Умер Эрнст Неизвестный
В Нью-Йорке на 92-ом году жизни скончался знаменитый российский и американский скульптор Эрнст Неизвестный, передает «Радио Свобода». Мастерская в СоХо, Гранд Стрит, 81 опустела навсегда. Ставшая уже историческим реликтом колонна "шестидесятников" лишилась своего боевого офицера и удачливого полемиста, вернувшего Никите Хрущёву толику долга за "воздух оттепели". Реабилитированное поколение потеряло своего глашатая. Но его творения, как и самые могучие творения природы, обречены пережить века.
Эрнст Иосифович Неизвестный родился 9 апреля 1925 г. в Свердловске в семье врача Иосифа Моисеевича Неизвестного и автора детских научно-популярных книг Беллы Абрамовны Дижур.
С 14 лет участвовал во Всесоюзных конкурсах детского творчества. С 1942 года учился в Средней художественной школе при Всероссийской академии художеств в Ленинграде (во время блокады школа была эвакуирована в Самарканд). Обучение было недолгим: в 17 лет, приписав себе год, Эрнст уехал в Кушку в военную школу воздушно-десантных войск. Оттуда отправился на фронт в звании младшего лейтенанта, но не доехал: попал под трибунал за убийство офицера, который изнасиловал его девушку. 62 дня Неизвестный провел приговоренный к расстрелу, который заменили штрафбатом.
Служил в воздушно-десантных войсках 2-го Украинского фронта. 22 апреля 1945 года в Австрии был тяжело ранен. Врач госпиталя констатировал клиническую смерть на операционном столе, и закованного в гипс командира взвода санитары понесли в морг, но бросили, не дойдя до дверей. Гипс треснул, и от боли он пришел в себя. Однако его успели «посмертно» наградить орденом Красной Звезды.
После войны вернулся в Свердловск, ходил на костылях. Некоторое время преподавал черчение в Суворовском училище. В 1946–1947 годах учился в Академии художеств в Риге, в 1947–1954-м – в Московском художественном институте им. В.И. Сурикова и на философском факультете Московского государственного университета.
В 1955 году вступил в секцию скульпторов Московского отделения Союза художников СССР. В 1957 году стал лауреатом IV Международного фестиваля молодежи и студентов в Москве, а в 1959 году – победителем Всесоюзного конкурса на создание монумента победы в Великой Отечественной войне. Несмотря на это, экспрессивные работы Неизвестного подвергались критике на самых разных уровнях, в том числе со стороны Никиты Хрущева, который на выставке 1962 года назвал его скульптуры «дегенеративным искусством». Неоднократно попадал в милицию, был несколько раз жестоко избит на улице.
Тем не менее Неизвестный работал на родине до 1976 года, когда эмигрировал в Цюрих; в следующем году перебрался в США. В 1980-х годах Неизвестный много раз выставлялся в Magna Gallery в Сан-Франциско; экспозиции имели большой успех. По заказу галереи в конце восьмидесятых Неизвестный создал цикл «Man through the Wall», посвященный крушению коммунизма. В эти же годы Неизвестный читал лекции в университете Орегона в Юджине и в университете Беркли в Калифорнии.
После падения Советского Союза Неизвестный «вернулся на родину в работах»: в 1994 году была создана статуэтка ТЭФИ, в 1996-м закончена 15-метровая «Маска скорби», посвященная жертвам политических репрессий. Скульптура установлена в Магадане. Неизвестный и сам часто посещал Москву – так, свой 80-летний юбилей он праздновал в России.
Жил в Нью-Йорке, работал в Колумбийском университете.
Знаменитый советский скульптор-монументалист, автор таких произведений, как 75-метровый «Цветок лотоса» (установлен на Асуанской плотине в честь дружбы народов; скульптора поздравили из канцелярии Брежнева), «Древо жизни», установленное внутри столичного моста «Багратион» (скульптура была задумана еще в 1956-м после событий в Венгрии, но воплощена лишь через полвека) и надгробие Никиты Хрущева. Одна из отличительных особенностей почерка Неизвестного – составление скульптур из частей человеческого тела. Сам скульптор всегда тяготел к бронзе, но его монументальные произведения, как правило, отлиты из бетона.
