в том, что Владимир Фортов в свое время выступал отчасти против «Сколково». Я помню его знаменитую фразу, что «нам торговцы в науки не нужны». И сейчас мы уже обсуждаем результат…
АА: Давайте не будем путать. «Сколково» никакого отношения к науке не имеет. По определению, по ее функциям ‑ точно так же, как «РОСНАНО», не имеет никакого отношения к науке. Эти структуры должны заниматься инновационной деятельностью. Что такое инновационная деятельность? Это превращение научных знаний в деньги. У нас кто-то что-то опять перепутал в стране и изобрёл инновационную науку, но нет такой в природе!
Есть наука, есть инновации. Инновации, как очень хорошо сказал один из финансистов, – это превращение научных знаний в деньги, но ведь если есть хороший менеджмент, то деньги можно делать из воздуха, не привлекая никаких научных знаний. У нас произошла полная путаница, «РОСНАНО», «Сколково» – это организации, которые должны использовать существующие в стране научные знания, превращать их в деньги. Есть или инновации, или наука. Давайте на этом договоримся.
ИП: Наука и инновации в какой-то момент действительно в сознании людей немножко слились…
АА: Ясно, что никакого отношения к науке инновации не имеют, они должны использовать научные достижения, но другой вопрос возникает, а есть ли в стране то, что можно использовать? Ведь когда формировалась Силиконовая Долина, она формировалась на базе могучей американской науки. Там было что-то. А у нас есть? Давайте разберемся с этим.
ИП: Ну что-то ведь у нас есть…
АА: У нас опять произошла подмена понятий. Минобрнауки, Минздрав сошлись на том, что не могут разделить фундаментальную и прикладную науку. Но это же не так! Первокурснику понятно, что фундаментальные науки генерируют знания, прикладные ‑ новые продукты и технологии. Что тут разделять, не пойму. Все уже давно в словарях разделено и самое главное, что, по крайней мере, в медицинской науке, не только нет намёка на слияние, а наоборот расстояние между фундаментальной наукой и прикладной медициной всё больше растет.
