Наверняка уже гуляют по властным кабинетам согласования на очередную награду по поводу юбилея - 5 сентября Михаилу Ефимовичу Швыдкому исполняется 70 лет!
"Швыдкой" в переводе с украинского означает "быстрый", "шустрый". Прибавьте к этому обаяние, светскость, немалую толику здорового цинизма - и получите портрет чиновника, приятного во всех отношениях. Настолько приятного, что, когда премьер Примаков хочет сменить руководство российского телевидения, под удар попадает не Швыдкой, а его заместитель Лесин.
В 195-й московской школе, где учился Михаил Швыдкой, все были уверены: он пойдет на физмат. По физике и математике ему в классе не было равных.
У него всегда была феноменальная память. Одноклассник Швыдкого артист Игорь Костолевский рассказывает, как Михаил Ефимович, тогда просто Миша, однажды пришел к нему в гости, взял с полки томик Фейхтвангера, прочитал страницу и тут же пересказал ее наизусть.
По гуманитарным предметам Швыдкой тоже успевал неплохо, славился своими сочинениями. К тому же он прекрасно играл на пианино. С детства был душой общества и всегда любил всякие приколы. Вместе с Костолевским (они с 9-го класса сидели за одной партой) Швыдкой организовал джаз-банд. Единственным настоящим инструментом в нем было пианино. Контрабасом служил деревянный ящик, в котором проделали дырку. К ящику привязали палку, на палку натянули веревки. На одном из школьных вечеров две будущие знаменитости исполняли "Танец маленьких лебедей" - зрелище было препотешное.
Он блестяще знал английский язык. (Рассказывают, уже много позже на какой-то из презентаций молоденькая переводчица потеряла нить, "поплыла". Тогда Михаил Швыдкой встал к микрофону и стал переводить сам.)
Человек слишком эмоциональный, он просто не мог связать жизнь с сухими цифрами. И выбрал театр, который всегда любил. Он поступил в ГИТИС, вызвав шок у своих учительниц физики и математики.
По словам Игоря Костолевского, Швыдкой казался взрослее сверстников, был самостоятелен не по годам. Причиной тому непростое послевоенное детство (Швыдкой родился 5 сентября 1948 года в Киргизии, где семья задержалась в эвакуации). Михаил Ефимович вспоминает, что одевался бедно, всегда носил какую-то немыслимую фуфайку.
- У нас с мамой был один свитер на двоих. Когда она шла в консерваторию, она его надевала, когда я шел в театр, его надевал я.
Когда мать во второй раз вышла замуж, Михаил переселился к бабушке: отношения с отчимом не сложились.
С тех пор, видно, и живет в Михаиле Швыдком глубоко запрятанное чувство незащищенности. Его броня - это самоирония (в интервью корреспонденту "Профиля" Михаил Ефимович иронизировал по поводу своей фигуры: "Я человек полноватый, лысоватый, если не сказать лысый, и, скорее, квадратный, нежели стройный...") и безупречный костюм.
- Мне с детства нравятся костюмы,- говорит Михаил Швыдкой.- И когда я работал в журнале "Театр", всегда старался ходить в галстуке. Мне так удобнее. Знаете, почему? Когда у тебя плохое настроение, все валится из рук, то надеваешь костюм, белую рубашку, галстук и сразу подтягиваешься, в тебя как бы вливается жизнь. Мы жили в такое время и в таком обществе, где костюм был своего рода защитой. Ты приходил в райком партии в галстуке - и уже хрен тебя голыми руками возьмешь! В этом, конечно, есть доля дурачества, но, я думаю, костюм - это защита. В нем чувствуешь себя уверенней, более подтянутым, серьезным.
Возможно, трудное детство и стало тем стимулом, который повел Михаила Ефимовича по жизни - вперед и вверх. Сначала ему хотелось просто-напросто вырваться из нищеты, встать на ноги, начать зарабатывать.