Наиболее значительное произведение Неизвестного советского периода – «Прометей» во Всесоюзном пионерском лагере Артек (1966). В 1970–1971 годах он выполнил огромный рельеф в здании Московского института электронной техники (МИЭТ) в Зеленограде. Чтобы получить заказ на него, скульптор обратился за помощью к главе правительства СССР Алексею Косыгину. Тот дал добро, и Союзу художников пришлось согласиться. Вместо заказанных 300 квадратных метров Эрнст сделал 970 всего за 5 месяцев (об этом - см. ниже).
В 1975 году Неизвестный создает барельеф на здании архива ЦК компартии Туркмении в Ашхабаде (теперь здание Госархива). Это было последнее произведение, созданное им в Советском Союзе перед эмиграцией.
ПРЯМАЯ РЕЧЬ
О противостоянии системе и коллективном бессознательном: «Разве можно назвать диссидентом человека, которого бьют по морде, и он сопротивляется? У меня был эстетический бунт, меня все оскорбляло. Очень странно, но меня выручали ребята из КГБ. Я вот сейчас понимаю, почему их тянуло ко мне. Я обслуживал их ночное сознание, произносил то, что они про себя думали».
Об эмиграции:«Никогда не хотелось уезжать. Мой отец свое дитя хотел спасти и потому говорил: "Ты знаешь, надо, наверное, уехать. Здесь же тебя добьют... Помоги им, убеги сам!"».
О бандитизме: «Вот говорят – бандит... Но что такое – бандит? Тут надо определиться. Один русский человек мне задолжал четыреста семьдесят тыщ долларов. Я не знаю, как привести в действие русский закон так, чтоб вернуть хоть половину этих денег. А бандит – он такую услугу оказать может. О чем это говорит? О том, что русский бандит рожден несовершенством российских законов! Да и сам я, по правде сказать, по темпераменту – настоящий бандит... Мне гораздо понятней и ближе человек, который идет на риск, чтоб получить свою прибыль. И вообще, пока нет закона, то анархия – мать порядка».
О темпераменте и сублимации: «У меня буйный, необузданный темперамент. Когда я был мальчишкой, меня не звали драться стенка на стенку – но вызывали, когда били наших. Я бежал, схватив цепь или дубину, а однажды и вовсе пистолет, – устремлялся убивать. Я был свиреп, как испанский идальго. Но мне удалось перевести мою уголовную, блатную сущность и энергию в интеллектуальное русло. Если бы Пикассо или Сикейросу не дали проявить себя в искусстве, они бы стали самыми страшными террористами. Я знаю, что говорю, я ведь был с ними знаком».
Никита Хрущев – Эрнсту Неизвестному на выставке 1962 года: «В Вас сидят ангел и дьявол. Если победит ангел, поможем, если дьявол – уничтожим»
Андрей Вознесенский – Эрнсту Неизвестному:
Лейтенант Неизвестный Эрнст,
когда окружен бабьем,
как ихтиозавр нетрезв,
ты спишь за моим столом,
когда пижоны и паиньки
пищат, что ты слаб в гульбе,
я чувствую, как памятник
ворочается в тебе.
Я голову обнажу
и вежливо им скажу:
«Конечно, вы свежевыбриты
и вкус вам не изменял.
Но были ли вы убиты
за родину наповал?»
8 фактов об Эрнсте Неизвестном
Памятник Хрущеву скульптор создал по просьбе его родственников
Музеи Неизвестного существуют в Уттерсберге (Швеция) и в Екатеринбурге
Несколько распятий работы Неизвестного приобрел папа римский Иоанн Павел II для музея Ватикана
Одна из последних работ скульптора – памятник Сергею Дягилеву, установленный в Перми
В 1995 году Неизвестный стал лауреатом Государственой премии Российской Федерации
В 1996 году награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» III степени «за выдающиеся заслуги в развитии изобразительного искусства», а в 2001-м орденом Почета
Неизвестному принадлежит пять тысяч графических работ и 750 скульптур
Двоюродный брат скульптора – известный советский поэт Александр Межиров (скончался в Нью-Йорке 22 мая 2009 г.)
http://polit.ru/news/2016/04/09/neizvestnyi/
ГОВОРИТ НЕИЗВЕСТНЫЙ
1. Диалог с Хрущевым
К 1962 году, когда на выставке 30-летия МОСХа я впервые встретился с Хрущевым, за моими плечами был уже немалый жизненный и художественный опыт. Семья, пережившая ужасы сталинщины. Отец — белый офицер, мать — биолог и поэтесса. Наконец, сам я, солдат и офицер, прошедший всю войну. Затем тяжелые послевоенные годы, университет.
