— И все-таки ты не прав, — словно спор и не прерывался, не согласилась с мужем Алина. Причем не из вредности не согласилась или из-за раздражения, которое охватывало ее всякий раз, как Николай, повышая голос, пытался доказать свою правоту. «Колю послушать, так существует два мнения: его и неправильное. Да почему я должна непременно соглашаться с ним во всем? Ну уж дудки!»
Прежде, когда они возвращались в город с дачи, Алина старалась не затевать серьезных разговоров с мужем. «Ну его, — опасалась она, — заведется еще, начнет психовать, от дороги отвлекаться». Обычно ехали молча, слушали радио или классическую музыку с флешки, изредка перебрасываясь привычными фразами типа: «Машин сегодня — жуть! И куда все едут?» (она), «Ну и «чайники», да еще и тормозят в дело и не в дело» (он), «Какие сегодня удивительно красивые облака» (романтичная она, конечно же!), «Дорога — дрянь, вся в выбоинах, и никто за это не отвечает» (само собой он, кто бы сомневался), «Надо бы заехать в магазин за продуктами» (она, видно, проголодавшаяся), «Опять себе пиццу купишь? И что ты в ней находишь?..» (он, предпочитающий понятную и простую пищу типа щей из «серой» капусты и овсяного киселя)… Но сегодня свойственное Алине благоразумие уступило место упрямству, тоже не чуждому ей.
— Ты, Коля, не прав, — повторила она. — Как можно считать, что любым человеком движут исключительно низменные инстинкты и эгоистические побуждения? А как же милосердие? Доброта? Как же любовь? Между мужчиной и женщиной… к собственному ребенку, к Родине наконец.
— Какая ты наивная, Алина! — не отрывая взгляда от дороги, произнес Николай с некоторой досадой: он был уверен, что спор закончен и последнее слово осталось за ним. — Апеллируешь понятиями, которые давно уже себя дискредитировали. У меня порой впечатление, что ты живешь в каком-то ином, собственном, измерении, что тебя машиной времени случайно забросило к нам из прошлого. Очнись, какое милосердие? Какая доброта? Любовь? Какой патриотизм? Где ты их видишь? Это в советские времена, может, что-то да значило. И то я в этом сомневаюсь. Теперь же всем этим «возвышенным чувствам» вообще грош цена. Их не было, нет и никогда не будет. Одно сплошное лицемерие! Просто человеку вообще свойственно стремление казаться лучше, чем он есть. А главная движущая сила его поступков — эгоизм, всепоглощающий, всё разрушающий. С этим он рождается, и это с ним всегда, до самой смерти. Всё, что ты называешь возвышенными чувствами, всё зиждется на эгоизме: и любовь к женщине, и к ребенку, и ко всему прочему.
— Это для тебя они ничего не значат, но не для меня, — пропустив мимо ушей слова мужа об эгоизме, проговорила Алина. — Я уверена, что и для других это не пустой звук, как ты считаешь. Уж поверь мне.
— Вот и не поверю. Я знаю, что говорю — с нажимом на «знаю» произнес Коля.
«И почему ей приходится объяснять такие очевидные вещи? Не глупая вроде, но до ужаса упрямая в своих заблуждениях…» — начал раздражаться Николай.
— Я не стану сейчас рассуждать о всяком там милосердии, толерантности и прочей либеральной ерунде. К чему она приводит — можно наблюдать на Западе, — Коля решил не вдаваться в подробности разложения «гей-Европы». — Разговор о другом. Ты тут заикнулась о любви между мужчиной и женщиной. Если ты хочешь называть любовью физиологическую потребность, буйство гормонов, а еще то, что жить вместе гораздо удобнее и комфортнее, — ради Бога, пусть это будет любовью. Но мужчина идет на это отнюдь не ради счастья своей избранницы, типа «обещаю заботиться о тебе в горе и в радости, пока смерть не разлучит нас…», а опять же ради собственного эгоизма, поддержания своего внутреннего душевного комфорта. Женщина, та вообще руководствуется в первую очередь соображениями инстинкта, программы продления рода, заложенной в ней природой. Ну и, кроме того, думает: сможет ли выбранный ею мужчина обеспечить ей и ее будущим детям материальный комфорт, чтобы ее ребенок рос в не худших, чем у других, условиях, чтобы не уступил в дальнейшей конкуренции с другими.
