……Сердцу приятно с тихою болью
Что-нибудь вспомнить из ранних лет…
Сергей Есенин 1925 Синий туман. Снеговое раздолье
Кинотеатр “Искра“.
Это красивое деревянное строение - неотъемлемая часть моего детства. Оно просто в своей архитектуре, но очень добротно, качественно и со вкусом сделано. (Надо сказать, в Лысково несколько красивых деревянных строений довоенного времени возведения). Планировка его очень адекватна функции кинотеатра. За колоннами - кассы, справа от касс - вход в просторный светлый холл с буфетом и туалетом (ряд окон на правой стороне здания). Из холла несколько дверей в зрительный зал с высокими потолками и достаточно большим экраном, и две широкие выходные двери на случай быстрой эвакуации при пожаре.
Здесь я первый раз увидел кинофильм, полагаю, года в три-четыре. Воспоминания сильно стерлись и не помню, который из первых был первым, то-ли “Руслан и Людмила”, то-ли ”Они сражались за Родину”. Помню потрясение, которое испытал. Подходил к экрану и пытался заглянуть за него, но ничего за экраном не увидел. В первом фильме запомнилось, как кто-то из героев в остроконечном шлеме, кольчуге и с огромным мечом падал в воду и камнем опускался на дно, а во втором женщина с ребенком, танк на нее наезжающий, и много дыма и огня вокруг. Клуб этот был и, видимо, остается рядом с Хлебозаводом, и я полагаю, что он ему и принадлежал. Когда мне исполнилось пять лет, состоялось важное для меня событие. Мой дед Митя привел меня на елку от Хлебозавода, где он работал и заведовал продовольственным складом.. Не помню деталей, но помню, что был, как водится на елках, конкурс среди детей на лучшее прочтение стихотворения. Когда Дед Мороз спросил, кто из детей сможет прочитать стих, я вызвался и громко, без ошибок и сбоев, прочитал длинную часть из Некрасовского "Мороз красный нос".
“..Не ветер бушует над бором, не с гор побежали ручьи, Мороз Воевода дозором обходит владенья свои…”
Дед был очень горд тем, что я так выступил. Он был честолюбив и всячески поощрял это во мне. Должен сказать, что проявленная смелость позволила мне потом легко преодолевать психологические барьеры, и даже сейчас это воспоминание продолжает мне помогать.
Клуб этот был магнитом во время всей моей жизни в Лысково. Кино притягивало все детское население, и каждый фильм был событием. Не всегда удавалось выпросить рубль у взрослых. Просмотренные фильмы обсуждались в школе и на улице. Телевизоров тогда еще не было. Они появились, когда мне было уже лет 12, и вся информация о мире шла с экрана этого клуба. Пацаны, у которых вообще никогда не было рубля (билет стоил от рубля до три пятьдесят), чтобы купить билет в кино, вырезали бритвами, (с которыми они всегда ходили для самозащиты), щели в входной (точнее выходной) двери, которая была почти вровень с экраном, и отталкивая друг друга смотрели урывками под острым углом на экран. Позже я подружился с детьми, которые жили сзади клуба (два самых левых окна на фото) и через коридор их квартиры можно было легко проникнуть в зрительный зал, что дало мне на некоторое время, (пока не поссорился с ними), возможность смотреть фильмы бесплатно.
Некоторые фильмы трогали меня до глубины моей неокрепшей души. Я выходил из зала под столь сильным впечатлением, что мне не хватало остатка дня, чтобы прийти в нормальное состояние. Я так переживал за судьбы героев, что ходил и плакал,И это развлекало пацанов и вызывало насмешки, на которые я не обращал никакого внимания.
Гляжу на колонны и ступени перед входом и кассой, -и вижу нашу живую толпу, толкающуюся, о чем-то гудящую, лузгающую семечки, курящую самокрутки, со сложными взаимоотношениями, но полную энергии и радостную.
Шпана, которая вырезала дырки во выходной двери, была непонятного происхождения. Они нигде не учились, (хотя было обязательное всеобщее образование), и всегда болтались по городу. У кассы кинотеатра они толпились в надежде чем-нибудь поживиться. Один из них (по прозвищу "Обозженок") показывал нам как-то, как вытаскивать деньги из карманов стоя в очереди, что он, видимо, там и делал.