Лепить я начал еще в детстве, но почти всю жизнь метался между искусством и биологией. И еще между искусством и философией — учась в художественном институте, я одновременно занимался на философском факультете МГУ.
Должен сказать, что я и мои друзья никогда специально не стремились к нонконформизму или к какому-то особому пути в искусстве. В молодости мы старались овладеть мастерством живописи, рисунка. Выйдя из войны, где каждому пришлось немало хлебнуть, мы и дальше старались идти прямой дорогой. Так что если и можно говорить о моем каком-то особом почерке художника и скульптора, то складывался этот почерк естественно.
Как скульптор, я довольно рано получил признание и к 1962 году уже не раз завоевывал премии на Всесоюзных конкурсах. Однако это признание не было официальным. Официальное признание имели другие, ортодоксальные «мастера» соцреализма, такие, как Вучетич, Герасимов. И вот над ними-то после XX съезда партии и нависла грозная опасность. Дело в том, что в ревизионные комиссии творческих союзов входили, в основном, люди, пострадавшие и отсидевшие. Считалось, что они могут быть наиболее беспристрастными судьями при ликвидации последствий «культа личности» в искусстве. И вначале они, на самом деле, действовали смело и энергично.
Так, ревизионная комиссия Союза художников разоблачила «деятельность» супермафии скульпторов и художников. По документам и свидетельским показаниям выяснилось, что крупнейшие художники периода Сталина обманывали самого Сталина.
Хорошо известно, что в Советском Союзе есть только один работодатель — государство. В эту щель стремятся все, потому что нет другого места, где можно получить заказ. Особенно кровавая борьба за пирог идет на поприще скульптуры.
Внутри так называемого социалистического государства скульптор представляет собой некую докапиталистическую мануфактуру — берет подряд и получает все деньги, поэтому важно быть не столько талантливым скульптором, сколько хорошим субподрядчиком и менеджером.
По существу, все ведущие скульпторы СССР — не есть мастера в традиционном смысле слова, это — мастера социальной комбинаторики и умения выбить заказ. Считается, что произвести всегда можно, наняв менее ангажированных, но не менее талантливых коллег.
По этому поводу я хотел бы сделать сценарий, содержание которого попробую изложить. Сценарий мной назван «Монумент».
В среде художников становится известно, что сверху должен быть спущен заказ на главный монумент, и начинается интрига. Интрига разрастается. Она рождается в мастерской скульптора и оттуда попадает в недра Союза художников, затем поднимается наверх, в ЦК, она охватывает армию и КГБ, распространяется по всей стране, от Владивостока до Бреста. Подключаются пионеры и пенсионеры, домработницы и стукачи, сталевары и животноводы. Интрига приобретает гротескные размеры: вся страна разделилась на партии, помогающие разным скульпторам.
В конце концов, заказа добивается самый ловкий, беспринципный и хитрый. Он добивается заказа и от радости получает инфаркт. Но не беда: монумент можно сделать и без него, поскольку сам он никогда не работал. И пока он лежит в больнице, его помощники, безвестные работяги, производят монумент. К моменту открытия скульптор выходит из больницы и, побрившись, спешит на празднества.
Стройными колоннами идут чекисты, армия, танки, пенсионеры и пионеры, дворники и металлурги, доярки и стукачи. Гремят фанфары, едут черные правительственные машины. Выходят, придерживая сползающие брюки, руководители. Самый главный, в раскорячку, под салют, подходит к монументу и сбрасывает покрывало. И вдруг, перед лицом страны стоит маленький человечек, в рваном пиджаке, плохо вылепленный, падающий с пьедестала и показывающий рукой прямо на сортир. Но все это неважно. Под гремящие салюты и аплодисменты автору вручается Ленинская премия. Если нужно сделать гения, партия его назначит — скульптор станет гением.
