...Их распирает от гордости, и они, стражи, каменеют от ужаса перед Тамерланом – Тимуром, Тимурленгом, потомком Чинхисхана, владыкой Вселенной. Они помнили разрушенную столицу Хорезма Ургенч, походы в Иран, Закавказье, помнили разгром Золотой орды. Им еще предстояло вторжение в Индию и захват Дели, пленение султана Баязеда в битве при Анкаре и поход в Китай, где найдут они свою смерть. И привиделась одному из них накануне сияющая вершина, где был сад с золотыми плодами, где цветы и травы источали запах кожи возлюбленной, глаза которой подобны ночным звездам.
Лидия Владимировна Довыденко
Член Союза журналистов России, член Союза писателей.России. Кандидат философских наук.
Справка: Родилась в 1952 году в Могилевской области БССР, закончила Гомельский государственный университет, историко-филологический факультет.С 1977 года живет в Калининграде. Работа на телевидении и областном радио, в калининградских газетах дала богатый материалдля 17 исторических и художественных книг, среди которых наиболее популярны «Тайны Пиллау», издавалась трижды, «Балтийские судьбы», «Женщины Пруссии», «Гумилевская осень», «Праздник мудрецов».
Шапка Верещагина
Балтийское море штормило. Зима, но Зинаида пришла к нему подышать. Волны были желтоватого оттенка, невысокие; они ложились на арахисового цвета песок, выбрасывая темно-коричневые водоросли, среди которых мелькали иногда крошечные кусочки янтаря. Она наклонялась, брала их вместе с прилипшими влажными песчинками заледеневшими на ветру красными руками и клала в карман куртки. Северо-западный ветер пытался распахнуть куртку, холодил, гнал домой. Зинаида еще раз окинула взглядом море и снова удивилась его желтизне. Повернувшись спиной к ветру, ступая по затвердевшему от влаги песку, она направилась через дюны к лесу, в сторону своего дома.
– Я на одном конце земли нахожусь, – думала Зинаида, – а на другом есть море, которое так и называется Желтое. Только, говорят, никакое оно не желтое, а серое, даже свинцовое. И ничего я о нем не знаю, кроме того, что единственное поражение в истории Балтийского флота в русско-японскую войну было там. Воды Желтого моря поглотили адмирала Макарова и стоявшего рядом с ним в меховой шапке, с блокнотом и карандашом в руках художника Василия Верещагина.
Зинаида представила, как в сером дыму тонет броненосец «Петропавловск» подорвавшийся на японской мине и за две минуты исчезнувший под водой. Какое горе наполнило сердца всех, кто был тогда в составе эскадры, и как медленно-медленно умирала надежда: а вдруг удастся адмиралу спастись? – как тихо-тихо плыла, покачиваясь на воде, меховая шапка Верещагина. Как, должно быть, ликовали японцы, празднуя свою победу: «Выпьем света луны, отраженной в бокале»…
Половины дня хватило Зинаиде на то, чтобы побывать в представительстве Германии в Москве и отдать документы на оформление визы. Поезд на Калининград уходил вечером, и Зинаида отправилась в Третьяковскую галерею, в которой она еще ни разу не была после капитального ремонта. В Москве стояла невыносимая жара, а в галерее работали кондиционеры, и это было благодатью. По пути попался буфет, и Зинаида решила выпить кофе, чтобы взбодриться. Она уже предвкушала встречу со своими любимыми Брюлловым, Ивановым, Врубелем. Идя по залам, Зинаида отметила, как много людей в галерее в эту знойную, июльскую пору. Художники – кумиры, безумцы, мученики, не все отмеченные прижизненной, но все – посмертной славой, ловцы человеческих душ, любимцы в венках из восхищенных взоров. «Огромная впечатляющая сила» – так говорят о настоящем произведении искусства. Зная свою впечатлительность, Зинаида не могла себе позволить останавливаться у каждой картины. Ее взгляд падал на работы Левицкого, Боровиковского, Тропинина, Кипренского… Молча здороваясь с ними, как со старыми знакомыми, Зинаида шла целенаправленно.
Но вот перед ней расступился светлый зал, в котором оказалось лишь несколько человек. Неожиданно открывшийся простор заставил Зинаиду замедлить движение. И тут она про себя воскликнула: «Как могла я забыть Верещагина!» Сколько дум было передумано только над репродукцией его «Дверей Тамерлана»! Есть географическое названиие «Тамерлановы ворота». Они обозначают самую узкую часть горного прохода между оконечностью хребта Мальгузар и горами Нуратау в Узбекистане. Но вот творение Верещагина...
Зинаида впервые видела перед собой картину, репродукция которой так взволновала ее в свое время чудовищной таинственностью. Двери высоки, массивны, украшены великолепным резным восточным орнаментом. Они страшны своей немотой. Неизвестный мир за ними, как за толщей воды, как за далью туч. Огненное, ослепляющее азиатское солнце не пробьется сквозь их драгоценную резьбу, освещая пестрые тюрбаны, роскошные халаты, расшитые искусной рукой, острые кривые ятаганы, тяжелые щиты, луки и наполненные стрелами колчаны стражей.
Их распирает от гордости, и они, стражи, каменеют от ужаса перед Тамерланом – Тимуром, Тимурленгом, потомком Чинхисхана, владыкой Вселенной. Они помнили разрушенную столицу Хорезма Ургенч, походы в Иран, Закавказье, помнили разгром Золотой орды. Им еще предстояло вторжение в Индию и захват Дели, пленение султана Баязеда в битве при Анкаре и поход в Китай, где найдут они свою смерть. И привиделась одному из них накануне сияющая вершина, где был сад с золотыми плодами, где цветы и травы источали запах кожи возлюбленной, глаза которой подобны ночным звездам.
Обмерла душа Зинаиды перед «Апофеозом войны», «Торжествуют», «Всадником-воином в Джайпуре». Вот что за дверями Тамерлана. Опадают руки, слабеют колени, потом лицо твое уходит в ладони, прячется в них.
Сложенные горкой головы с иссушенными лицами и волосами – льняными, золотистыми, русыми – на полотне Верещагина подтолкнули Зинаиду к мысли об ужасе внезапной смерти. Усевшись на диванчик посреди зала – ноги уже не хотели держать уставшее тело, – Зинаида задумалась. Николай Васильевич страшился внезапности смерти, боясь «не успеть покаяться». У Александра Сергеевича несколько другое, его «Странник» страшился: «К суду я не готов». У Карла Ивановича идеальной красоты его герои сосредоточены не на себе, а на своих близких. Страшнее всего потерять дорогих тебе людей. И они укрывают их от горячей золы, падающих камней, заслоняют собой любимых, преданных, любящих жизнь. И обреченность меркнет перед красотой мужества.
Возвратившись домой, Зинаида нашла Балтийск утопающим в июльском зное. Море звало разделить с ним праздник окончание дня, сказать «да» его сиянию в лучах заходящего солнца. Призывно цвел шиповник. Нежной голубизной разливалась колючка на песке, который свистел и пел под ногами. Припадали к ним радостно лепечущие волны. Качаясь на них, Зинаида думала о Москве, о галерее и о Верещагине – о чем он успел помыслить в последние минуты жизни в Желтом море? Может быть, вспомнились ему «Двери Тамерлана» или другие, родные двери его дома за Серпуховской заставой, дома, пахнущего смолой северной сосны? Или видел он сына своего Василия? Они идут в Московский Кремль, останавливаются и снимают головные уборы перед иконой на воротах Спасской башни. …Тихо-тихо качалась на волнах Желтого моря меховая шапка Верещагина.