Позже клуб стал местом занятий секции борьбы, из которой вышло много мастеров спорта и даже чемпионов России (и может быть СССР). Ребята, которые приходили в секцию, очень быстро мужали, превращаясь в мускулистых мужиков с толстенными шеями, что вызывало большую зависть у тех, кого в секцию не брали. Помню конфликт, перешедший в драку, между членом секции (вполне миролюбивым, с интеллигентными манерами мальчиком) и пацаном с электрозавода, который доминировал в автозаводской и, похоже, в целом в лысковской молодежной среде. Автозаводская группировка была собрана из крепких ребят. Отбор проводился в лесу за Валавой, где у них был лабаз на верхних ветвях огромной сосны, на который невозможно было залезть не обладая большой физической силой. Те, кто залезал,- становились членами группы. Пацан с автозавода не был членом секции, но был очень развит физически и не мог терпеть, что кто-то претендует на его место в иерархии физического доминирования. Он долго задирался, предлагая честную борьбу по правилам. Парень из секции всячески пытался уйти от столкновения, но ему это не удалось, так как агрессор начал борьбу не дождавшись согласия. Правила он, конечно, сразу же перестал соблюдать, и начал откровенную драку, которую с трудом погасили собравшиеся. Я забыл, конечно, имена участников, так как никогда с ними дружбы не водил. От дружка моего Женьки Давыдова, который тоже ходил в секцию, я узнал, что он тоже дрался с этим агрессивным малым после того, как занял какое-то место в чемпионате по борьбе, и малый его побил, будучи крупнее. Отец Женьки - знаменитый в Лысково футболист Катюша, фронтовик и ветеран , - узнал про это у Женьки и заставил того выследить обидчика, и они вдвоем отметелили его до полусмерти. Секция по праздникам давала показательные выступления. Они были напротив стадиона "Динамо". Около милиции. расстилался батут и борцы кувыркали друг друга, медленно показывая приемы. Одеты были в борцовские майки-трусы с длинными “мышками “, как у дореволюционных борцов на старых фото. Собравшуюся публику приглашали побороться. Желающие изъявляли желание бороться только с тренером, так как он выглядел не так внушительно, как тренируемые, и был ведущим на этом показательном действе...
Длинный день
Это - мост через Медянку недалеко от ее впадения в Сундовик. Мост этот – место, связанное с памятным днем, наиболее длинным из запомнившихся. Лет в 14 у меня возникла страсть к собирательству этикеток от спичечных коробков. Не помню, кто или что ее вызвало. Может быть марки, которые собирал Шурик Бушуев, мой бывший одноклассник по начальной школе номер 5. Его мама работала то ли в Горсовете, то ли в каком-то другом госучреждении Лысково, куда шли потоки писем, с которых она снимала марки и приносила Шурику. Короче, возникла страсть и я заразил собирательством Олега Белоуса, (которого тогда звали Алик), моего самого близкого дружка. Мы облазили все углы и помойки Лыскова, что обычно привлекало внимание прохожих, так как Алик был сыном “врачихи”, как называли его маму Елену Витальевну Рыжову. Она была терапевтом (строгим и безапелляционным) в местной больнице и , естественно, публичным человеком, нарисованный маслом портрет которо, висел на городской Доске Почета. Занятие по извлечению спичечного коробка из какой-нибудь щели или из-под решетки углубленного в земле окна около какого-нибудь места скопления людей было очень азартным. Довольно быстро коллекция наша насытилась, так мы исчерпали возможности Лысково, куда доставляли не очень разнообразные продукты спичечной промышленности, и взоры наши обратились на Макарьев, расположенный на левом берегу Волги, и пристань . Сначала был Макарьев. Стоило переплыть Волгу на пароме -и мы попали в новый мир, где на каждом углу были невстреченные доселе этикетки с коробков, иногда даже нестандартного размера. Макарьев был обобран за один день, так как весь обходился за час. Но визит туда позволил сделать открытие-обратить внимание на лысковскую пристань и понять, что там останавливаются пароходы, плавающие от Москвы до самых до окраин, в буфетах которых можно купить новехонькие, а не оплеванные и описанные собаками, коробки с улицы, коробки со спичками и этикетками, какие и не снились.
Итак, начались походы на пристань для покупки спичек с разных теплоходов. В один прекрасный летний день такой поход начался со встречи на улице Урицкого, где раньше Алик жил, а к этому времени они с матерью и появившимся в семье отчимом переехали в собственный дом напротив больницы, где он до сих пор проживает уже как Олег Борисович Белоус, а не как Алик Рыжов, которым он был во время описываемых событий. Итак, мы легко и радостно домчались до пункта прицепления к грузовикам, идущим на Волгу, и начали ждать кузов, в который должны были впрыгнуть. Вдруг из одного из проезжающих грузовиков Алику закричали, и кричащий стал барабанить по кабине грузовика с требованием остановиться. Кричащим и барабанившим оказался отчим Алика, который возвращался из деревни, то ли из Кременок, откуда происходила Елена Витальевна, то ли из какой-то другой деревни. Он всучил Алику большой сверток, сказав, что там наряду с обычным барахлом, - ценные вещи: его пальто и электробритва (по тем временам вещь престижная), и сверток этот велел отнести срочно домой. Это нас сильно озадачило, так