Разумеется, это гротеск. Но как часто реальная жизнь, особенно во времена Сталина, была близка к нему!
Было, например, установлено, что, когда скульптор Вучетич, конкурирующий со своими коллегами за лучшее изображение вождя, пришел в приемную Сталина, он спросил Поскребышева, глядя на фото, представляемые им Сталину: «Какие же из этих скульптур могут понравиться Иосифу Виссарионовичу?» На что Поскребышев сказал: «Я думаю, эта». Это была скульптура конкурента Вучетича Кибальникова. Вучетич взял и под этой работой написал свою фамилию.
Когда Сталин ее утвердил, разразился скандал, но уже ни Поскребышев и никто другой не решались доложить Сталину об этом изощренном и смелом обмане.
Таким образом Вучетич стал работать по модели Кибальникова и заделался любимцем Сталина. Он поставил 27-метровый монумент вождя на Волго-Донском канале. Затем проделал еще один удивительно гангстерский фортель.
Когда упомянутая скульптура была выполнена силами заключенных, неожиданно собралась комиссия и установила, что та медь, из которой делалась скульптура, якобы не соответствует требуемой прочности. Тогда Вучетич написал наверх докладную, и ему были отпущены новые деньги и новая медь. Однако новую скульптуру он не сделал, а оставил старую. Деньги же поделили, а медь закопали в землю. Но среди делящих деньги произошел разлад, и один инженер, якобы руководивший этой работой, был Вучетичем посажен. Когда он вышел из тюрьмы, то дал свидетельские показания, проливающие свет на эту историю.
Такого рода гангстерская деятельность осуществлялась в разных направлениях — в финансовых, идеологических, личных, и все это было отражено в документах. За их достоверность я не могу поручиться, но, забегая вперед, скажу, что после моего столкновения с Хрущевым в Манеже авторы этих документов страшно перепугались. Тогда один из них — пожилой человек, член ревизионной комиссии — тайно принес копии этих документов мне, сказав, что ему уже нечего терять, зато все это может мне помочь в борьбе с художественной супермафией. Я сшил в своем пиджаке большой карман и всегда носил эти документы с собой.
Так или иначе, ситуация, сложившаяся в Союзе художников к началу шестидесятых годов, была отнюдь не простой: с одной стороны, в искусство шли новые силы, не желающие терпеть засилие художественных мафий, но, с другой стороны, располагающие колоссальным влиянием и связями мафианские группы не собирались сдавать своих позиций. И когда группа молодых, возглавляемых художником Билютиным, была приглашена для участия в выставке 30-летия МОСХа в Манеже, меня это насторожило.
Весьма странным выглядело само построение экспозиций. На видных местах были расположены работы нонконформистов, отнюдь не пользовавшихся благорасположением партии — и, напротив, работы советских классиков-мастодонтов каким-то образом оказались в тени, на заднем плане.
Я немало сомневался — принимать ли мне участие в этой выставке, в каких целях ее проводят, и что значит это странное расположение работ? Но, с другой стороны, Билютин убеждал меня, что наступают другие веремена и что партия и ЦК намерены глубоко разобраться в делах художников. Необходимо лишь показать наши возможности, и выставка в Манеже предоставляет нам такой шанс.
Обстановка накануне 1 декабря 1962 года была страшно нервная. Мы работали всю ночь, и среди художников, которые находились в Манеже, было много нескрываемых агентов. Особенно это стало ясно к утру, когда пришел начальник правительственной охраны. Он заглядывал под столы, простукивал бронзу, видимо, боясь бомб или магнитофонов. Произошел довольно забавный эпизод. Когда я спросил его: «Вы что, действительно такой-то?» «Да-да», сказал он, не скрывая. Тогда я указал на окно, которое просматривалось с противоположной стороны Манежа, со стороны Университета. И как офицер, с некоторой долей пижонства, сказал, что если он действительно заботится о безопасности Хрущева, то ведь с той стороны вполне можно стрельнуть и во всяком случае увидеть, как к нам, в комнату, по лестнице будет подниматься правительство. Он взволновался, послал туда несколько человек, чтобы забить окно. Но было поздно — в Манеж прибыло правительство.