— По-моему, ты утрируешь. Причем специально, чтобы меня позлить, — надулась Алина.
— Разве что самую малость, чтобы тебе, федурочке, понятнее было, — скосил глаза на жену: не хватил ли лишку. Нет, ничего, ласково-уничижительное «федурочка» вроде «прокатило». — Так, дальше что у нас по списку? Любовь к ребенку? Тут тоже всё прозаично до банальности. Заводят детей не из большой любви к ним, а потому как природой так заведено — уж прости за каламбур. Завели, вырастили, всучили в руки набор умений для выживания и выпнули в жизнь. А все эти сюси-пуси — это сопли таких дамочек, как ты, которые своей эгоистичной «любовью» делают из детей полнейших инфантов.
— Инфантилов, — машинально поправила мужа Алина. — Инфанты — это отпрыски королевских кровей.
— Вот я и говорю: инфантов, — словно жена только что подтвердила правильность использования употребленного слова, — продолжал Николай. — Избалованные мамочками, они и ведут себя как принцы или принцески: все им должны, всё им подай, накорми, убери, подотри, а они будут только удовольствие получать. При этом мамочки регулярно напоминают своим чадам, кому они всем этим обязаны — им, взявшим на себя труд родить их.
— Ну, не все же такими вырастают, — позволила себе не согласиться Алина.
— Вот именно, что все. Просто разнится степень эгоцентризма и инфантилизма в них.
— Нет, я не понимаю… — задумчиво произнесла Алина. — Разве нельзя любить ребенка и в то же время воспитывать в нем самостоятельность?
— Да о какой самостоятельности ты говоришь? — возмутился Николай. — Вы, матери, с самого рождения всё стараетесь сделать ЗА него, ВМЕСТО него — убрать игрушки, одеться, заправить постель, выучить уроки… Даже жену сыну, как он вырастет, пытаетесь найти себе под стать, чтобы сдать потом с рук на руки: пусть она заботится о вашем чадушке… У вас эта забота заложена в подсознании.
— По-моему, вполне нормальная забота. Нам хочется, чтобы ребенок не ошибся с выбором, чтобы был счастлив, чтобы…
— Вот-вот, ему уже под тридцатник бывает, а вы всё «ребенок, ребенок»… — прервал жену Коля. — О том и говорю.
Некоторое время ехали молча: она, собираясь с возражениями, он, уверенный, что уж теперь точно убедил жену в своей правоте. За окнами машины за пеленой ливня проносились поля, деревеньки вдоль дороги, дачные поселки. Дворники лихорадочно метались по лобовому стеклу, соревнуясь с дождем в скорости.
— Хорошо, предположим, ты в чем-то прав, — пошла на уступку Алина. Николай усмехнулся: «Еще бы я не прав». — Но только в чем-то, а не во всем, — не хотела сдавать своих позиций жена. — А что с патриотизмом? Неужели ты и его будешь отрицать?
— А что ты вообще называешь этим словом? — задал обескураживающий вопрос Коля.
— Ну, как что? — непонимающе уставилась Алина на мужа. — Любовь к Родине.
«Та-ак, запахло нафталином», — не удержался Николай от внутренней реплики.
— А в чем, по-твоему, должна выражаться эта любовь, поясни мне непросвещенному, — попросил он, пряча улыбку в усах.
— Ну что за глупый вопрос: в чем, — возмутилась Алина. — И так же понятно…
— Ну да, «и так понятно», — передразнил он жену. — Это когда любят Родину, но отдыхать едут за рубеж? Когда любят Родину, но тряпки покупают заграничные? Когда любят Родину, но сыр предпочитают французский? Скажи, вот ты любишь Родину? Только не отвечай: люблю я Родину, но странною любовью…
— Да ты всё с ног на голову ставишь… После твоего определения всё, что ни скажешь, будет звучать глупо.