как рушило весь наш план. Не хотелось возвращаться даже до моего дома, а не только до дома Алика, а поблизости не было никаких знакомых, чтобы отдать этот чертов тюк. И я предложил спрятать его. Самая первая мысль- засунуть под мостик, у которого мы в раздумьях и стояли. Под мостиком, у самого его основания (самый левый край моста на фото) был закуток, образованный дощатым барьером, за которым тюк наш легко помещался и становился незаметным ни с какай из сторон моста. Я убедил Алика, что никому не придет в голову залезать под этот мост в это тесное, узкое пространство и копаться за дощатым барьером, и он засунул сверток в предлагаемое место. По завершении этой нехитрой операции мы со спокойной душой рванули на пристань. Все шло удачно. Мы попали на пару теплоходов и хорошо отоварились. Стали ждать трехпалубного из Казани. Там обычно ждал самый богатый улов. Теплоход причаливал минут на десять-пятнадцать для погрузки-разгрузки, и за это время надо было найти буфет, выстоять очередь и успеть выбраться, добежать до трапа. Влетели, встали в очередь, где необычно много было народу толи за воблой, то ли за пивом, добрались до продавца,.. и я начал закупать коробки. В это время раздался финальный гудок, сигналивший об отправлении, и Алик бросился наверх, к трапу. Я не мог прервать покупку, и когда выскочил - теплоход начал отчаливать. От борта до борта дебаркадера было меньше полметра и я уже стоял на борту, чтобы прыгнуть, но в этот момент меня схватили за шкирку и бросили опять на палубу. После допроса и расспросов мне было сказано, что я должен буду плыть в Работки, а оттуда меня пересадят на встречный теплоход из Горького, и к вечеру я попаду домой. Деваться было некуда, и я стал осматриваться вокруг в поисках, чем занять время. В те времена, не знаю как сейчас, хотя и плаваю почти каждое лето на теплоходах, но на туристских, а не на пассажирских, - перед лестницей, ведущий в каюты первого класса висела строгая табличка “Вход пассажирам третьего и второго класса строго воспрещен”. Эта табличка вызывала справедливый пролетарский гнев в наших душа. Нас учили, что все равны в нашей стране. Почему же мы не можем попасть на верхние палубы, мы что, - негры в Америке? И конечно, первое, что я сделал, воспользовавшись непонятным статусом застрявшего пассажира без билета и поэтому не отнесенного ни к одному из классов, - рвануть в первый, сесть в шезлонг и, задрав ноги к небесам, - смотреть на волжские пейзажи. Но это быстро надоело. Я заметил ребят близкого возраста, которые бегали по палубе. Завязался контакт и началась беготня с ними. Потом начались соревнования: - кто дальше прыгнет с лестницы, ведущей на нижнюю палубу. Начали с нижних ступенек и поднялись почти на самую верхнюю. Пытаясь установить рекорд, я так сиганул, что врезался головой в борт лестничного люка и рухнул вниз, почти потеряв сознание. Собрались люди, стали меня жалеть, ставить примочки и т.д. К этому времени уже приблизились к Работкам, и кто-то из членов экипажа разыскал меня и приготовил к передачи на дебаркадер Работкинской пристани. Через часок пришел теплоход из Горького, и я благополучно добрался до Лысково. Поднимаясь в горку, в начале Урицкой, я вдруг увидел стремительно идущую бабушку Алика, которая тащила его за руку. Она его бросила и направилась ко мне с криком, “где вещи, куда ты их засунул”?.. У меня трещала голова от гематомы, и я был голоден, как собака, а потому с трудом понимал суть вопроса и причину агрессии. Но я спокойно отнесся к происходящему. Дело было привычное: - что бы мы не вытворяли с приятелями у них дома, их мамы и бабушки виноватым всегда назначали меня. (У нас дома было наоборот- дед считал, что во всем плохом, что со мной происходило, виноват я. Так, что я был виноват всегда. Надо пояснить, что дед, у которого я жил большую часть времени, имел строгие жизненные принципы, основную часть которых, насколько я могу судить, он приобрел, (а может закрепил), на фронте, куда был призван в возрасте 45 лет в 42-м году, и служил старшиной, отвечая за судьбы сотни солдат. Друзья мои были безотцовщиной, как и большинство в то время, и их бабушки и мамы не могли иметь солдатских принципов.) Так вот, бабушка схватила меня за рукав и велела вести в то место, куда мы положили ценный сверток. Мы пришли, и она, согнувшись в три погибели, а затем почти по-пластунски полезла под этот мост к месту захоронения. Свертка не было! Видимо, кто-то проследил за нашим процессом прятанья и без особого труда нашел сверток. Бабка потащила меня на допрос к Елене Витальевне. Допрос был строгий и жесткий. Вину мне пришлось признать, так как сознавал, что причиной была лень пройти километр. Наказание было сформулировано четко. Была оценена сумма ущерба и велено было начать сбор шиповника в волжских заливных лугах для сдачи в местную аптеку. Вырученная от этих сборов сумма должна была покрыть расходы. Я быстро прикинул, сколько килограммов надо собрать, и получилось, что в один сезон мы с задачей не справимся. Елена Витальевна шуток не понимала и шутить не любила. Уже вечерело, когда я попал домой. Воспитанный по принципу "во всем сам виноват",- дома ничего не сказал, и мы на следующий день поплелись собирать шиповник. Больше одного дня я этому посвятить не мог и уехал от одной бабушки к другой, в деревню Скучиха.