Мы были измотаны, небриты. Бросилась в глаза небезынтересная деталь, которая мне сейчас вспоминается. Студия Билютина, довольно широко представленная в Манеже, состояла из людей разных национальностей. И, в частности, не было никакого перевеса евреев. Но каким-то странным образом в Манеж были приглашены в основном евреи, причем с типично еврейскими лицами.
Уже тогда я почувствовал некий привкус провокации. Кстати, об этом я сказал Леве Копелеву, который был с друзьями внизу, в залах выставки, в то время как наверху шла подготовка экспозиции. Мы с ним гуляли по залам, и я, обратив его внимание на присутствующих, заметил: «Не понимаю, что происходит, Лев, провокация это или не провокация?» Он сказал: «Я тоже многого не понимаю, может быть, да, может быть, нет».
Кстати, Копелева я очень любил, познакомились мы с ним следующим образом. В 1956 году у меня, вместе с другими художниками, была однодневная выставка в МОСХе, где меня очень сильно и неаргументированно критиковали. И вот встает рослый красавец и просит председательствующего, главу МОСХа Шмаринова, быть осторожным. «Сейчас, — говорит он, — вы критикуете художника уровня Маяковского и Брехта. Поэтому ваши фразы становятся историческими, и я вас прошу быть осторожными…» На вопрос, от чьего имени он выступает и кто он такой, он очень вальяжно сказал: «Во-первых, я говорю от собственного имени. Я — Копелев, и, во-вторых, я говорю от имени критиков Союза писателей», чем вызвал некоторое замешательство. После этого я к нему подошел и сказал: «Вы мне выдали такой аванс, что я просто обязан серьезно работать».
Так вот тогда, в Манеже, у нас у обоих возникла мысль о возможной провокации.
Наконец, в здание входит Хрущев со свитой. Мы находимся наверху, но до нас доносятся крики и вопли уже снизу, там происходит некий шабаш.
Для московского Зеленограда Эрнст Неизвестный тоже оставил необычайный памятник своего творчества – это декоративный барельеф «Становление человека разумного» в МИЭТе, выполненный скульптором в 1974 году по просьбе министра электронной промышленности Александра Шокина. Этот барельеф считается одним из самых длинных в мире – его площадь составляет 970 метров, а срок выполнения работы – всего лишь 5 месяцев.
Над входом в библиотеку на рельефе изображен зародыш в чреве матери, который своими руками преодолевает преграды. По мере роста ребенка преодолеваемые им препятствия также увеличиваются в размерах – зритель видит эту картину, переходя к левой стене от входа в библиотеку. Напротив главного входа в МИЭТ изображен уже работающий разум. На последней четвертой стене – летящий в космос человек как результат воплощения высшего разума.
Отметим, что первоначальный проект был еще более грандиозным. Горельеф на тему космоса должен был обрамлять снаружи верх здания МИЭТа, а по другую сторону дороги, возле Научного Центра, должна была встать 12-метровая скульптура двух сплетенных между собой рук, одна из которых – механическая, подобно руке водолаза в скафандре, а другая – похожа на живую, держащую электрон. Однако цензура подрезала художнику крылья, убрав рельеф внутрь здания и опоясав им библиотеку МИЭТа. Тем самым потерялась монументальность замысла, а площадь рельефа уменьшилась в 6 раз. «До сих пор жалею о том, что вместо этой работы Неизвестного, которая как нельзя лучше вписалась бы в архитектуру города, одновременно являясь его символом, появился памятник Ильичу, взятый в то время из неликвидов одного из московских конкурсов», – вспоминал главный архитектор города Игорь Покровский в ноябре 1997 года.
Эрнст Неизвестный также сотворил для библиотеки МИЭТа двенадцать портретов великих деятелей науки из дерева и латуни и, в том числе, портрет В.И. Ленина, несколько большего размера, нежели остальные одиннадцать и, как оказалось, единственный в его творческой биографии. По некоторым данным, он также является автором барельефа на торце здания завода "Элион" (Северная промзона Зеленограда).
http://www.zelenograd24.ru/pressroom/society/detail/217145/
Накануне Дня независимости, 3 июля 2013 г. в Манхэттене два уличных грабителя напали на Анну Грэм, жену известного российского скульптора Эрнста Неизвестного.