Сейчас Швыдкой, по крайней мере теоретически, человек не бедный, входит в так называемую тысячу Федорова (в июне 1998 года тогдашний глава Госналогслужбы Борис Федоров в целях повышения собираемости налогов решил составить список самых богатых и известных людей России, куда собирался включить федеральных министров и других крупных чиновников, президентов банков, руководителей промышленных корпораций и вообще состоятельных людей). А в молодости ради заработка Михаил Ефимович брался за любую работу: писал статьи и книги по проблемам театра и кино, преподавал в вузах, ездил с лекциями по стране. В одной из таких поездок по линии общества "Знание" его сопровождал Игорь Костолевский. Швыдкой рассказывал о театре, а Костолевский - о себе. По свидетельству друга, Швыдкой мигом завладевал любой аудиторией. Труженики Сибири, затаив дыхание, слушали его рассказы и аплодировали не меньше, чем любимому артисту.
Рассказывают, как-то Михаил Ефимович поехал в загранкомандировку с каким-то театром. Командировочные были смехотворные, и чтобы хоть что-то скопить, артисты варили суп в ванне кипятильником. Однажды, когда суп был почти готов, в ванной появился хозяин номера. И увидел, что ванну заткнули его носками. Он в негодовании выдернул эту самодельную затычку, и обед артистов и Швыдкого ушел в канализацию.
К началу перестройки Швыдкой был уже известным критиком, доктором искусствознания. В ту пору многие задумывались над тем, как воспользоваться открывавшимися новыми возможностями. Кто-то решил податься в бизнес и начать делать состояние. Но для Швыдкого главным было не это. Светский лев, человек тусовки, он всегда любил находиться в центре внимания. А чтобы привлечь к себе внимание, в нашем обществе надо быть частью истеблишмента. И Швыдкой не упустил свой главный шанс попасть в высший свет.
Этот шанс предоставился в 1990 году, когда он, заместитель главного редактора журнала "Театр", пробил публикацию нашумевшей на Западе пьесы "Московское золото" известных английских драматургов Хауэрда Брентона и Тарика Али. Для своего времени пьеса была революционной: Политбюро во главе с Горбачевым травит Ельцина, неформального народного лидера. Как вспоминает переводчица Валерия Бернацкая, даже переводить пьесу было страшно: среди действующих лиц была секретарь Ждановского райкома КПСС Римма Жукова, тогда столичный ретроград номер один. А Швыдкой не побоялся опубликовать пьесу в своем журнале.
Более того, он организовал гастрольный спектакль английской труппы в Москве. Приехали и авторы. Как рассказывают, Швыдкой сам ездил в Англию их уламывать, а в Москве сам принимал гостей.
Его дела резко пошли в гору. Через некоторое время Швыдкой стал главным редактором "Театра", а чуть позже, в 1991 году, возглавил (в качестве генерального директора) редакционно-издательский комплекс "Культура". (При советской власти госкарьера ему не светила из-за "пятого пункта".)
Как рассказывает бывший главный редактор "Культуры" Николай Анастасьев, начиналось все еще при советской власти, когда существовал СССР. Планировалось, что за пропаганду своих литературных достижений представители "братской семьи народов" будут отчислять в фонд издательства энные суммы. Издательство будет тратить на советскую литературу лишь часть этих средств, а на оставшиеся деньги издавать литературу для элиты - о музыке, об искусстве, детскую, философскую, художественную. Под этот проект от Министерства культуры были получены огромные деньги - это была полностью заслуга Швыдкого.
Однако генеральный директор занимался в основном тем, что было интересно лично ему. Он снова поймал волну: в моду вошла реституция, ставшая вопросом большой политики, и Михаил Ефимович сосредоточил на ней все свое внимание.
Он принялся рассекречивать спецхраны, в которых с войны оставались культурные ценности, вывезенные из Германии и других стран Западной Европы. 5 декабря 1992 года по 1-му каналу "Останкино" был показан телефильм о трофейной Бременской коллекции, в котором Михаил Швыдкой впервые выступил как режиссер. Текст за кадром читал его друг детства Игорь Костолевский. Спонсором фильма, который эксперты оценили в 2,5 млн. рублей (при курсе около 150 рублей за доллар в начале 1992 года), выступил Инкомбанк.
В марте 1993 года министр культуры Евгений Сидоров преподнес Ельцину и Черномырдину другое детище Швыдкого - каталог "Западноевропейский рисунок ХVI-ХХ веков", подготовленный редакционно-издательским комплексом "Культура" при поддержке Инкомбанка.