«Ну вот, уже прогресс, хоть понимать начинает нелепость своих воззрений», — не без удовольствия подумал Николай.
— Да, я люблю… Я точно не смогла бы жить нигде, кроме как здесь, в России. Мне приятно, когда где-то в международных соревнованиях побеждают наши и когда звучит наш гимн. Когда страну нашу если и не уважают или не боятся, то хотя бы вынуждены считаться. Когда…
— Так, всё с твоим патриотизмом понятно. Так любить Родину можно — комфортно и ненакладно. А вот смогла бы ты поступиться, хотя бы чуть-чуть, этим комфортом ради Родины? К примеру, отдавать часть своей зарплаты каждый месяц в фонд защиты ее безопасности? Ведь покупали в сталинские времена облигации, и не роптали, в глубине души понимая, что это нужно для страны. Готова? А готова ты сыновей наших отправить служить в армию? Или самой отдать за Родину жизнь, сейчас, в мирное время, а? Вот придут к тебе патриоты из правительства и скажут: «Алина, чтобы Родина жила, нужна твоя жизнь». Отдашь?
Алина задумалась. А правда, смогла бы отдать? За Родину. В мирное время. И только хотела ответить, как услышала смешок Коли: тот уже еле сдерживался, чтобы не расхохотаться — так забавно выглядела жена, нешутейно размышляющая: отдавать жизнь или нет…
— Да ну тебя, Коля, я думала, ты серьезно… — обиделась Алина. — И почему ты всё в фарс превращаешь, как будто для тебя вообще нет ничего святого.
«Так оно и есть, — чуть не ответил Николай. — Еще Высоцкий это понял: «И ни церковь, ни кабак — Ничего не свято! Нет, ребята, всё не так, Всё не так, ребята!» Но посмотрел на сидящую рядом жену — нахохлилась, точно воробей, вся такая искренне возмущенная, наивная до невозможности, с какими-то устаревшими представлениями о порядочности, нравственных категориях, со своим кодексом чести… Ну как такой открыть глаза на мир?! «Это же какой для нее катарсис будет. Какой поворот в сознании…»
Ливень наконец прекратился, выглянуло солнце. Впереди, в сверкании луж, показалась развилка: дорога налево вела в областной центр, направо — в небольшой старинный город. Место, где путь раздваивался, имело какую-то загадочную силу и дурную славу: здесь нередко случались аварии, причем по необъяснимым причинам. И в самом деле, кажется, полная видимость, нормальное покрытие, отсутствие помех и встречного транспорта, и — на тебе, очередной перевернувшийся автомобиль. Просто мистика какая-то! Выжившие, говорят, клянутся, что машина, столкновения с которой они пытались избежать, возникла ниоткуда, словно материализовалась из воздуха. Ее появление было таким неожиданным, что среагировать не оставалось времени.
Засмотревшись на Алину, Николай отвлекся от дороги и не вписался в поворот налево. Визг запоздалого торможения, грохот, битые стекла… Сразу же остановилось несколько проезжавших мимо машин. Водители и пассажиры из них бросились к лежащему на боку автомобилю, который вынесло на середину дороги. Возле него уже суетились люди, открывая заклинившие от удара дверцы и извлекая из салона Николая и Алину. Оба были с кровоподтеками и резаными ранами на лице, в состоянии шока, но в полном сознании. Николай вертел головой по сторонам, словно что-то искал, и повторял: «Куда он делся? Я же его видел. Я его точно видел…», а Алина просто плакала, не в силах сдержать пережитых эмоций и бормоча сквозь всхлипывания: «Я… да чтобы я… еще хоть раз… больше… никогда… н-не буду… спорить… когда ты… за рулем… Ну ее… эту истину, которая… в споре…»
Альфия УМАРОВА.