Грэм и Неизвестный сочетались браком в 1995 году и живут на первом этаже четырехэтажного дома №81 на Гранд-стрит в районе СоХо, где также находится мастерская скульптора.
Примерно в 1 час ночи 3 июля Анна в пижаме курила сигарету у дома рядом с машиной двух подруг, которые собирались уезжать и переносили в машину вещи. В это время к ней подошли двое мужчин, и один достал пистолет, взвел курок, приставил дуло к голове Анны и по известной русской присказке предложил выбор между жизнью и кошельком. Анна Грэм, по ее словам, ответила грабителю, что кошелька у нее с собой нет, а выстрелить в нее у него кишка тонка, назвав это по-испански cojones, то есть тестикулы. Второй грабитель, который рылся в ее машине, несколько раз призывал напарника застрелить Анну. Из дома вышла ее подруга, которая попыталась остановить второго грабителя, но он ударил ее и повалил на тротуар. В это время из подъезда вышла еще одна подруга Анны, увидела, что там творится, и стала звонить в полицию. Оба грабителя накинулись на нее, но тоже ничего ценного не нашли. Они убежали в сторону Грин-стрит, забрав у женщин и из машины мини-планшет, мобильник Samsung Galaxy, примерно 600 долларов наличными, кредитные карты, водительское удостоверение, солнцезащитные очки и макияж.
9 июля детективы осмотрели место преступления и проверили видеокамеры на стенах домов. Анна Грэм сказала, что грабители не произвели на нее впечатление профессионалов, а того, который грозил ей пистолетом, назвала «высоким и красивым». Более подробные описания грабителей полиция не приводит, но известно, что на грабителе с пистолетом была черная куртка, а на его сообщнике белая куртка и белая кепка. Судя по тому, что Анна Грэм, в свое время изучавшая испанский язык в Москве, в ответе грабителю употребила ядреное словцо «cojones», это были латиноамериканцы, — афроамериканцам жена скульптора наверняка сказала бы «balls». Чуть поодаль от них стояла женщина в косынке, которая могла быть сообщницей. По словам Анны Грэм, район, где живет она с мужем, считается тихим, и обычно она выходит в три часа выгулять собак — бульдога и итальянского мастиффа. 24-летняя Оливия, дочь Анны от предыдущего брака, сказала, что у мамы сильный характер и что на нее произвело впечатление все случившееся. То же подтвердил репортерам сосед Ангус Нил и женщина, которая выгуливает собак Грэм и Неизвестного в дневное время.
11 июля комиссар городской полиции Рэймонд Келли похвалил Анну Грэм за храбрость, но заметил, что он бы не советовал так отвечать вооруженному грабителю. Выступая перед репортерами в бруклинской районной прокуратуре в связи с арестами очередной группы проституток, работавших под видом массажисток, Келли заметил по поводу героизма жены Неизвестного, что «сказать такое, когда тебе приставили к голове пистолет, возможно, не самое умное, но нельзя не восхищаться ее смелостью и духом». В данном случае это сработало, но «каждому следует исходить из собственного положения, — продолжал комиссар Келли. — Давайте снимем перед ней шляпы, но, повторяю, я не советую поступать так всем».
В кратком репортаже об этой истории газета New York Post назвала Эрнста Неизвестного «ведущим создателем памятников советской эпохи и величайшим в мире среди живых русских скульпторов». Газета Daily News ограничилась пояснением, что «муж Грэм — бывший солдат Красной армии, который получил международную известность в 1950–1960-е годы своими антивоенными скульптурами». В своей книге «Центурион: жизнь и творчество Эрнста Неизвестного» бывшая переводчица Анна Грэм написала, что «была культурной и изысканной российской иммигранткой, на которую Неизвестный положил глаз при первой же встрече». В феврале этого года Эрнст Неизвестный в интервью украинской газете «Бульвар Гордона» назвал Анну Грэм «интеллигентной московской девочкой, которая окончила Институт иностранных языков имени Мориса Тореза, испанистка, но сейчас занимается всем, что связано со мной».
https://evreimir.com/85547/v-manhettene-ograbili-zhenu-ernsta-nei/
- Подробности
- Категория: Новости со всего света
- Опубликовано 10.08.2016 03:16
- Просмотров: 1490