При этом менее громкие проекты издательства оказывались экономически несостоятельными. Дело в том, что руководство "Культуры" в лице Швыдкого и Анастасьева, однажды нацелившись на высоколобую литературу, уже не могли свернуть с намеченного пути. И с упорством, достойным лучшего применения, отказывалась от коммерческих изданий. И если на издание книг, с той или иной точки зрения выигрышных, деньги находились, то остальную литературу печатать было просто не на что. Элитарные книги с их ничтожными тиражами не могли приносить доход. Кроме того, в авторы приглашали в основном родственников и знакомых. Короче, в 1993 году "Культура" приказала долго жить. Многие сотрудники издательства остались не у дел и с тех пор питают к Швыдкому не самые добрые чувства. Один из таких неудачников, давний соратник Швыдкого, театровед и переводчик Михаил Рудницкий сказал корреспонденту "Профиля": "Плохо говорить о Швыдком не хочу, а хорошо - не могу".
"Культура" рухнула, а ее гендиректор пошел вверх. Министр культуры Евгений Сидоров, знавший Швыдкого по совместной работе в комиссии по реституции культурных ценностей, пригласил его к себе в заместители.
В 1997 году, с принятием закона, запрещающего вывоз культурных ценностей из страны, реституция канула в Лету. В том же году министр Сидоров лишился своего портфеля и отправился в почетную ссылку в Швейцарию - представителем России при ЮНЕСКО.
А Швыдкой получил новое ответственное задание: создать и возглавить "Культуру", теперь уже телеканал - тезку покойного издательства. В то время он уже был едва ли не единственным политиком-говоруном из гайдаровско-собчаковской плеяды, оставшимся при власти. Эти люди умели красиво рассказывать, как и что надо делать, но как-то не были приспособлены к практической деятельности. Почему же Швыдкой уцелел? Ему просто повезло: он работает в сфере, где и не надо ничего делать. Его работа всегда заключалась в том, чтобы говорить. А со своими представительскими функциями он справляется великолепно.
На столетии МХАТа Швыдкой был одним из немногих, кто оказался почетным гостем и на "либеральном" вечере у Ефремова, и на "патриотическом" у Дорониной. У Ефремова он оживленно беседовал с Гайдаром и Костиковым, у Дорониной любезничал с Зюгановым, Язовым и Прохановым. В "женском" МХАТе Швыдкого не остановило даже то, что у входа публику встречал плакат: "Жиды, вон из России!", а в фойе бесплатно раздавали газету "Завтра".
Михаил Ефимович в любой компании чувствует себя как рыба в воде. И умело мимикрирует, полностью сливаясь с окружающей средой. Среди подвыпивших журналистов после церемонии вручения премии ТЭФИ (по итогам 1997 года) он пытается вытащить из кадки настоящую пальму, не довольствуясь пальмой первенства - главной премией "За лучший телепроект года", полученной его каналом "Культура".
Он свой в доску и в компании госчиновников. Рассказывают, как однажды в первом классе авиарейса Женева - Москва собрались высокопоставленные пассажиры, в том числе Игорь Иванов, тогда первый замминистра иностранных дел, Михаил Швыдкой и резидент российской разведки в Швейцарии. Была выпита уже не первая бутылка виски, когда Швыдкой решил дать оценку творчеству Пушкина, причем такую, которая была бы доступна аудитории и соответствовала текущему моменту.
- Пушкин, бля, это, на х..., е... твою мать, а не поэт,- произнес он.
Присутствовавшие надолго запомнили эту меткую характеристику, данную большим мастером слова.
Михаил Ефимович вообще умеет нравиться людям. Об этом в один голос говорили все наши источники. Он неизменно подчеркивает, насколько его собеседник важный, талантливый человек. Всегда к месту скажет: "Меня очень интересует ваше мнение, поскольку я в этом вопросе не компетентен". Он с первого раза запоминает имя-отчество собеседника и, встречаясь с ним второй раз, правильно его называет.
Излюбленным способом завоевывать друзей Михаил Ефимович сделал застолье. Говорят, он замечательный тамада. Умело поддерживает тонус застолья: шутит, подливает, делает комплименты дамам.
Но главная причина устойчивости Швыдкого во власти - это его полная лояльность. Он сам говорит, что "работает по свистку". В том смысле, что "когда свистнут, тогда и посмотрим". Швыдкой никогда не спорит с начальством, обсуждение любых проблем заканчивает словами: "Все будет хорошо".
С 70-летием, Михаил Ефимович!
Геннадий Орешкин